Мелани Бенджамин - Я была Алисой

— И не ветер. — Мистер Доджсон повысил голос, перекрывая стук колес и копыт лошадей по булыжной мостовой, звон колокольчиков на дверях лавок и непрекращавшийся гул голосов, щекочущий ухо.

— Вчерашний дождь? — спросила я.

— И не дождь… хотя, возможно, в другой день он стал бы обстоятельством, которое стоило бы принять во внимание. Однако не сегодня: солнце слишком ярко светит.

— Тогда что? Что это? — Несмотря на мое твердое убеждение, что уроки не должны смешиваться с игрой, меня разбирало любопытство. Я так увлеклась, что даже не заметила, как мы прошли кондитерский магазин, и вспомнила о нем, лишь когда мы миновали еще две лавки и на меня натолкнулась дама с корзиной, в которой лежала большая рыбина. Присев в реверансе, она извинилась и поспешила прочь, а рыба продолжала грустно смотреть в небо.

— А ведь никому из вас не пришло в голову проанализировать появление пятен от воздействия травы на белый… что? Хлопок? Лен?

Остановившись, мистер Доджсон нагнулся и потрогал подол платья Ины. Она вся подобралась, и я заметила, как начали слегка подрагивать ее плечи.

— Это муслин, — подсказала Прикс с терпеливой улыбкой. — Джентльмены не в состоянии отличить одну ткань от другой.

— Ничего странного. Но как бы то ни было, а пятна от травы плюс белые платья маленьких девочек будут равняться очень взволнованной матери.

— Верно, — вынуждена была признать я со вздохом. — Очень верно. Мама просила меня быть аккуратной, ведь я сегодня утром уже испачкалась.

— Я уверен, испачкаетесь и завтра. Однако мне бы не хотелось ускорять неизбежное. А потому мы не станем скатываться с горы. Во всяком случае, сегодня, — грустно улыбнулся мистер Доджсон.

Все его улыбки были немного грустными, словно он знал, что счастье не может длиться долго. Всякий раз, как он улыбался, мне хотелось потрепать его по руке или склонить голову ему на плечо, чтобы немного развеселить.

— Но, может, когда-нибудь? — Я просунула руку в его ладонь и с благодарностью почувствовала его рукопожатие.

— Возможно.

И тут вдруг поднялась суматоха. Дама с рыбой, взвизгнув, уронила ее посреди улицы, Эдит бросилась женщине на помощь. Я тоже хотела последовать за сестрой, которую пытались остановить Ина и Прикс, кричавшая:

— Эдит, чужой ужин — не предмет для игр!

Однако мистер Доджсон наклонился и поймал меня за локоть:

— Алиса, у меня для вас есть приятный сюрприз.

Я остановилась. Мое сердце бешено стучало от возбуждения, вызванного и ситуацией с теперь вяло трепыхавшейся в сточной канаве рыбой, которую какой-то потрепанный мужичок вылавливал палкой, и заманчивыми словами мистера Доджсона. Его рука все еще поглаживала мой локоть, и в этот момент я почувствовала, что пойду куда угодно и сделаю все, что он попросит, лишь бы мы оставались вдвоем, без посторонних.

— Этот сюрприз только для меня? — спросила я шепотом, не решаясь смотреть ему в глаза из опасения ошибиться.

— Только для вас, — также шепотом ответил он.

Значит, теперь уже можно взглянуть ему в глаза, в его добрые, любящие глаза, которые из трех одинаково одетых девочек выбрали меня одну и видели меня одну, несмотря на все мои оплошности, ежедневно перечисляемые Прикс, Иной и мамой. Мое сердце ликовало, рвалось из груди, желая прокричать ему об этом, но я лишь сказала:

— О, как интересно! Что же это? Когда я узнаю?

— Скоро. Когда наступит подходящий день, я пришлю вам записку.

— Да, но как вы узнаете, что день подходящий?

— Он сам прикажет: «Мистер До-До-Доджсон, идите и позовите Алису, потому что я сегодня принадлежу только ей и никому другому, и мы втроем — вы, Алиса и я — должны провести день так, чтобы это навсегда осталось в нашей памяти».

— Как может день провести сам себя? — При мысли о том, что мистер Доджсон разговаривает с днем, голова у меня пошла кругом. К чему он будет обращаться? К солнцу, облакам или воздуху? И вообще как выглядит день? Какой у него голос? Глубокий, грудной? Или радостный, как веселый звон маленьких часиков у мамы на столе, с вращающимися по кругу балеринами?

— Дни, конечно, вещь загадочная. Иногда не заметишь, как летят, а иной раз, кажется, конца им нет. Но все они длятся ровно двадцать четыре часа. Мы многого о них не знаем.

Мне ужасно хотелось все-таки дознаться у мистера Доджсона, как день проводит сам себя, но я решила отложить свои вопросы… на другой день и рассмеялась собственному каламбуру, хотя не вполне была уверена в том, что это каламбур. Когда мистер Доджсон поинтересовался, что меня так рассмешило, я помотала головой, не желая ничего ему объяснять.

Он и не настаивал. Только улыбнулся и, не выпуская мою руку из своей, выпрямился во весь рост в ожидании, когда Прикс с Иной приведут Эдит.

— Ой, не посадила ли она себе на платье пятно? — Я встревоженно оглядела ее. Мамина просьба как бы налагала на меня ответственность за соблюдение чистоты.

— Ни одного, слава Богу! — Прикс оглядела вымокший и испачканный край собственной юбки. — Ох уж эти улицы! Грязь, сырость, лошади, рыба и бог знает что еще! — Перешагивая через гору свежего конского навоза (только что проехала молочная повозка), она повыше подняла юбки.

— Ну так поспешим же в Медоу, где свежий воздух высушит вашу юбку, Эдит сможет побегать за бабочками, а не за рыбой, Алиса посмотреть на гору, но не кататься с нее, а Ина — мило, с задумчивым видом посидеть под деревом.

Эдит захлопала в ладоши. Ина, залившись краской, улыбнулась. Прикс натянула перчатку на запястье и поправила выбившуюся из-под шляпки прядь шиньона.

Я потянула мистера Доджсона за сюртук:

— А вы что будете делать?

— Наверное, буду рассказывать истории. Разве не это я всегда делаю?

Я радостно кивнула. Да, он действительно всегда что-то рассказывал — всякие замысловатые истории о нас, об Оксфорде, о своих знакомых, о местах, где бывал каждый день. Ему как-то удавалось превратить их в далекие, неведомые земли, которые мы никогда не видели, но все равно неким волшебным образом узнавали.

— Какое чудесное семейство! — восхитилась незнакомая дама, когда мы пересекали Сент-Олдейт, чтобы выйти на широкую аллею, тянувшуюся вдоль Медоу.

Дама явно была не местной, ибо здесь каждый знал, что мы три девочки Лидделл. Прикс вздрогнула, а я рассмеялась. Она вскинула голову и вдруг сделалась на удивление мягкой и почти хорошенькой, глаза у нее заблестели, а улыбка получилась вовсе не такая внезапная и ужасная, как обычно. Прикс лишь немного приоткрыла зубы. Интересно, недоумевала я, отчего она не поправила даму? В итоге я решила, что это одна из тех благочинных манер, на которых Прикс была помешана.

Я видела: Ина хотела что-то сказать. Рот ее приоткрылся, она покраснела, борясь со своим желанием, и посмотрела на Прикс и мистера Доджсона, словно бы спрашивая их позволения. Однако Прикс выбрала именно этот момент, чтобы споткнуться и покрепче опереться на руку мистера Доджсона. Я затаила дыхание. Даже без учета ее колыхающейся юбки она была крупнее его, и я побоялась, что мистер Доджсон не удержится на ногах. Но он каким-то чудом устоял, правда, чуть поморщился, но устоял.

Ина прищурилась. Она, как всегда, включила свою фотографическую память. Как белки запасают орехи, так и моя сестра копила информацию. Но не полезную, которую она могла бы использовать в обиходе — например, отчего Фиби сначала макает еду в чай, прежде чем ее съесть (та объяснила, что у нее слабые зубы и ей не хочется лишиться их, прежде чем она слишком состарится для того, чтобы найти себе мужа).

Нет, Ину интересовало другое: взгляды, вздохи и легкие, как бы случайные, прикосновения. Поза мужчины, сидящего на диване возле дамы, расстояние между ними, их молчание. Она понимала значение таких нюансов и иногда обсуждала это со мной, но чаще всего — поскольку я совсем не разбиралась в подобного рода вещах, да и не очень-то хотела — Ина оставляла свои наблюдения при себе, чтобы использовать в будущем для какой-то цели.

Проведенный нами вместе день прошел именно так, как предсказывал мистер Доджсон. Ина с мечтательным видом в живописной позе сидела на низкой каменной скамье в тени высоких каштановых деревьев, то и дело поправляя локоны; Эдит ловила всех насекомых, которые попадали в поле ее зрения; Прикс энергично трясла юбками, пытаясь высушить мокрое пятно. А я с тоской взирала на прекрасный склон, как раз нужной высоты, без торчащих из него опасных корней, с такой зеленой, манящей к себе травкой. Однако я помнила данное маме обещание, а потому довольствовалась тем, что собирала для нее лютики. Впрочем, одну перчатку я все же испачкала, а другую потеряла.

Мистер Доджсон лежал на траве: джентльмены не так боятся пятен, как дамы, — тоже еще одна важная информация, которой я теперь обладала, — и рассказывал истории. Какие-то глупые рассказы, которые я вскоре забыла. Они были похожи на все остальные его истории, длинные и замысловатые, со множеством говорящих животных, а также странных людей, хотя вполне узнаваемых. Мне казалось, я знаю, о ком он рассказывает: мне определенно была знакома читающая лекции рыба, которая постоянно бубнит о небесах и трудной дороге, способной привести туда. Однако в конце концов мне пришлось сдаться. Слишком жарко было думать. Слишком клонило меня в сон.