Иван Колпаков - Мы проиграли

Теперь проще: нарисовав в воздухе невидимый штрих-пунктир (обожаю это слово) позади себя, я выдохнул и увидел, как разжимаются немые губы моего сознания. Я снова могу думать.

Поначалу он ничего не значил для меня. Он сделал мою жизнь колченогой. Неловкой и неудобной. Он забирал меня на выходные, обрекая «отдыхать» вдали от своего двора, от своих друзей, от кузнечиков в траве около помойки, от бабки, то есть лишал меня на время того, что я любил. Не потому что Любил, а потому что так любилось.

Вместо этого я смотрел телевизор, вынужденно дружил с его новыми «детьми» Олей и Митей, читал какие-то сомнительные книги, слушал какую-то чужую музыку. Ночью у меня неизбежно болел живот от его стряпни, и я, ужасно стесняясь и ежась от холода, пробирался по коридору в туалет. Мама говорит: он отлично готовил, но по-моему он готовил отвратительно.

Он курил на кухне, читал романы, которые печатают в журналах (с продолжением в каждом номере, ненавижу все это), в основном не обращая на меня внимания. Я не мог назвать его «отцом», я просто говорил ему «ты» и избегал обращений. Однажды в деревне, пьяный, он жаловался по этому поводу своей сестре, и тогда я впервые узнал о том, что он вообще что-то чувствует. В другой раз, под Новый год, он вдруг обнял меня крепко, нетрезво, и просил, чтобы я о нем не забывал, чтобы звал его «папой». Больше такого не случалось.

Он был интеллектуальным гегемоном. Он требовал читать только то, что читал сам, слушать только то, что слушал сам, смотреть только то, что смотрел сам. Все остальное подвергалось обструкции – безжалостной и убедительной. Неведомо как, мытьем и катаньем, он стал для меня духовным эталоном; его вкус казался мне идеальным, его советы – обязательными к исполнению. Он выбил из меня всеядность и воспитал во мне избирательность. Не знаю как – мы редко виделись. Я боялся его так сильно и так уважал, что в итоге полюбил.

Ему потребовалось всего несколько лет, чтобы избавиться от всех черт, которые я в нем возвышал и пестовал как уникальные. И это было страшно.

Сегодня, разговаривая с Алексеем Черепановым, задумался.

Есть сюжет, который разъезжен сценаристами и литераторами до состояния глубокой деревенской колеи: человек умирает от тяжелой болезни, его хоронят, человек при этом такой молодец, и так он жил в последнее время и умер, что у всех на похоронах лица, изображающие грустное счастье, – все рады, что он был, и грустят, что он ушел. Очень альтруистичный сюжет, неизменно излагаемый с предельной верой в торжество человеческого духа над смертью и злом.

Последний раз встретился с этим сюжетом в «Веселых похоронах» Улицкой, «Большой рыбе» Бартона и еще в одном американском фильме, который тоже называется «Веселые похороны», не знаю, кто режиссер.

А в жизни, как правило, бывает не так, и даже наоборот. Сплошные излом да вывих, боль, страдания, попытки удержаться за край, до сломавшихся под основание ногтей. После – очень быстро забывают.

Тоскливое обстоятельство бытия: чтобы жить по-человечески, не нужно быть богатым. Но и бедным быть – никуда не годится. С обеих сторон – край: ненависть, отчуждение, подлость. С обеих сторон стреляют; те, кто посередине, тоже падают. Тоскливое обстоятельство.

Меня трогают книги, фильмы и музыка. Иногда даже картины и – часто – фотографии. В отношении восприятия искусства я чрезвычайно сентиментален.

Но в жизни я очень черствый человек. Я сушу свои эмоции и накалываю их на иголки словно бабочек, я храню их в сухом прохладном месте. Где-то глубоко внутри.

Вот есть группа Dire Straits. Несколько хороших песен, может, они и написали, но в основном творчество какое-то невразумительное, такое, что даже непонятно, зачем оно и для кого. Зато название группы великолепное – Dire Straits, «затруднительное положение», причем, имеется в виду в основном финансовый смысл, если я ничего не путаю.

В 1980-е в СССР тоже было много групп с классными названиями: чего только «Вежливый отказ» и «Объект насмешек» стоят.

А сейчас – говно какое-то. Раз Franz Ferdinand кажется вершиной оригинального.

Я немного о Ельцине напишу.

Что меня поразило – многие позвонили друг другу сообщить об этом или послали смс с коротким текстом «Умер Ельцин» (мне две таких одинаковых пришло – от сестры и от Дениса Корнеевского), причем как-то очень по-родственному, что ли. Такого не бывает, когда умирает какой-нибудь писатель или общественный деятель, или актер, которого любит вся страна.

Мне он никогда не нравился. Но меня чуть оторопь не взяла, когда Денис написал, что он умер (по-моему, почти никто еще об этом не знал). Верно то, что, каким бы он ни был, его жаль. А еще вернее другое: мне в 1990-м было шесть лет, а в 1999-м – пятнадцать. Между шестью и пятнадцатью годами я был маленьким мальчиком. Я буду всегда тосковать по этому времени, а значит, буду незаметно тосковать и по Ельцину.

Мне даже страшно думать мысль о том, что умрет Горбачев.

Москва – чудесная. Митингует. В день, когда приехал, напротив американского посольства тусовались «Местные» с «Нашими», собирали кровь для солдат в Иране. Предложили нам – мы отказались сдавать, сославшись на природную бледность и малокровие. На малодушие не сослались, хотя оно тоже имелось в виду. Ввиду всех этих обстоятельств ушли быстро, поправлять здоровье. За углом купили литр шотландского виски, бутылку колы, картофельную запеканку с мясом, майонез, йогурт на утро. Поправили здоровье: запеканку запекли, виски выпили, майонез украли лесбиянки.

На следующий день у эстонского посольства «Наши» и «Местные» жаждали уже эстонской крови. Мужчина с бородой сказал, что забитый таллиннским ОМОНом мальчуган – герой, и мы его никогда не забудем. Вася Якеменко был небрит и, по-моему, пьян. Денис утверждает, что трезв, потому что, мол, «Вася – никогда». Встретил там пресс-секретаря «Местных» Машу, с которой познакомился накануне. Маша ментально нравится Денису, а мне нет, у нее ноготь некрасивый на большом пальце левой руки. Маша из Подмосковья, и ей тяжело – у нее за спиной движение «Местные» вместе с их тупым лидером Сергеем Фатеевым. Сергей Фатеев повсюду, и он – истинно – лидер подмосковных гопников.

Сегодня Первомай. В Москве четырнадцать митингов. Я видел уже два. Один – на ВДНХ. Мужчины и женщины шли ровной толпой, с красными и желтыми флагами. Другой – шуточный – видел на Чистых прудах, его организовал Гарри Каспаров. Граждане кричали «Назад, в СССР», «Даешь вертикаль», «Ура Суркову». Никто их не понял, и особенно никто не понял, что митинг – шуточный. Милиционеров спрашиваем – «Это кто?» А они – «Олени какие-то».

Завтра пойду еще на какой-нибудь митинг.

Рыбенок «А».

Что ж, пусть будет так: начну повествование отсюда, из «FAQкафе», что в Газетном переулке. Сижу на том же низком красном кожаном диване с черными морщинистыми боками, как в прошлый раз, когда мы здесь пили с Денисом пиво. В «FAQкафе» происходило всякое: только я смотрю в разрисованный черными лошадями, рыбами, деревьями, кустарниками и ирландскими надписями неясного содержания потолок и никак не могу припомнить – что. Начало, смелюсь предположить, многообещающее, но обещать ничего не могу: будет скучно.

Я расчленю этот труп, твержу я себе, в ближайшие минуты. Действовать следует методично, по хронологии, от первого трека – к последнему, надев наушники и отрезав себя от соседней трескотни, которую невольно тянет записывать (что неправда, все присутствующие – студенты, так что ничего интересного), и руки тянутся к перу, перо к бумаге, все. Стоп. Едем в собственном направлении.

Everything In Its Right Place

Таким должно быть начало. Начало должно быть словом. И слово это – everything.

Этот трек навсегда испорчен (ли?) фильмом «Vanilla Sky»; под эту слабо искрящуюся электронную музыку просыпается герой Тома Круза, на автопилоте включающий свой плоский телевизор и направляющийся в ванную комнату. Глядя на себя в зеркало, он обнаруживает седой волос – и вырывает его щипцами, чуть поморщившись.

Я помню другое. Я, сонный, замерзший, иду дворами от улицы Дружбы к улице Тургенева, год 2001-й, зима, дома обволокло инеем, шарф изнутри, где он прилегает к подбородку, обмок от влажного дыхания, я лишь твержу:

Yesterday I woke up sucking on a lemonYesterday I woke up sucking on a lemonYesterday I woke up sucking on a lemon

Никого вокруг, точь-в-точь, как в «Vanilla Sky», и все у меня еще впереди.