Егор Молданов - Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты)

— Рядом с тобой, — Комар с насмешкой посмотрел на меня. — Других спальных мест здесь нет, или, если хочешь, иди к отчиму в комнату.

— Может быть, я на полу? Я никогда не спал в одной постели с пацаном, — ответил я, с неудовольствием отмечая, что вроде бы оправдываюсь.

Комар хмыкнул и первым завалился на диван, заняв сторону возле стенки, оставляя мне край.

Пересилив себя, я разделся до трусов и также лег на диван, чутко прислушиваясь к каждому шороху в квартире. Послышались шаркающие шаги. “Валерка, ты уже дома?” — поинтересовался недовольный голос отчима. “Да, уже сплю!” — буркнул Комар, я почувствовал его напряжение. Отчим некоторое время постоял возле дверей, дернул за ручку. “Я сплю!” — еще раз крикнул Валерка. Послышались уходящие шаги. “Все, — с облегчением произнес Комар, — он больше нас не достанет. Утром я ему расскажу о тебе”.

Вырубился я мгновенно, только подушки коснулась моя черепушка.

Проснулся я рано, за окном выл ветер и было еще чересчур темно. Я приподнялся и услышал голос Комара, доносившийся из кухни, видно, он с отчимом разговаривал. Отбросив одеяло, я вскочил с дивана, зевнул и потянулся, после чего сделал несколько физических упражнений. Это была уже отработанная годами привычка — небольшая утренняя разминка. Я влез в брюки, напялил на себя третьей свежести рубашку и неуверенно вышел из комнаты.

— Проснулся? — крикнул мне из кухни Комар. — Ванна твоя, — он указал мне на дверь с наклеенной полуголой девицей. — Приводи себя в порядок.

Я почистил зубы, помылся и вышел в коридор. Комар позвал завтракать, я несмело вошел в кухню.

— С отчимом я договорился, — Валерка пристально посмотрел на меня, — живи, Тихий, столько, сколько тебе нужно, понял!

— Спасибо, — с благодарностью произнес я.

Мы быстро позавтракали, собрались уже выходить, как Валерка, остановившись, критически осмотрел меня в коридоре и скомандовал:

— Снимай свое барахло. Хочешь, чтобы Буек опустил тебя перед классом ниже плинтуса? Не надо давать ему такую возможность, — читал, как старый дед, мораль Валерка.

Размеры одежды у нас с Комаром были одинаковы. Я надел черную рубашку, светлый свитер и черные джинсовые брюки.

— Мне Кузнечик все мозги пропарит, что я не в школьной форме.

— Плюй ты на него, — отмахнулся Комар, — от меня-то они все отстали.

Действительно, Комар был единственный в классе, кто посещал Пентагон не в школьной синей униформе. Сколько его ни склоняли на всяких заседаниях, Валерка оставался непробиваемым. То же касалось и прически, особенно когда он в первый раз пришел с обесцвеченной челкой. Кто только не костерил Комара в Пентагоне, но он упорно продолжал ходить в той одежде, которая, по его словам, была ему удобна, Пентагон ничего с этим не смог сделать, и от Комара отстали.

— Тебе правда классно в джинсах, — одобрил мой прикид Валерка.

— Знаю, — промямлил я, обескураженный добротой одноклассника. — Всегда просил своих купить мне джинсовый костюм.

— Ну, и что?

— Ничего, купили школьный.

— Странные у тебя родаки, — удивился Валерка. — Ты ведь единственный их сын.

— Я не их сын, — оборвал я Комара. — Я усыновленный.

Лицо Валерки озадаченно вытянулось.

— Однако как у вас, богатых, все запутано, — произнес Комар с некоторым сомнением, наморщив лоб. — Не свистишь? — переспросил он.

— Нет!

— Да, дела! — воскликнул Комар, через секунду на его лице снова засияла улыбка. — Ладно, не бери близко к сердцу. Все, что ни делается — к лучшему, поверь мне.

По дороге в Пентагон Комар смешил меня анекдотами. В класс мы вошли вместе. На то, что я не в школьной форме, обратили внимание сразу. К нам подошел Буйков, кличка у него была, соответствующая фамилии, — Буек. Особым умом он не блистал, но силы у него было не занимать. Буек давно подчинил своему влиянию весь класс, кроме Комара, они постоянно цапались. Валерка в нашем “а” классе был как невырезанный аппендицит. Его вынужденно терпели и не могли сплавить в другой класс. Никто не мог понять, почему он попал именно к нам, почему не в “б” или “в”. Комар никогда не был хорошистом и этим портил Кузнечику процентную успеваемость. Валерка любил называть наш класс “шишкастым”, потому что у каждого из нас кто-то из родаков обязательно был важным начальником. Отец Буйка работал в одном институте с моей усыновительницей и был ее подчиненным, поэтому меня Буек не трогал. Класс делился на группки, и о дружбе в нем было смешно говорить.

— Тихий, у тебя умственный заскок? — по обыкновению пренебрежительно протянул Буек, уставившись на меня своими маленькими вылупленными глазами. Хобот, стоявший рядом, громко заржал на весь класс.

— Ты что, с Комаром спелся? — не отставал Буек.

— Тихий, — вмешался в разговор Хвост, сокрушенно покачав головой. — Мы от тебя этого никак не ожидали, — бесцветные глазки Хвоста презрительно сощурились.

Класс молчаливо наблюдал за нашей перебранкой.

— Тихий, предупреждаем по-дружески тебя: Комар у нас такой непредсказуемый и свободный, будь осторожен! — насмешливо прогунявил Буек, манерно растягивая слова.

К Валерке подошел Хобот и томным голосом обратился к нему:

— Я ведь прав, Комарик? — его рот скривился, словно обсасывал лимонную корку

— Хобот, — прорычал Валерка, — утухни и не греми костями! Мало тебе накостылял в прошлый раз, — напомнил Комар, заткнув за пояс Хобота, тот не осмелился больше вякнуть лишнее.

Я стоял в нерешительности, на меня с интересом пялился класс. Первый раз я находился в центре всеобщего внимания. Спасла математичка Галинушка, она вовремя зашла в класс, хотя и опоздала минут на десять.

В конце урока Галинушка, как обычно она это любила, дала самостоятельную. Я беспокойно взглянул на листок, который она мне подсунула. Попросил Элла помочь, но тот отгородился от меня баррикадой. Стало понятно: помощи не будет, и я отстал — закрыл тетрадку и уставился в окно.

— Тихомиров, почему не пишешь? — поинтересовалась Галинушка.

— Не знаю, как решать, — с видом обреченного на казнь признался я.

— Домашнюю сделал?

— Нет! — закусив губу, с хрипотцой проскрипел я.

Галинушка подошла ко мне, повертела в руках тетрадь и уставилась на меня.

— Вообще, где ты, Тихомиров, пропадал все эти дни, — внезапно ощутив раздражение, спросила математичка. — Почему тебя не было в школе?!

Я молчал.

— Молодой человек, я жду твоего ответа, — учительница была настойчива.

— Долго ждать придется, Галина Васильевна, — ехидно хихикнул Буек. — Свободная жизнь Тихому мозги совсем вышибла.

— Буйков, — недовольно процедила Галинушка, — я не давала тебе слово.

Буек мгновенно заткнулся.

— Ну, так я слушаю, Тихомиров, твои объяснения? — звонко продолжала она.

Наступило тягостное молчание, затем я промямлил безжизненным и неуверенным голосом:

— Мне нечего вам ответить.

— Неужели? — недовольно воскликнула Галинушка.

— Да, — я покраснел и уставился в пол с таким видом, будто меня обвинили в причастности к падению на Землю тунгусского метеорита.

— Тогда я завтра жду твоих родителей.

Ее желание восторга у меня не вызвало.

— Ждите! — ответил я, краснея, как редиска.

И тут снова не выдержал и вмешался Буек.

— Как же он их вам, Галина Васильевна, позовет, если он уже вторую неделю дома не живет, — и он заливисто рассмеялся.

Я, стиснув зубы, молчал.

— Как — не живет? — взлетели щипаные брови Галинушки. — Почему? — она воззрилась на меня сквозь очки, требуя немедленного ответа.

— Не сошлись характерами, — выдавил я из себя, лишь бы Галинушка от меня отстала со своими дурацкими вопросами, но я слишком легко захотел от нее отделаться.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — математичка изумленно уставилась на меня, как на таракана, выжившего после дезинфекции. — Как ты, однако, Тихомиров, изменился. Я давно заметила, что с тобой происходит что-то не то, дерзить стал, а во что оделся, разве это школьная форма?

— Другой нет! — коротко и жестко отрезал я, мочки ушей горели, словно их прижгли огнем.

— Та-а-ак, — она смотрела на меня с растущей в геометрической прогрессии неприязнью. — Завтра, слышишь, Тихомиров, завтра жду твоих родителей, — ее холодные глаза впились в меня, — иначе на свои уроки я тебя не допущу, — голос учительницы долетал до меня, как из густого тумана.

Я пытался сосредоточиться, наморщив лоб. Первый раз меня публично отчитали перед всем классом. Раньше Галинушка меня не трогала, более того, часто во время самостоятельных и контрольных подходила ко мне, внимательно изучала, что я накарябал в тетради, и молча пальцем указывала на ошибку. Если же до меня не доходило, то шепотом, немного раздраженно, объясняла, как надо правильно решать. По математике я с горем пополам выкарабкивался на “четыре”, и в этом была заслуга усыновительницы, которая засунула меня к Галинушке на репетиторство. Ума по математике мне это не придало.