Корбан Эддисон - Пусть к солнцу
Сделав над собой последнее усилие, она затолкала телефон еще глубже в чуридар. Потом закрыла глаза и провалилась в сон.
Глава 2
Признайте это открыто — зло ходит по земле, и его тайные законы нам неведомы.
ВольтерКиава-Айленд, Южная Каролина.
Наутро после Рождества, перед самым рассветом, когда еще было почти совсем темно, Томас Кларк решил прогуляться по пляжу Вандерхорст. Из всех друзей, снявших бунгало на берегу, он был первым, кто поднялся. Вчерашняя вечеринка выдалась особенно бурной, вино и бренди лились рекой, и большинство ребят напились до ступора. Томас старался сдерживаться, но только потому, что его мысли были заняты другим.
Он уже пожалел, что согласился на эту поездку. В любом случае идея была не его. Лучший друг Томаса, с которым они вместе учились на юридическом, узнал о Прийе. И пригласил его провести Рождество с ним и его приятелями. Томас понимал, что Джереми хотел помочь ему отвлечься от тягостных мыслей, но эффект получился противоположный. Томас чувствовал себя одиноко, как никогда.
Он перебрался через дюны и направился к пляжу. Пейзаж, открывавшийся перед ним, был невероятно красивым — чистое, ясное небо, розовое от лучей восходящего солнца, белые гребешки на стального цвета волнах и нанесенные ветром песчаные холмы. Томас засунул руки в карманы и подошел к самой кромке воды. Потом повернулся и пошел на восток, так, чтобы ветер дул ему в лицо. Рост Томаса был шесть футов два дюйма, и весил он при этом сто восемьдесят фунтов — настоящий атлет, словно созданный для спорта. При других обстоятельствах он непременно отправился бы на долгую пробежку, но сегодня на уме у него было совсем другое. Размеренным шагом Томас шел по берегу и будто бы играл в некую игру, тасуя мысли и воспоминания, словно колоду карт, выбирая наименее болезненные. Но в конце концов мозг взбунтовался. Перед глазами Томаса вдруг возникла картинка: его жена возле такси. Произносит какие-то прощальные слова.
Ее звали Прийя. В переводе с санскрита это означало «любимая». В первые дни их знакомства он бесконечно повторял про себя ее имя. Прийя. Сейчас это уже казалось нереальным — то невинное, простое счастье. С тех пор так много всего произошло. Многое изменилось. Они все разрушили. Бесповоротно и окончательно. Не осталось буквально ничего. Глаза Прийи в тот день, когда она уходила, сказали ему все. Этот взгляд… в нем не было ни ненависти, ни горечи, ни отчаяния — вообще никаких эмоций. Никаких чувств. Она смотрела не на Томаса, а словно сквозь него.
В их истории было много страниц. Много этапов. Иные можно было понять и объяснить. Иные нет — это была какая-то невероятная смесь боли и вины. Трагические обстоятельства, предательство, друзья, не уверенные, чью сторону принять, желания и претензии, вовремя не высказанные вслух, культурный барьер, который они так и не сумели до конца преодолеть. Но так часто бывает в жизни. Твердая почва под ногами внезапно превращается в зыбучие пески. Разумный, рациональный мир вокруг вдруг впадает в безумие, хорошие, добрые люди теряют рассудок.
Томас дошел до конца пляжа и огляделся. Холод был пронзительный, но восходящее солнце золотило волны и создавало иллюзию тепла. Он развернулся и, ускоряя шаг, направился обратно, к снятому ими домику. Отец Томаса в свое время был легкоатлетом-чемпионом и служил в морской пехоте. Теперь он являлся главным судьей Федерального окружного суда США в Виргинии. Его честь Рэндольф Трумэн Кларк, несгибаемый законник и приверженец быстрых судебных разбирательств, обожал подниматься спозаранку и сумел привить своим сыновьям, Томасу и его младшему брату Теду, любовь к ледяному утреннему ветру и далеким рассветам. Подойдя к дощатому настилу, проложенному над дюнами, Томас на минуту остановился и снова посмотрел на океан, пытаясь вобрать в себя умиротворяющий шум прибоя. Ему предстоял длинный день. При мысли об этом Томас готов был съежиться, но откладывать неизбежное дальше было уже нельзя.
Все то время, что Томас с Прийей прожили в Вашингтоне, они проводили Рождество с семьей Томаса в Александрии. Это была многолетняя традиция, и в этом году Томас нарушил ее, так ничего толком и не объяснив родителям. Отец, как обычно, выказал сдержанное неудовольствие, но мать расстроилась. Она принялась расспрашивать, что у них за планы, но Томас отделался отговорками. Он так и не смог заставить себя признаться матери, что Прийя ушла.
Однако в конце концов родители все-таки загнали его в угол. Мать настояла — настояла — на том, чтобы они все же приехали на обед. До Рождества или после, не важно. Томас промямлил что-то о загруженности на работе, но тут трубку взял Судья.
— Следующий после Рождества день — воскресенье, — заявил он. — На работу, естественно, никто не собирается. Я уверен, ты можешь позволить себе немного передохнуть.
— Но вечером в офисе будет вечеринка, — возразил Томас.
Ему показалось, что гамбит сработал, но Судья спросил, во сколько начало.
— В восемь тридцать, — признался Томас.
— Значит, сможешь заехать до нее, — подытожил Судья.
Томас вернулся в домик и сложил сумку. Почти все еще спали. По бунгало будто пронесся ураган. Повсюду валялись грязные тарелки и стаканы, а в воздухе все еще стоял слабый запах алкоголя. Он от души посочувствовал Джереми, которому придется устранять весь этот беспорядок.
Джереми встретил его в прихожей. Он был одет в серую футболку и шорты-боксеры.
— Уже уезжаешь? — спросил он. — Я собираюсь испечь блинчики, чуть попозже. Заправишься на дорогу.
Томас взъерошил свои темные волосы.
— Звучит заманчиво, но мне нужно возвращаться. Сегодня в «Клэйтон» вечеринка, а мне еще надо заехать к родителям на обед.
— Да, праздник никогда не кончается, — ухмыльнулся Джереми. — Он всегда с тобой.
— Спасибо, что позвал меня, — сказал Томас.
Джереми сжал его плечо.
— Я знаю, это не то же самое, что провести Рождество вдвоем с Прийей, но был рад тебя видеть. Если тебе что-нибудь понадобится…
— Спасибо. — Томас слегка улыбнулся, подхватил свою сумку и вышел.
К воротам он подъехал словно во сне. Перспектива десятичасовой поездки в Вашингтон не радовала его совершенно. Он выехал за пределы территории курорта и устремился к Чарльстону. Машин на шоссе почти не было, и он добрался до города за сорок минут. Спешить Томасу было особенно некуда, но отсутствие на дороге патрульных машин невольно заставляло увеличить скорость. Он старался не думать ни о пустом таунхаусе из коричневого кирпича в Джорджтауне, ни о простынях на кровати, все еще хранящих жасминово-сиреневый аромат духов Прийи.
Выехав на автостраду I-95, Томас настроил приемник на радиостанцию, передававшую классическую музыку, и с удовольствием вдавил педаль газа в пол. На скорости восемьдесят пять миль в час «ауди» вела себя так же тихо, как и при пятидесяти пяти милях. Около двенадцати он остановился, чтобы подзаправиться, и вспомнил, что так и не позавтракал. По рекомендации служащего заправки он купил сэндвич со свининой в местной забегаловке и решил проехать еще полмили, до Ботанического сада на Кейп-Фир. К полудню достаточно потеплело, чтобы можно было пообедать на свежем воздухе.
Томас оставил машину на стоянке и вошел в сад пешком. Деревья были покрыты пышной зеленой листвой; вокруг царила настоящая идиллия. Несколько парочек прогуливались, прижимаясь друг к другу, старик бросал рис семейству голубей, светловолосая женщина в шляпе фотографировала своего спутника в солнечных очках на фоне раскидистого дуба. Молодая женщина с девочкой лет десяти направлялись в сторону детской площадки. Девочка обогнала мать и побежала вперед по тропинке. Томас проводил их взглядом и почувствовал знакомую боль в сердце. Когда Прийя была беременна, он часто мечтал о том, как будет учить Мохини ходить в парке Рок-Крик. Но этому так и не суждено было осуществиться. Смерть Мохини разрушила все его мечты.
Он подошел к павильону, возвышавшемуся посреди поляны, и присел на ступеньки. Мама с дочкой скрылись в роще из хвойных деревьев. Вскоре женщина с фотоаппаратом потеряла интерес к мужчине и переключила свое внимание на окружающую природу. Беспрерывно щелкая затвором, она медленно двинулась по тропинке, ведущей к детской площадке. Мужчина шел за ней.
Томас развернул свой сэндвич и принялся за еду. Мир, тишина и спокойствие. Он посмотрел на небо, на белый след, оставленный самолетом, потом снова перевел взгляд на лужайку. Старик решил посидеть на скамейке под деревьями. Все остальные куда-то разошлись. Безмятежность, разлитая в воздухе, в эту минуту казалась почти нереальной. Ни одно дуновение ветра не касалось листвы, декабрьское солнце висело в небе, словно фонарь.
