Михаил Веллер - Живы будем – не помрем
— Первый шаг сделан! сделан! — рубил он кулаком. — И — вы видите? сдвиг налицо! Значит — возможно! возможно!
Его слушали — с горящими глазами, бледнея от надежд…
— Не останавливаться! только не останавливаться!! — вбивал Звягин. — Каждый день, каждый час — шаг вперед, к цели, к победе! Развить успех, развить, это еще не победа — но это предвестие победы, это краешек ее возможности — за этот краешек надо ухватиться зубами, когтями, изо всех сил, и тащить, тащить!! Высоты боишься? — неожиданно спросил он Сашу.
Тот от неожиданности растерялся, поморгал. Сознался:
— Боюсь…
— Ты ничего больше не боишься! — закричал Звягин. — Отбоялся, хватит! В среду поедешь со мной — будешь прыгать с парашютом, с высоты в километр, чтоб небо с овчинку показалось, чтоб сердце ухнуло от страха, когда встаешь в дверце над свистящей бездной — и шагнешь вниз — и полетишь в пустоту! Вот так надо жить — остро, опасно, на полную катушку, испытывая новое, неизведанное, пьянящее! Совершать то, о чем всегда мечтал — здесь и сейчас, — вот что такое жить! Идти навстречу тому, чего боишься больше всего на свете, — и побеждать! — вот что такое жить! Испытывать себя на прочность в самых острых ситуациях — и выходить из них обновленным, счастливым своей силой и пережитым чувством — вот что такое жить!
(Вечером жена не выдержала, упрекнула:
— В своих странных увлечениях ты бываешь слишком жесток. А если он что-нибудь сломает? И зачем ему теперь сутки волноваться? Мог не предупреждать, а — сразу…
— Я еле начальника аэроклуба уломал, а теперь ты то же самое повторяешь, — грустно сказал Звягин. — Клин-то клином вышибают. Пусть трясется. Нужны сильнодействующие средства. Чтоб обмочился со страху — а потом запел от радости. Не могу же я его отправить замерзать в Антарктиду или спасаться из кораблекрушения. А в аэроклубе у меня все свои, я договорился.)
Среда выдалась пронзительно-ясной. На краю летного поля, где сквозь пожухшую прошлогоднюю траву пробивалась зелень, механики гоняли мотор «Яка». В парашютном классе семнадцатилетние ребята укладывали на длиннейших столах красные парашюты.
— Мой личный практикант, — представил Звягин, хлопая Сашу по плечу.
Начальник аэроклуба, отставной полковник, с неудовольствием посмотрел на значок-парашют с жетоном «350», демонстративно поблескивающий на светло-сером звягинском пиджаке. Перевел беспомощный взгляд на фотографию на стене своего кабинета — Галлай среди первого отряда космонавтов, с дарственной надписью — как будто прославленный испытатель Марк Галлай, успешно выходивший из любых передряг в воздухе, мог помочь ему сейчас на земле.
— Официально разрешить не могу… — страдая, сказал он.
— У меня есть удостоверение инструктора по парашютному спорту или нет? — удивился Звягин. — Я числюсь в вашем активе?
— Ты можешь прыгать… Я дал команду.
— Спасибо. А обо всем остальном вы ничего не знаете.
— Леня, ты понимаешь, чем мне это грозит?
— Мы же договаривались, Константин Лазаревич. В наихудшем случае вызываю своих ребят по «скорой» и оформляем бытовой травмой.
— А если…?
— Тогда они составляют акт, вызывают транспорт, несчастный случай, аэроклуб опять же не при чем.
Саша при этих фразах слегка позеленел и затравленно глянул в окно, где рокочущий «Як» рулил по полю.
Инструктор, паренек деловой и разворотливый, почтительно поздоровался со Звягиным и потащил их обмундировываться: комбинезоны, шлемы, башмаки на высокой шнуровке: «В час — старт, после обеда синоптики обещали погоду испортить».
— Твоя фамилия — Поливанов, запомнил? — вполголоса сказал он Саше.
Вдесятером, парашюты на спине, запасные на груди, они выстроились перед «Ан-2»: проверка, перекличка.
Когда раздалось спокойное:
— Поливанов.
— Я! — сипло выдавил Саша: его уже колотило; лямки давили плечи, терли между ног; он вспомнил мальчишек в парашютном классе и понял, что парашют может быть уложен небрежно, так, что не раскроется, и запасной не лучше. Еще можно было сказать, что он плохо себя чувствует, что он не готов, что он не Поливанов!..
— Напра-во!
«Уж лучше — сразу!» — отчаянно подумал он, спотыкаясь на лесенке.
Негромко ревущий «Ан» подпрыгнул и пошел вверх, казалось, почти без разбега. Лег на крыло — и далеко поплыли постройки и ряд самолетиков, а дальше, за пространством леса и полей, открывалась затуманенная сероватой желтизной панорама Ленинграда. Саша, вывертывая шею, прилип носом к иллюминатору, чувствуя коленом сидящего рядом Звягина.
Над пилотской кабиной зажглась лампочка и загудел зуммер. Инструктор проверил крепления вытяжных карабинов на тяге и открыл дверь. Туго зашелестел в проеме осязаемый, плотный ветер. Лица у всех напряглись.
«Уже?! Сейчас… прямо… кто первый? я ведь ни разу…»
— Поливанов! — вдруг скомандовал инструктор резко.
Саша вдруг одеревенел, тело стало чужим, он словно наблюдал со стороны: вот встал с дюралевой скамейки, негнущиеся ноги сделали четыре маленьких шага до дверцы, вот повернулся к свистящему проему, уперся руками в верхний край, оглянулся на инструктора. Хотел независимо улыбнуться, но только скривился.
— Па-шел! — закричал инструктор, весело щерясь.
Вниз смотреть не надо было, Саша знал, но взглянул, и тотчас возникло ощущение кошмарного сна, нереальности, подкатила кислая слюна, качнуло головокружение…
— Не трогай! — предостерегающе крикнул Звягин инструктору, собиравшемуся сноровисто выпихнуть новичка, как и водится в таких случаях. — Пусть сам!
— Сам! — заорал он, встав рядом с Сашей, сжав жесткой рукой его лицо и тряся. — Ну — делай шаг!
Саша шагнул одной ногой на порог, невольно зажмурился, оттолкнулся, опуская руки, — и стал падать в бесконечную бездну!.. Обожгло холодом, ударило, швырнуло, исчезла ориентация, сознание угасло, холодным комком провалилось в живот и остановилось сердце. Через миг — через вечность — резко рвануло бедра и подмышки лямками подвески, мощно хлопнул наверху раскрывшийся купол, — и только тогда он вспомнил: раскинуть руки-ноги крестом, не прогибаться, голову поднять…
Но ужас и счастье уже слились воедино, остро и пьяняще: он плыл под парашютом между синим небом и зеленой землей. Сердце колотилось бешено, перехваченное горло отпустило, он вдохнул порывисто, со всхлипом. Задышал ровнее. Осторожно, боясь нарушить свое положение, повернул голову влево-вправо: мир был огромен и раскрыт до дальних пределов.
Лишь холодный ветер снизу, слезящий глаза, свидетельствовал о движении. Переполняло такое ощущение полноты бытия, которого он не испытывал никогда в жизни. Вобрав покалывающего воздуха, Саша неожиданно для себя запел-заорал «Коробушку»!..
Далеко внизу белел посадочный крест.
Земля оказалась совсем рядом — полетела навстречу стремительно. Густо и тепло ударили земные запахи — прогретой почвы, трав, набухших почек, бензина. «Ноги вместе, напряжены и чуть согнуты в коленях, приземление на всю ступню!» Земля подскочила вверх.
Удар произошел несильный — он успел разочарованно удивиться, — но ноги подогнулись, он сложился на корточки и тогда — как учил Звягин — повалился на бок. Его куда-то потащило — забыл, что надо гасить купол, да и не сумел бы, — но уже подбежали к нему, потянули стропы, отстегнули лямки, поставили на ноги, похлопали, тиснули:
— Молодец! Ну — как?
— Ага, — невпопад ответил он, глупо и блаженно улыбаясь.
Он плохо соображал, его качало. День сиял, как сон.
Только в стучащем, привычном вагоне метро Саша недоуменно вытаращился на Звягина:
— Леонид Борисович! Как же… я прыгнул первый — а в-вы меня в-внизу встретили… в-ведь вы меня подняли?!
— А я обогнал тебя в воздухе, — засмеялся Звягин. — Затяжным летел, понимаешь?
«Полученного заряда ему хватит на сутки. А потом…»
А на следующий вечер позвонила Рита.
Саша снял трубку — и услышал голос…
Пространство поплыло волнами, как мираж, и зазвенело тонким хрустальным звоном. Все эти долгие годы он в глубине души ждал, мечтал, в самые черные часы находил прибежище в грезе: зазвонит телефон — и это окажется Рита.
Этого не могло быть, но это случилось.
— Не ждал? — тихо спросил голос из семилетней дали, из юности, из надежд.
— Нет, — сказал Саша. — Ждал, — сказал он.
— Я увидела тебя вчера в метро. Ты был такой счастливый, прямо светился… А ты меня не заметил…
— Ты, — сказал он. — Это ты…
— Ну, как живешь? — спросила она, так же, как спрашивала всегда, когда он сходил с ума, ожидая ее звонка.
— Хорошо, — сказал он, проглатывая комок в горле. Снял телефон со столика в коридоре и, путаясь в разматывающемся проводе, понес в свою комнату, закрыл дверь. — А ты как живешь?
