Дидье Ковелер - Знакомство категории X

Я опускаю глаза. Очень жаль, что у меня такое маловыразительное лицо. Если, по ее словам, на нем не отражаются недовольство и печаль, уж и не знаю, что тогда на нем вообще написано. А может, она видит меня таким, каким я был раньше. Или — оптимистическое предположение — предвосхищает будущее. В конце концов, что мне мешает послать к черту систему, которая мной воспользовалась, выложить все в пятницу следователю, рассказать правду-матку журналистам или надавить на президента, шантажировать его, чтобы меня снова выпустили на поле и я бы доказал всем, что я лучший? Да, но если обо мне снова станут говорить в новостях и Талья по телевизору узнает, сколько на самом деле я зарабатываю, не представляю, как мне выпутываться потом из собственной лжи. И, по правде говоря, единственное, что сейчас важно, — это оставаться для нее марсианином.

— Ты умеешь играть в «Тривиал персьют»?

Я отвечаю «нет» — надо же хоть раз сказать ей правду.

— Я научу тебя. Приходи ко мне сегодня в девять, я приготовлю ужин. Если, конечно, у тебя нет невесты? — взмахнув ресницами, спросила она.

Я помотал головой, спросил ее адрес. Она написала его мне на ладони вместе с номером телефона. А потом кинулась петлять между застрявшими в пробке машинами, резко отталкиваясь от асфальта, отчего ее сумку болтало из стороны в сторону. Я пытался представить, что может быть между девушкой и парнем, которые познали любовь с ее изнанки, начав отношения с того, к чему они обычно приходят. Что нам теперь делать со временем, которое у других уходит на то, чтобы желать друг друга, мечтать и ждать? Уж и не знаю, выиграли мы время или потеряли.

Домой я вернулся в растрепанных чувствах. «Домой»… Пустой звук. То же самое, когда я говорю «мы» о команде. Дуплекс, четыреста квадратных метров в стиле «Прованс» с греческими колоннами и террасой, на последнем этаже охраняемого дома, откуда открывается вид на обрезанные деревья Булонского леса. Едва я прибыл в Париж, французский агент сразу привел меня сюда. Это была квартира Торкаццио, центрального защитника, которого из-за тендинита только что сбыли «Рапиду» в Бухарест. У него в гараже стоял «Феррари». Агент спросил, возьму ли я и его тоже. Торкаццио сидел, ссутулившись, на плетеном стуле, у него был такой разбитый вид, что я сказал «Беру». Все это вычтут из моей зарплаты. На мраморном столе мы поставили подписи на бумагах: согласно сделке мне переходил контрольный пакет акций компании, в чьей собственности находились дуплекс и автомобиль. Перед уходом Торкаццио, у которого глаза были на мокром месте, посоветовал мне особо на «Феррари» не гонять — он еще не прошел обкатку. Я успокоил его, улыбнувшись в ответ: ничего с ним не случится, у меня нет прав.

Я хожу из угла в угол по чужой квартире, в которой ничего не поменял. Даже детская — его жена ждала ребенка — осталась в прежнем состоянии: розовые обои с зелеными облаками, кроватка, манеж, миниатюрная мебель и система видеонаблюдения. Все это нагоняет на меня тоску, но было бы еще хуже, если бы я решил комнату переделать, — зачем мне это? Достаточно того, что я закрыл дверь на ключ, чтобы избежать лишних вопросов — их иногда задают случайные девушки, которые любят утром пройтись по квартире. А впрочем, вот уже несколько месяцев, как эта проблема отпала сама собой. Сначала, когда я только приехал, мне очень нравилось снимать фанаток клуба, которые так и липли ко мне, хотя дома на Мысе я слыл однолюбом. Но вскоре я потерял к этому интерес, к тому же после того, как меня перестали выпускать на поле, спрос на меня упал, и девушкам, которых видели со мной, перестали завидовать. Думаю, в конечном счете мне больше нравится доставлять удовольствие, чем получать его, так уж лучше доставлять его самому себе. Но после встречи с Тальей я уже ни в чем не уверен.

Странное дело, мне ее так не хватает, хотя мы расстались всего сорок минут назад. Я на нервах, возбужден, но это не имеет ничего общего с желанием или нетерпением. Возможно, я в таком состоянии потому, что понятия не имею, куда мы движемся, и так у меня еще ни с кем не начинались отношения. Вся эта роскошь давит на меня теперь еще больше. Никогда прежде моя собственная жизнь не казалась мне такой чужой. Я как будто неожиданно встретил землячку.

Пес просовывает голову в дверь гостиной, медленно подходит к дивану, на котором я лежу усталый и разбитый, осторожно нюхает мне ноги. Грустно иметь пса, который никогда не выходит встречать тебя у порога. Сначала он затаится минут на десять и только потом с трудом признает в тебе хозяина. А ведь это моя собака.

Ну то есть как «моя»… Скажем так, я ее выбрал. Единственное настоящее решение, которое я принял с тех пор, как оказался во Франции. Приютить таксу, которую чуть не разорвали питбули, и сделать все для ее спасения. В ответ мне бы хотелось немного доверия, которым, возможно, когда-нибудь он меня и удостоит. За четыре месяца раны зажили, а вот страх не прошел. Пес по-прежнему отказывается выходить из дома на улицу: он все еще боится других собак. Свои нужды справляет в лотке, как кот. Он, собственно, уже и не принадлежит к собачьей породе. Я стараюсь его переубедить, но в глубине души прекрасно его понимаю.

Переписываю с руки на бумажку адрес и телефон Тальи, прослушиваю автоответчик. Пресс-секретарь клуба сообщает, что я заменяю Кигау в понедельник вечером. Я ошарашен, просто не могу поверить. Беру пса на руки, тот вырывается. Последняя фраза убивает во мне надежду: это не матч, а дефиле. Они представляют коллекцию спортивной одежды одного из спонсоров в «Карусель дю Лувр»[3]. Двумя сообщениями позже узнаю, что Кигау смог освободиться, поэтому пресс-секретарь радостным голосом, словно это хорошая новость, сообщает, что я свободен.

Тогда, после матча против «Нанта», я раз двадцать просил его написать пресс-релиз, чтобы внести ясность, объяснить, что я жертва, а не зачинщик расистской заварухи на трибунах. Он сказал мне, что, конечно же, позаботится обо всем, но не пошевелил и пальцем. Я пожаловался агенту, но тот посоветовал мне залечь на дно, выждать, пока об инциденте забудут. Его послушать, так клуб в этом был так же заинтересован, как и я; только время идет, и теперь уже обо мне тоже забыли, а поскольку он представляет девять игроков в клубе, тот факт, что мне платят за то, что я ничего не делаю, его нисколько не смущает, даже наоборот: так у него больше времени, чтобы заниматься другими игроками. Когда я прошу его передать меня в другой, менее престижный клуб, где я мог бы хоть как-то быть полезен, он называет меня неблагодарным. Он так усердно доказывает, что не зря получает комиссионные с моей зарплаты, что обсуждать с ним это совершенно бессмысленно. В любом случае на ближайшие три года я принадлежу клубу, а с агентом мы подписали пожизненный договор. Вообще-то, делать это по закону он вроде права не имеет, но у меня самого из-за него не все в порядке с налогами и документами, поэтому он советует мне помалкивать, тратить бабки и наслаждаться жизнью. На интернет-сайте клуба я прочел, что у меня травма колена и я медленно иду на поправку. Когда на прошлой неделе делали фотографию в поддержку «Ресто дю Кер»[4], я притворился, что хромаю. Все подумали, что я хотел привлечь к себе внимание, а на самом деле я защищал свое человеческое достоинство.

Пока сам не почувствуешь, трудно понять, что значит быть мертвым грузом. Я мог накачиваться пивом по восемь часов в день, никому до этого не было дела. Исключительно ради себя самого я стараюсь держаться на плаву, слежу за своей формой. С тех пор как я стал нежелательной персоной на тренировках, время от времени играю с детворой в Ля-Курнев[5], в квартале Анри-Барбюс. Меня туда пригласил Самба, сын одной болельщицы, у которой я был как-то раз, когда мое имя еще что-то значило. Паренек с гордостью представил меня своим приятелям на следующее утро. Мы сыграли импровизированный матч: 11 против меня одного. И продолжаем встречаться до сих пор по выходным, несмотря на то что доступ в постель матери мне уже закрыт. Так я поддерживаю форму, а их это подстегивает. С того момента как я наладил их игру и мы стали устраивать матчи с ребятами из соседних районов, они, сами того не подозревая, научили меня тому, что изначально было моим слабым местом — командной игре. Вместо того чтобы забивать самому, чего всегда от меня требовали, я держался чуть позади и выдвигал мальчишек на передний план, раздавая им голевые пасы, подчищая огрехи… Не знаю, пригодится ли мне когда-нибудь этот опыт в первом дивизионе, но на грязном поле парижского пригорода, где царят такие же жестокие нравы, как и в тех местах, где прошло мое детство, я понял для себя одну важную вещь: тренируя других, сам становишься настоящим игроком.

Включаю телевизор, чтобы узнать, кто сегодня вошел в состав команды на игру против мадридского «Реала». Переключаю с «Евроспорта» на «Пате-Спорт», глянув между делом, что идет по «Инфоспорту». Сюжет о безработице в футболе: согласно последнему исследованию, сейчас более ста пятидесяти профессиональных игроков находятся в поисках клуба; скрытая камера в лаборатории по выявлению допинга; репортаж о поддельных европейских паспортах в Лиге чемпионов; интервью со специалистом по поводу резкого взлета котировок акций «Манчестер Юнайтед» на лондонской бирже…