Филип Дик - Голоса с улицы
Хедли зевнул и тем самым привлек внимание женщины. Он зашевелился с виноватым видом. Потушил сигарету и деревянной походкой спустился по лестнице на первый этаж. Ноги так дрожали, что Хедли насилу встал за прилавок. Старуха, магазин, грохочущие телевизоры – все окутала тягучая сонная дымка. Утром он слишком резко встал с кровати. Нужно было вставать постепенно, делая при каждом движении глубокий вдох. Открыть окно и выполнить парочку специальных упражнений для грудной клетки. Возможно, принять ледяной душ. По крайней мере, плотно позавтракать. День не задался с самого начала… И вот результат: Хедли покидали последние остатки жизненной энергии.
– Чем могу помочь? – спросил он старуху.
На него глянули усталые, лукавые, древние и выцветшие глаза.
– Вы здесь работаете? – спросила старуха.
– Да, – ответил Хедли.
– Забавно, – морщинистое лицо старухи уставилось с явным подозрением. – Никогда не видела вас раньше, – в ее голосе проснулась, а затем окрепла твердая уверенность. – Это не вы меня обычно обслуживаете.
Хедли не нашелся, что возразить.
– Нет, – сказала старуха, то ли грустно, то ли устало покачав головой. – Это не вы меня всегда обслуживаете. Тот человек гораздо старше. А вы еще мальчишка.
– Я работаю здесь много лет, – сказал опешивший Хедли.
– Тот, кто меня обслуживает, смуглее и ниже ростом. У него приятное лицо. Он добрый, любезный человек. Разбирается в приемниках. Он обслуживает меня целых тринадцать лет – с тех пор как я приехала из Калифорнии и остановилась в отеле «Националь».
– Я женат, – беспомощно пролепетал Хедли. – Я не мальчишка.
– Тот человек – владелец магазина. Он починил мой приемник, хотя никто и смотреть на него не хотел. Он знает толк в приемниках. У него доброе, мудрое лицо. А у вас лицо не доброе, а пустое и жестокое. Плохое лицо. Симпатичное и светлое, но плохое.
– Вам нужен мистер Фергессон, – перебил Хедли. – Его здесь нет. Он куда-то ушел.
– Мистер Фергессон – вот тот человек, который меня обслуживает, – многозначительно сказала старуха. – Вы сказали, он куда-то ушел? А вы не знаете, куда? И когда он вернется? У меня тут в сумке мое радио. Хочу, чтобы он посмотрел. Он сразу скажет, что не так. Никто другой не сможет.
– Он вернется через полчаса, – промямлил Хедли. – Можете подождать его или оставить радио.
– Нет, – категорически сказала старуха. – Я не могу оставить свое радио.
– Тогда можете подождать.
– Вы думаете, я могу ждать целых полчаса? Такой пожилой человек, как я, не в состоянии так долго стоять на ногах.
– Я найду для вас стул, – предложил Хедли.
– Нет, – сказала старуха. Она двинулась к двери, волоча за собой тяжелую хозяйственную сумку. – Приду как-нибудь в другой раз, – она всмотрелась в лицо Хедли усталым, разочарованным взглядом. – Вы действительно здесь работаете, молодой человек? Я никогда вас раньше не видела. Наверное, вы просто ждете?
– Я ничего не жду, – невнятно проговорил Хедли. – Я сотрудник.
– Вы ждете, пока вернется этот человек. Владелец магазина. Нет, вы не сотрудник. Это уж точно. Не знаю, где вы работаете, но только не здесь.
Она тяжело побрела прочь.
Хедли оцепенело подошел к орущим телевизорам и вырубил их. Они внезапно умолкли, и тотчас черная пустота окружила его и стала душить. Хедли снова включил один телевизор, а затем в панике выбежал из магазина на тротуар.
Старуха переходила дорогу вместе с горсткой невзрачных покупателей. Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. Что означал приход старухи? Кто она? В неосвещенном магазине глухо шумел телевизор, и в непроглядной темноте мигал его единственный глаз. На экране мелькали фигуры: расплывчатые силуэты людей и предметов на какое-то время задерживались, а затем исчезали.
Хедли отвернулся от магазина и телевизора. Он решил переключиться на автомобильные гудки, отрывистый топот шагов по раскаленному вечернему тротуару, попытался оградить себя от мертвых, бесцветных и безжизненных звуков, от приглушенных рассерженных воплей, долетавших из магазина. Стоя перед зеркальным стеклом витрины и засунув руки глубоко в карманы брюк, он страстно вдыхал теплый запах солнца и людей, вбирал в себя поток кипучей деятельности.
Но в ушах по-прежнему звучало старухино нытье.
Она была права – ему не место в этом магазине. Какой из него продавец телевизоров? Хедли с тоской наблюдал за проходившими людьми. Он должен быть там – с ними, одним из них. Спешить по делам, а не одиноко маяться в стоячем болоте захудалого лабаза.
По тротуару шел элегантный молодой человек. Он был слегка полноват, но безупречно одет. Мягкотелый мужчина в дорогом английском костюме и туфлях ручной работы. Редкие, черные, поблескивающие волосы. В карих глазах вспыхнул живой огонек, когда он мельком взглянул на Хедли. Ногти, манжеты, осанка – все в нем выдавало породу, европейское происхождение.
Хедли с завистью посмотрел ему вслед. На его месте мог оказаться он сам. В иных обстоятельствах именно он, Стюарт Хедли, высокий, темноволосый и степенный, шагал бы, перекинув через руку серое пальто. Вокруг повис слабый аромат мужского одеколона. Хедли представил себе его квартиру: современные репродукции на стенах, подушки на полу, китайские циновки, на изготовленном по заказу фонографе негромко играет Барток, французские романы в карманных французских изданиях: Жид, Пруст, Селин…
Человек свернул на автостоянку и подошел к маленькому европейскому спортивному автомобилю. Сел в машину, завел двигатель и с гудением выехал на дорогу. Через минуту машина вместе с водителем исчезла, скрывшись за выпуклым корпусом грузовика «джи-эм». Хедли отвернулся: он даже не знал, как называется эта машина. Медленно и грустно сошел с тротуара и вернулся в магазин.
Хедли немного постоял, пока глаза не привыкли к кромешной тьме. Старушечий холод, тоскливый запах старости и смерти наконец рассеялся. Хедли взял с прилавка сверхмощный канцелярский степлер и начал стрелять вокруг себя скрепками. Это устройство всегда успокаивало Хедли, который любил им орудовать. Скрепки с яростными щелчками отскакивали от стен и стеллажей, осыпаясь на пол за телевизорами. Сжимая в руках степлер, точно грозное оружие, Хедли шагнул к воркотавшему и мигавшему телевизору в середине ряда и выстрелил в упор. Скрепка весело отскочила, а Хедли побрел прочь. Как всегда, он стрелял наобум, но в это раз не получал удовлетворения. Исчерпав весь запас скрепок, отшвырнул степлер на прилавок и встал в дверях, печально глядя на прохожих и роясь в кармане пальто в поисках сигарет.
Старуха права. Он должен был уйти из магазина.
Хедли вспомнил собаку – щенка, которого вытащил из ящика в гараже Попа Михельсона. Мертвая тушка в бочке для дождевой воды, выброшенная за ненадобностью. Бесполезный хлам, старые газеты и консервные банки. Случайно уцелевшие… переходящие из рук в руки. Такой была и его жизнь – именно так он жил. Бесцельно блуждал, плыл по течению, брел наугад, куда глаза глядят. Спасался по чистой случайности, и по чистой же случайности погибал в этом бессмысленном мире.
Через дорогу светилась изящная и притягательная неоновая вывеска туристического агентства «Полуостров». Большими буквами рекламировалась поездка в Мексику: на плакате яркими красками была изображена загорелая женщина с белыми зубами, черными волосами и роскошной полуобнаженной талией. «Добро пожаловать в Мексику – страну тепла и солнца, песен и веселья! Приезжайте в солнечную Мексику!» Сто сорок долларов.
Хедли достал бумажник и развернул скомканные банкноты. Десять долларов – остаток денег, отданных жене на хозяйство. Он вытряхнул из кармана пальто восемьдесят центов мелочью, спичечные папки, скрепки, клочки грязной бумаги с фамилиями клиентов, карандашные огрызки и обрывки бумажной салфетки.
Вот и все его имущество – кости, зубы и прах Стюарта Хедли. Эта маленькая кучка будет веками лежать в его гробу. Горстка дребедени и десять долларов восемьдесят четыре цента. Он выбросил спичечные папки в корзину под прилавком и спрятал деньги. Такова объективная реальность непостижимого существа по имени «Стюарт Хедли»… Если, конечно, не считать опухшей и осоловелой жены, валявшейся в смятой постели; неоплаченных счетов в ящике стола; восьми или десяти дорогих костюмов; бесчисленных рубашек, носков, носовых платков и расписанных вручную галстуков.
Он сверился с календариком, наклеенным на кассовый аппарат. До следующей зарплаты оставалось еще десять дней, а комиссионных в середине месяца не было. Сегодня 6 июня – самый разгар лета. Впереди маячила удаляющаяся перспектива пустейших дней, и больше ничего. За десять долларов в Мексику не уедешь: он безнадежно увяз, влип по уши.
