Владимир Топорков - Наследство
– Не подобрал невесту, Иван?
Иван в ладоши хлопнул, как-то по-девичьи улыбнулся:
– Только за этим и приглашали, Егор Васильевич?
– А ты думаешь, этого мало? Не надоело в холостяках ходить?
– Я, Егор Васильевич, на женатых смотрю в последнее время и тоской, как одеялом, покрываюсь. Уж больно тяжело на них глядеть. Как казанские сироты.
Вот, чёрт, нашёл что ответить! Может быть, на самого председателя намекает? Не ладится что-то у него с женой, будто кто по ней на телеге проехал. Нет, она не ропщет, не бранится, наоборот, больше молчит, только чувствуется, не та Лариса стала, какие-то мысли её сжигают, чернотой лицо заволокло.
Он поспешил сменить тему разговора – ещё что-нибудь ляпнет Иван, – попросил:
– Сейчас в склад к Фомину поедешь, там пакет возьмёшь, отправишь в район. Понятная задача?
– Кому? – спросил Иван.
– Сергиенко на квартиру…
Иван уточнять больше не стал, головой кивнул и скрылся в двери. Исполнительный и надёжный Иван человек, проверенный не раз, разъяснять ему не требуется. Надо отвезти на квартиру начальника управления мясо, две бутылки коньяку – всё исполнит аккуратно.
И вдруг злоба на самого себя в душе вспыхнула. Дурацкое положение, ведёшь себя по-холуйски. А что поделаешь? Сергиенко небось тоже мужик нужный, от него многое зависит – и фонды, и планы, и другие дела. Сейчас Егор Васильевич в управление как в собственную квартиру заходит, поддержку и одобрение находит в делах, а могло быть и наоборот. Так закрутят – не продохнёшь. Те же планы – что о них скажешь. Ведь можно одну цифру записать, а можно – другую, раза в два больше. Вот и пыхти, как трактор, а чуть осечка – битому быть, а то и головы не сносить.
В первый год работы Егор Васильевич приехал к Сергиенко, разложил бумаги, попросил его выслушать.
– О чём речь пойдёт? – спросил начальник.
– О планировании, точнее, о том, как не надо это делать.
– Любопытно, любопытно, – пробасил Сергиенко, – и что же вам не понравилось?
– Я вот тут, – Егор Васильевич старался говорить спокойнее, – проанализировал наши показатели, и выходит – хозяйству нашему планы ваши экономисты, что называется, под дугу накрутили. По сравнению с соседями в два раза выше.
– А ты достигнутый уровень в расчёт принимаешь? – спросил Сергиенко.
– Какой уровень?
– Ну и наивный ты человек. – Сергиенко откинулся в кресле, начал растирать лоб. – Вот, к примеру, ты стометровку в институте бегал?
– Бегал.
– За сколько секунд?
– За двенадцать…
– Так вот, а я сейчас и за двадцать не пробегу. Потому как возраст другой, силёнки не те. Одышка уже, – Сергиенко погладил себя по животу.
– Что-то я не пойму, – сказал Егор Васильевич, – при чём тут спорт?
– А при том, дорогой Егор Васильевич, что планы надо посильные доводить. Зачем же мы вашим соседям будем планировать такой уровень, если они ни разу его не достигали? Их хоть кнутом бей, а ваших показателей они не достигнут.
– Но есть же один обобщающий показатель.
– Это какой же?
– Земля. Вот и доводить план из расчёта пашни. Правильно говорят, что в сельском хозяйстве всё богатство от земли идёт.
– Если по твоей логике идти, Дунаев, то мы в районе никогда план выполнять не будем. Один налегке пойдёт, как на прогулке, а другие будут, как тонущие, пузыри пускать.
– Но, согласитесь, несправедливо так!
– А это с какой стороны смотреть, Дунаев. Для тебя, может быть, и несправедливо, а вот соседу твоему Бирюкову в самый раз подходит.
Вот так поговорили они с Сергиенко. Знал Дунаев – правда на его стороне, но до неба высоко, до Бога далеко. И на другой год он заранее в управление приехал, в декабре, когда ещё только намётки планов составлялись, девчатам-экономистам две коробки конфет купил на всякий случай, и цифры другие появились, они как будто нежнее стали. Вот она, логика!
Подумал так Дунаев, и противно стало на душе, закололо в груди от боли.
* * *День разгорелся по-весеннему, и даже ветерок угомонился, стал ласковее. Вот что значит весна! Утром ещё зима вовсю свои порядки диктовала, а сейчас играет солнце. Нетронутый снег на полях пористым стал, посинел, шуршит, оседая, как песок. Около деревьев чёрные круги образовались – первый признак, что скоро искромсает солнце снеговое одеяло и нагрянет весенняя круговерть, заискрится ручейками.
Автобусная станция в Осиновом Кусту в самом центре села, там, где районные организации расположились, а колхозная контора как раз на окраине, особняком стоит в конце слободы. Туда и направился Бобров по узким сельским улочкам, мимо густо, как бусинки, насаженных домиков.
Такая уж особенность есть в его родном селе – дома прижались друг к другу, как воробьи на проталинке, и только его дом стоит там, где чуть попросторнее. На усадьбе сохранился старый сад, шершавые яблони лениво разводят рогатые засохшие ветки. Поравнялся с родным домом Бобров и почувствовал тонкий запах вишен, как в детстве. Вот так и было всегда: когда начинало пригревать солнце, этот неповторимый запах волновал душу.
Похож на мертвеца дом с забитыми окнами. Потрескались брёвна, обуглились, шиферная крыша почернела, сморщилась от старости, стены осели. Наверное, и домам не хватает человеческой заботы и теплоты.
Евгений Иванович постоял у крыльца, потом направился в сад. Сугробы набило на зиму высокие, волнистые, и снег, тронутый теплом, под тяжестью начал проваливаться. Скоро ботинки промокли, от холодной влаги пальцы сводить начало, но Евгений Иванович до первой яблони всё-таки добрался, о шершавый ствол опёрся, точно обнял. Самая любимая эта яблоня была, анисовая. Здесь душным августом любила отдыхать Софья Ивановна на дышащей спелым хлебом соломе. Солому ту всегда Женя привозил с поля прямо от комбайнов в мешках, и мать набивала ей матрацы.
Господи, как давно это было! Уже много лет нет матери в живых, а в глазах стоит эта золотистая, духовитая, прокалённая летним зноем солома, и в саду угадывается запах спелых анисовых яблок, неповторимый по аромату, как чай на душистых травах.
Евгений Иванович почувствовал, как тугой комок сдавил горло от воспоминаний, с силой оттолкнулся от яблони, глубоко проваливаясь в снег, побрёл к дороге. Испугался ли опять этих воспоминаний? Ведь он и в Осиновый Куст после института только поэтому не поехал. Думал, что с тоской по своим родным не справится. Может быть, и к лучшему, что жил он эти годы вдалеке от дома, дал ранам зарубцеваться.
Его мать, Софья Ивановна, прожила в Осиновом Кусту всю жизнь, учительствовала в средней школе, и, когда умерла, на похороны всё село пришло. Так, наверное, всегда бывает, когда умирает хороший человек, а Софью Ивановну любили не только ребятишки, но и взрослые, которые, впрочем, раньше тоже учились у неё.
Евгений Иванович на дорогу выбрался, вытряхнул набившийся снег из ботинок, легко подхватил чемодан, к конторе зашагал не оглядываясь. Не хотелось ему больше надрывать душу воспоминаниями. Шёл быстро, и эта резвая ходьба разогнала грусть.
Дунаева он застал в кабинете. Обрадовался старый товарищ, быстро поднялся из кресла, пошёл навстречу, на ходу костюм застёгивая, прижал к своей могучей фигуре.
– Ну, молодец, молодец, Евгений, – приговаривал он, хлопая по спине широченной ладонью, – как есть молодец. Сдержал слово! А я, откровенно говоря, даже не верил…
Егор Васильевич ещё раз похлопал по плечу Боброва, усадил на стул и сам подсел рядом.
– Почему? – спросил Бобров.
– Да знаешь, как бывает? Живём мы не по своей воле – может райком вмешаться, с учёта не снять, может жена взгордыбачиться… Они, бабы, иногда, как лошадь норовистая, упрутся, с места не столкнёшь…
– Ну, мне в этом отношении проще, – заулыбался Бобров.
– Да? – удивился Егор Васильевич.
– Точно. Нет у меня жены…
Дунаев схватил Евгения Ивановича за плечи, повернул к себе, уставился немигающим взглядом.
– А где же?
– Ушла, – Бобров смотрел на Егора, казалось, спокойно, – ушла. Забрала сына, вещи и ушла.
– Ну, брат, дела, – удивился Дунаев. – А ведь ты мне прошлый раз не сказал об этом. Может быть, позже произошло?
– Да нет, как раз год назад…
– И ты не женился за это время?
– Невесту пока не подобрал, – засмеялся Бобров. – Знаешь, кто на молоке обожжётся, тот и на холодную воду дует.
– Это так, это так, – Егор Васильевич закивал энергично головой, рассмеялся. – Ничего, мы тебе в Осиновом Кусту невесту подберём, из местных, землячку.
– Ну, это не к спеху.
– А чего? – Егор Васильевич начал опять похохатывать. – От этого отказываться не надо, не будешь же весь век бобылём жить.
Он поднялся, потянулся с шумом, предложил:
– Ты, наверное, голоден с дороги? Давай-ка в столовую пойдём. Я ведь тоже ещё сегодня не обедал. День какой-то занудный получился – одни неприятности. В селе работать – вроде повинность отбывать, даже поесть некогда. После о деле поговорим.
