Дер Нистер - Семья Машбер
Такова базарная часть города N — первый круг. Вторая часть: собственно город.
Если бы нездешний, посторонний человек этой ночью, покинув рынок, прошелся по улицам, то прежде всего ему бросились бы в глаза здания в один, два, а то и более этажей какого-то несуразного архитектурного стиля, вернее сказать, лишенные всякого стиля.
Пришелец сразу бы догадался, что это не жилые дома, что они имеют какое-то другое назначение. С первого взгляда он, быть может, и не сообразил бы, для чего именно они предназначены, но, взглянув еще раз, наверняка бы понял, что здания эти воздвигнуты религиозной общиной города N для служения Богу.
Бог здесь не избалован, Он много не требует — ни чрезмерной чистоты, ни простора, ни величественных хором, ни блеска огромных дворцов с колоннами, только бы в Его доме сквозь запыленные, давно не протертые, немытые окошки виден был ночами мигающий огонек маленькой, дешевой керосиновой лампы, чтоб царила тишина и страждущая душа обретала здесь покой. Чтоб в каком-нибудь из этих зданий ночевал одинокий служка, пусть даже не в наилучшем виде — этакий нетребовательный служитель Божий, а в других помещениях на скамьях, на груде лохмотьев храпели бы нищие, убогие, сами в темноте похожие на кучи тряпья.
Но Богу нужны и синагоги, в которых из всех традиционных двенадцати окон исходил бы яркий свет зажженных ламп и доносились бы молодые голоса, нараспев повторяющие заветы и законы Божьи. Своим учением они служат и как бы приносят себя в жертву Богу, подобно тому, как некогда, в дни Его величия, Ему приносились настоящие жертвы.
Вот перед нами одно такое здание. Это двухэтажный дом, обращенный фасадом к небольшой полупустой площади. В нижнем этаже — мясные и бакалейные лавки, один из источников дохода синагоги. Сама синагога на втором этаже, парадной многооконной стороной она смотрит на площадь, остальными тремя — в переулки.
Она называется Открытой.
Почему?
В завещании человека, который сто с лишним лет назад построил ее, сказано, чтобы двери этой синагоги никогда не запирались — ни днем, ни ночью, ни зимой, ни летом, до тех пор, пока она будет стоять, в общем — до пришествия Мессии.
И действительно, она всегда открыта и для горожан, которые приходят сюда молиться и изучать Талмуд, и для тех, кто летом забегает, спасаясь от зноя, а зимой — погреться. Это торговцы, лавочники, носильщики и прочий люд, который на несколько минут вырывается из базарной сутолоки, чтобы здесь передохнуть, подышать успокаивающим воздухом. Синагога также служит пристанищем для приезжих, для бедняков, которые нередко живут здесь неделями, а то и месяцами. Здесь и едят, и спят, и никто, согласно завещанию, не может им это запретить.
Здесь молятся с утра и до предвечерних часов группами и в одиночку, а по вечерам сидят над фолиантами. Люди постарше отправляются потом домой, а молодежь часто бодрствует всю ночь.
Редко поэтому пустует Открытая синагога, дверь в нее и вправду никогда не закрывается, одни входят, другие выходят.
Сюда собираются, чтобы потолковать на разные темы. Здесь собрался кружок для обсуждения обычных будничных дел, а там молодой человек слушает пожилого, который погружен в толкование какого-нибудь запутанного и сложного талмудического положения.
Молодые талмудисты не похожи друг на друга. Некоторые из местных — сынки более или менее состоятельных родителей. Но таких меньшинство. Большая же часть — приезжие бедняки, которых приютили чужие люди.
Здесь можно встретить юношей не только из ближайших городков и местечек, но и прибывших издалека — с Волыни, Подолья и даже из далекой Польши. Каждый со своим говором, своими манерами и повадками.
Все они очень бедны, оборванны, неопрятны. Но они думают не о себе, а только о том, для чего приехали сюда. Они так увлечены, так фанатически преданы своему делу, полны стремления добиться намеченной цели, что им подчас не хватает для учебы дня и они готовы просидеть над книгами всю ночь.
Поэтому синагога ночами бывает ярко освещена, лампы низко свисают с потолка над головами юношей, а тот, кто сидит в углу, далеко от ламп, держит в руках свечу.
Не только внутри синагоги светло, ее окна освещают улицу. Набожным прохожим и жителям соседних домов, глядящих на нее снизу вверх, она кажется живым островом среди ночного мрака; у людей создается чувство, что в спящем городе этот бодрствующий светлый островок охраняет людей и соблюдает их интересы перед Всевышним.
Это особенно остро чувствует набожный человек, когда ночью проходит мимо синагоги и слышит молодые голоса. Тоскующие аскетические, надрывные напевы, занесенные сюда из далекого Востока, от каких-то мулл или дервишей.
В этом пении звучит тоска неудовлетворенной плоти людей, добровольно отрекшихся от мира. И верующим кажется, что они являются свидетелями того, как молодые люди приносят себя в жертву во имя Бога.
Такова одна синагога.
А вот поблизости — другая. Ее называют Горячей, так как принадлежит она набожным до сумасшествия хасидам, приверженцам таких цадиков, как Коцкский, Карлинский. Хасиды неистовствуют, лезут на стенку, бегают, охлаждая свой религиозный пыл воплями и визгом.
Напротив Горячей — Холодная синагога. Называется она так потому, что здесь даже летом — пронизывающий холод. Она также помещается в двухэтажном доме; внизу — магазины, наверху — синагога. Наверх ведет небольшая лестница с перилами, гладко отполированными множеством рук, которые держались за них в течение долгих лет. Вход в синагогу — через холодную, как склеп, прихожую. Высокий сводчатый потолок. В середине, между четырьмя колоннами — бима, возвышение для чтения Торы, с четырех сторон свисают подвешенные на веревках канделябры, но кажется, что ни свечи в подсвечниках, ни керосин в лампах не светят и не греют.
Хладнокровные прихожане — ученые сухари, литваки. От них самих, от их молитв и заунывных мелодий веет чем-то отжившим, потусторонним. Их называют «эвен-эзреники» по имени испанского поэта и философа Авраама Ибн-Эзры, чей рационалистический дух каким-то образом проник сюда и здесь среди множества молелен и синагог, всеми покинутых и отчужденных, обрел утерянное им на родине пристанище.
Если бы не обычные синагогальные принадлежности — ковчег со свитками Торы, бима, скамьи, пюпитры, шкафы и фолианты, — можно было бы подумать, что это здание предназначено не для живых людей, что это древний памятник или надгробье.
А вот Старая синагога — она, это из названия понятно, самая старая из всех. Путь к ней вытоптан поколениями несчастных и обездоленных. Когда входишь в нее, чувствуешь горестное дыхание многих веков.
К синагоге ведет дорожка, огибающая фасад, она выложена гладко отполированными каменными плитами — запавшими, истертыми. Широкая, как ворота, входная дверь — железная, вся в кованых крупных заклепках. Изготовленный когда-то искусным мастером увесистый ключ с хитроумно выделанными зубьями — трудно где-либо найти другой такой, — его нужно несколько раз повернуть в замочной скважине, и никто, кроме постоянного служки, не попадет сразу в эту скважину.
За дверью полутемная прихожая, скупой свет с трудом проникает с улицы и еще меньше — сквозь верхние разноцветные стекла над другой огромной дверью, которая ведет в синагогу.
Открыв дверь и переступив порог, вы невольно поднимаете голову вверх, устремляя глаза к потолку.
Очевидно, такой уж был замысел у старинных мастеров, чтобы при входе прихожанин, хочет он того или нет, тотчас же поднимал голову и сразу же проникался мыслью о том, что есть кто-то над ним, над его судьбой, от одной этой мысли верующего должен пронизывать религиозный трепет.
Потолок очень высокий, и когда смотришь на него, то видишь, что устроен он сложно, затейливо: в центре — большое, не сразу заметное углубление, будто над потолком расположен еще один потолок.
Восточная часть синагоги и особенно обширный высокий омед, место для кантора, сверкают от разрисованных золотом ангелов, птиц, зверей, деревьев, фруктов, цветов, музыкальных инструментов, переплетенных ветвей.
Стены и потолок выкрашены масляной краской, народные мастера в простых и по-детски наивных картинах оставили здесь свой след. Сцены из Библии, из жизни праотцов: Авраам приносит Исаака к жертвеннику, Моисей на горе Синай со скрижалями… Исаак лежит связанный на дровах, а Авраам уже занес над ним нож, но появляется ангел и не допускает заклания. Моисей со скрижалями на дымящейся горе, вокруг сверкают огненные молнии. Много здесь и других картин — на всех стенах до потолка и на самом потолке.
Высокие ступеньки ведут к биме, окруженной фруктовыми деревьями, от которых не могут оторвать глаза не только дети, но и взрослые.
Отсюда, с возвышения, провозглашают об отлучении богоотступников, трубят в шофар во время всенародных бедствий, ниспосланных Богом, или гонений от властей; здесь оплакивают усопших знатных людей, доводят до сведения прихожан новые распоряжения общины и царские указы. Синагога, собственно, не так уж велика, но в торжественные и праздничные дни она вмещает чуть ли не весь город, на улице остаются лишь немногие.
