Бернис Рубенс - Пять лет повиновения
— Как вас зовут? — Ей хотелось знать его полное имя.
— Брайан, Брайан Воттс. А вас?
— Мисс Хоукинс, — сказала она по привычке.
— Мисс… как?
Она вытащила из памяти запылившееся короткое — Джин.
У него в руках было уже книг шесть.
— Интересно, когда же дождь перестанет? — Он подошел к окну.
Только сейчас она увидела его в полный рост. Набойки на туфлях стесались. Отнесла это скорее к мужской небрежности и неопрятности, чем к бедности. Кроме того, он столько времени посвящает заботам о своей матери, что на себя, наверное, не остается ничего. Уже была уверена, что вскоре получит предписание дневника отнести обувь Брайана в мастерскую. Он опять вернулся к стеллажам.
— Все еще льет.
Ей хотелось как-нибудь удержать его и уговорить переждать дождь вместе. Вспомнила, что по дороге в библиотеку наткнулась на скучное объявление о выставке военных фотографий. Может, позвать его туда? Надо попробовать.
— Мы могли бы скоротать время на выставке, пока дождь не прекратится…
Снова и снова мысленно перебирала приказы, полученные сегодня: «помочь мужчине выбрать книги для его матери»; «посетить выставку», и одному Богу известно, что последует дальше. Так много красных галочек на странице — такое безоговорочное послушание! Но обилие записей грозит превратить ее Дневник в обычный ежедневник, сухо фиксирующий все события дня. Он сможет сохранить свою сущность Устава, только если ее жизнь будет вообще чем-то наполнена. Может быть, ей следует никогда больше не встречаться с Брайаном Воттсом. Тогда она останется одна до конца дней своих и единственной ее радостью будет красная галочка фломастера на странице дневника — знак четкого и беспрекословного выполнения полученного приказа. И это блаженство переоценить невозможно.
— Ну что ж, с удовольствием.
Они спустились по лестнице, он отметил взятые для матери книги. Выставка проходила в пристройке к библиотеке, куда вел крытый переход. Идя по неровной травянистой дорожке, она согнула руку, как бы ожидая его поддержки, совершенно не задумываясь о последствиях. И он ответил на этот неосознанный жест — ну не мог же он оставить болтаться в воздухе согнутую крючком руку. Как только он ее коснулся, мисс Хоукинс непреодолимо захотелось домой. Она боялась. Она почти наверняка знала, что ее тело не сможет более оставаться безучастным к столь непривычным для него искушениям. Несмотря на отчаянное стремление познакомиться с мужчиной, невозможно было до конца поверить в то, что она, именно она, является объектом чьего-либо внимания. Прижала его локоть к своей руке так, будто не собиралась отпускать никогда. Ей хотелось, чтобы отпечаток его прикосновения остался на ее коже хотя бы до вечера, тогда она сможет предъявить его Моурису за ужином. Она докажет, что все происшедшее с ней сегодня не плод ее разыгравшегося воображения, а было наяву. В конце дорожки она наконец отпустила его руку.
Перед ними была вращающаяся дверь, и Брайан замедлил шаги. Такие конструкции он всегда старался обходить — они немного пугали его. Но другого способа войти не было. Он предпочел бы оказаться внутри вращающегося цилиндра вторым, поэтому положил руку ей на плечо, ненавязчиво направляя ее вперед. Тело мисс Хоукинс теперь уже била лихорадка: как она хотела бы очутиться в одном из кожаных кресел, стоявших по периметру зала. Но не выдавать же себя, проявляя явную слабость или усталость — верные признаки возраста. К своему собственному удивлению, она теперь скрывала его.
— Мне в туфлю попал камешек, — сказала она, поражаясь своей изобретательности. — Вы не подождете?
Он сел рядом. Она немного отвернулась, чтобы он не заметил, что в туфле ничего нет. Рядом с креслами стояла большая кадка с каким-то растением, земля сверху была присыпана мелкими белыми камешками. Пряча руку за спиной, осторожно взяла один, а потом выпустила, как будто только что вытряхнула из туфли. Улыбнулась себе: оказывается, в ней масса скрытых талантов. Может, дневнику следует давать более серьезные приказы, требующие всей ее нерастраченной изобретательности? В этот раз все прошло удачно. Положила на место «мешавший» ей камешек.
— Я никогда раньше не бывала на выставках. — Она и не подумала скрывать свою неискушенность.
— Даже в Национальной галерее?
— А где это?
— На Трафальгарской площади.
— Мне хотелось бы как-нибудь побывать там.
Брайан не мог оставить этот призыв без ответа, так как он явно был адресован ему.
— Если хотите, мы туда сходим.
Ей срочно требовалась передышка, чтобы разобраться в полученных от него обещаниях. После стольких лет эмоционального воздержания неуемный аппетит требовал увеличения порций, но ее реальные возможности, давно урезанные самой жизнью, были исчерпаны, и все новые эмоции только терзали.
— Да, как-нибудь.
Некоторое время они сидели молча, и она наслаждалась тишиной и бездействием. Но слишком затянувшаяся пауза была опасна.
— Ну что ж, осмотрим выставку?
Он встал. Его рука медленно согнулась в локте, как бы приглашая мисс Хоукинс опереться. Мистер Воттс не был решительным человеком и, как правило, подчинялся чужим желаниям, но если, неожиданно для себя, проявлял инициативу, то выказывал напор, а порой и грубую агрессию, как будто сам презирал себя за мягкотелость.
— Ну пойдемте же.
Мисс Хоукинс приняла предложенную руку совершенно естественно, словно это было обычным делом. Ее раздосадовала собственная неблагодарность за радости, только что подаренные судьбою. Она, всю жизнь лишенная какого-либо внимания, теперь принимала эти подарки как должное. Еще вчера и во все предыдущие дни ее жизни она все делала сама и ходила везде одна, и ее тело, наверное, огрубело и закостенело от невостребованности. Теперь же ее пугала слепая ярость желания разбуженного зверя, она боялась, что ненасытность погубит ее.
Они бродили среди снимков крупного плана. Подошли к фотографии цеха военного завода — ровные, прямые ряды девушек, сортирующих снаряды. Когда-то она была одной из них, в белом муслиновом тюрбане и белом халате, добавлявшими какое-то странное ощущение чистоты и невинности в опасные игры со смертоносным веществом, которое лежало под пальцами. Во время войны кондитерская фабрика «Твое удовольствие» превратилась в военный завод, и девушки, еще недавно ловко упаковывавшие мятные конфеты, принялись так же искусно упаковывать порох. Она никогда не задумывалась о двойной морали этой работы, она просто выполняла ее. Зарплата мисс Хоукинс значительно выросла, и именно в те годы она смогла отложить деньги и выкупить маленькую квартирку, в которой жила по сей день. Администратор фабрики говорил, что она поступает разумно. Квартиры значительно подешевели, поскольку Лондон бомбили, и был смысл рискнуть, вложив сбережения в недвижимость. Другие девушки считали ее взвешенную расчетливость и рациональность вестниками преждевременной старости: каждую из них могли убить в любой момент, зачем платить за «завтра», которого может и не быть. Многие из них оказались правы. Особенно запомнилась бывшая приютская девушка, которая больше других смеялась над рачительностью мисс Хоукинс. Ее звали Даунс. Однажды мисс Хоукинс оказалась рядом с ней на конвейере. Транспортер двигался монотонно и безостановочно, и вдруг Даунс резко наклонилась вперед. Маленькое болезненное личико упало на ползущую ленту. Конвейер продолжал тихо работать, и пули неспешно двигались по давно проложенному пути. Мисс Хоукинс не сразу смогла приподнять упавшую голову в белом тюрбане, чтобы освободить путь пулям, которые уже сгрудились у бледной щеки в серебристый холмик. «Даунс!» — закричала мисс Хоукинс безжизненному алебастровому лицу. В глазах, обращенных к ней, казалось, светилось вызывающе: «я же говорила тебе…», как будто теперь наконец было получено неоспоримое доказательство бессмысленности ссуд и ее правоты. «Тромб, — сказал потом в столовой мастер. — Безболезненно и внезапно». Нелепость смерти злила мисс Хоукинс. Ведь тромб — не бомба и даже не шрапнель. В итоге — обычная смерть от необычной естественной причины. Во время войны это выглядело невероятным.
— Вы служили в армии? — спросила она, когда они подошли к разделу «Человек в бою».
— Да. Но я никогда не участвовал ни в одной военной операции. Это, видите ли, все мама.
— Как она могла повлиять на это?
— Могла, но не специально. Просто так получилось.
Разговор с Брайаном уводил ее от нахлынувших черно-белых воспоминаний, и призрак несчастной Даунс исчез.
— Давайте присядем. — Вероятно, он собирался поведать ей всю историю целиком. И хотел сделать это обстоятельно. Мисс Хоукинс была рада предоставленной передышке и тому, что Брайан так с ней откровенен.
