Ба Цзинь - Избранное
ХОЛОДНАЯ НОЧЬ
РОМАН
1
Прошло полчаса после сигнала тревоги; было тихо, темно, слышался лишь неясный гул самолетов.
Посидев на каменных ступеньках у входа в банк, он поднялся и посмотрел вверх. На фоне грязно-серого, словно полинявшего неба вырисовывался черный силуэт высокого здания, расположенного напротив. Больше он ничего не увидел. Да и что можно было сейчас увидеть или услышать? Он стоял просто так, чтобы скоротать время. А оно, как нарочно, будто остановилось. Ночь выдалась морозная, и он дрожал в своем легком ватном халате. «Не могу больше!» — Он тяжело вздохнул, опустив голову. И вдруг услышал голос: «Но что делать, хватит ли у тебя мужества, ты ведь всегда был мягким». Он испуганно огляделся и тут понял, что слова эти произнес он сам. «Хватит! — уже гневно продолжал он. — Неужели мне всю жизнь суждено быть добрым?»
Он снова огляделся кругом: рядом по-прежнему ни души. Вдалеке блеснул свет карманного фонарика — будто близкий друг подмигнул. На сердце словно посветлело, но луч исчез, и снова воцарился мрак. Он потер окоченевшие на морозе руки, сделал несколько шагов. Вдруг ему почудилось, что промелькнула какая-то тень, он с опаской обернулся. Никого вокруг, все та же непроглядная тьма. Он сам не знал, чего искали его глаза. Снова блеснул свет фонарика, теперь уже ближе. Обладателем его оказался человек самый что ни на есть обыкновенный, таких нередко можно встретить на улице. Лица прохожего он не сумел разглядеть, но продолжал смотреть ему вслед, в темноту. Вдруг он остановился. Гул самолетов давно смолк. Он напряг слух. «Может быть, самолетов вообще не было, и мне просто почудилось? — произнес он в голос. — В таком случае я могу возвратиться домой». Решение созрело мгновенно, и ноги сами понесли его в сторону дома. Вскоре он был уже на другой улице, но продолжал идти по-прежнему медленно. Его мысли словно блуждали в тумане.
— За весь день продал всего пять лепешек да две булочки! Вот и торгуй тут!
Он обернулся и увидел за углом людей, сидевших на корточках.
— А я вообще ничего не продал, — отозвался чей-то молодой звонкий голос. — Нынче не то, что раньше. В некоторые бомбоубежища нас вовсе не пускают. Чуть ли не весь город утром обегал.
— Опять Чэнду бомбили? Что-то долго не дают отбоя, — произнес первый, пропустив мимо ушей слова второго. Говорил он раздумчиво, словно сам с собой.
— Вчера отбой дали в третью стражу[3], сегодня, глядишь, еще позже…
Этот такой обычный разговор двух торговцев причинил ему невыразимую боль. Вчера… в третью стражу… Эти незнакомые люди словно нарочно напоминают ему о вчерашнем.
Вчера вечером в это время… Что же случилось вчера? После отбоя он вместе со всеми вышел из убежища и направился домой. Он был не один, рядом шли мать, жена и тринадцатилетний сынишка. Они шутили, смеялись. Так по крайней мере ему казалось. «Что же случилось потом?» — стал он припоминать.
Дома, когда сын лег спать, он спросил жену о письме, которое принес во время ужина какой-то человек. Она рассердилась. Он тоже вспылил и наговорил грубостей. Ему очень хотелось ей уступить, но гордость мешала. И все кончилось ссорой. Ссора продолжалась недолго, минут пятнадцать. Жена выскочила из дому, а он, возмущенный, ждал ее возвращения, стараясь оставаться равнодушным. Но вдруг встревожился и побежал ее искать. Прошел несколько улиц и не встретил ни одной женщины. Даже в центре города было пустынно, магазины закрыты, лишь в нескольких закусочных горел свет — видно, посетители засиделись. Где ее искать? Ночи не хватит, чтобы обойти этот огромный город, расположенный на горе. Ведь неизвестно, по какой улице она может пройти…
«Что же делать?» — без конца повторял он и сейчас задавал себе тот же вопрос, хотя понимал, что это бессмысленно. Разве сегодня не принесли от нее письмо? Несколько коротких фраз, от них веет холодом. Она сообщала, что поселилась у подруги, и просила передать с подателем письма ее вещи. Он исполнил ее просьбу и отправил еще более короткое, более холодное письмо. Ни словом не обмолвился о том, как искал ее, не просил возвратиться. Мать стояла рядом, когда он писал, но ничего не сказала. Лишь за завтраком спросила, почему так случилось, нахмурилась, покачала головой. На долю этой пятидесятитрехлетней женщины, рано поседевшей, выпало немало жизненных невзгод, и здоровье ее пошатнулось. Она обожала сына, души не чаяла во внуке, но недолюбливала невестку и, когда та ушла, была даже рада, хотя страдала за сына. Сын ждал, что мать поможет ему советом. Произнеси она хоть слово, он тут же написал бы другое письмо, ласковое, теплое, и попросил бы жену вернуться. Ему так хотелось этого! Да, он готов был умолять жену вернуться, но написал несколько ничего не значащих фраз, и теперь их разделяла пропасть. Искать встречи с женой на службе ему не хотелось. Но он знал, что, если не пересилит себя и не напишет письма, помириться будет еще труднее. И вот уже второй день он снова и снова спрашивал себя, что делать, и не мог найти ответа.
Может быть, Сяосюань поможет? От этой мысли стало легче, но ненадолго. «Нет, бесполезно, — пронеслось в голове, — она не интересуется сынишкой, а Сяосюаню нет дела до нее. Они, видимо, не любят друг друга». И в самом деле, рано утром Сяосюань ушел в школу, не поинтересовавшись, где мать, будто знал о вчерашней ссоре. Он даже не спросил о ней, когда прощался с отцом.
«Что за семья! — в отчаянии закричал он. — Никому до меня нет дела! Каждый думает только о себе. Не хотят уступить друг другу». Это кричало его сердце, и только он один слышал этот крик. Но ему казалось, что он действительно кричит. Он быстро огляделся. Темно и тихо — торговцы, видимо, куда-то ушли.
«Что же я стою?» — произнес он громко. На этот раз он тоже думал только о себе. Он словно очнулся от сна и стал размышлять: «Я прятался во время тревоги, так? Да-да, прятался. Я замерз, иду домой. Вспоминаю о ссоре с Шушэн. Мечтаю разыскать ее и упросить вернуться домой. Но согласится ли она? К тому же я не знаю, где ее искать. Мать говорит, что Шушэн вернется, — пронеслось в голове. — Должна вернуться. Но мама равнодушна, ей это все равно. Да и откуда ей знать, вернется Шушэн или не вернется. Ей надо бы меня заставить пойти разыскивать жену. А где сейчас мама? Может быть, пошла к ней? И они вместе где-нибудь укрылись? О, тогда все разрешится просто. Я прихожу домой, а они разговаривают, обе улыбаются. Кстати, что я ей скажу? Что-нибудь ласковое, и разговор завяжется сам собой». При этой мысли лицо его озарилось улыбкой. От сердца отлегло. Он прибавил шагу и быстро дошел до перекрестка.
— Смотри, два красных фонаря! Скоро отбой! — нарушил вдруг тишину голос одного из торговцев, оказавшихся рядом. Их беседа не прерывалась, просто он не прислушивался, хотя недалеко отошел от них. Он поднял голову и взглянул на вышку на крыше банка, откуда давали сигналы тревоги и отбоя. Два фонаря висели на шесте, бросая красный свет. Вот-вот дадут отбой, надо прийти пораньше и встретить их у входа! Он снова бросил взгляд в сторону шеста и решительно направился к дому.
Улица постепенно оживлялась. Даже он, ничего не видевший, не мог этого не заметить. Темноту то и дело прорезали лучи карманных фонариков. На углу горел карбидный фонарь, там с лотка продавали маринованную курицу и толпился народ. Он машинально бросил взгляд в ту сторону и пошел дальше.
Вдруг стало светло: зажегся свет. Ребятишки захлопали в ладоши, радостно закричали. Его сердце тоже наполнилось чувством радости. «Ссора с женой — сон! Зловещий сон!» — успокаивал он себя, ускорив шаг.
Вот и его дом. Парадная дверь открыта. Тускло светит у входа лампочка. Сосед со второго этажа, управляющий какого-то магазина, разговаривает у двери со своей женой. Повар и служанка снуют взад-вперед.
— Наверняка опять бомбили Чэнду, — поздоровавшись, радостно, словно приятную новость, сообщил Фан.
Он через силу ответил и поспешил в дом. Миновал длинный узкий коридор, быстро поднялся на третий этаж и увидел, что дверь комнаты заперта. «Еще рано», — подумал он, утешая себя. Они не могли еще вернуться. Он постоял перед дверью. Кто-то поднимался наверх. Это были служащий господин Чжан и его жена, соседи. Чжан нес на руках спящего малыша и, приветливо улыбаясь, спросил:
— Ваша мать вернулась?
— Не знаю, я только что пришел.
Сосед не стал допытываться, и они с женой направились к себе. Жена соседа была в старом, выцветшем пальто, изрядно поношенном. Всегда добрая и приветливая, с правильными чертами бледного, худого лица, она в свои двадцать шесть лет выглядела довольно привлекательной, хотя на лбу уже обозначились морщины. Женщина поздоровалась с ним и, повернув ключ в замке, что-то тихо сказала мужу. Они вошли в комнату, прижавшись друг к другу. Он проводил их завистливым взглядом.
