Марк Леви - Где ты?
Филипп,
надеюсь, эта коротенькая записочка дойдет до тебя быстро. Я хочу тебя кое о чем попросить: ты не мог бы прислать мне крем для тела и мой шампунь?
Надеюсь на тебя. Возмещу все расходы, как только увидимся.
Целую, СьюзенСубботний день подходил к концу, на улицах было многолюдно. Филипп расположился на террасе кафе, намереваясь закончить эскиз. Он заказал чашку черного кофе — эспрессо в те годы еще не перебрался через Атлантику. Провожая рассеянным взглядом молоденькую блондинку, переходившую улицу по направлению к кинотеатру, он неожиданно поймал себя на мысли сходить в кино. Расплатившись, встал. Два часа спустя он уже выходил из кинозала. Июльский вечер баловал город роскошным закатом. На перекрестке Филипп привычно поприветствовал почтовый ящик, подумал было присоединиться к друзьям в бистро на Мерсер-стрит, но решил пойти домой.
Сунув плоский ключ в замочную скважину, он поискал единственно верное положение, которое отпирало замок, и толкнул тяжелую деревянную дверь подъезда. Щелкнул выключателем, тусклая желтая лампочка осветила узкий коридор. Из почтового ящика торчал уголок голубого конверта. Схватив его, Филипп торопливо взбежал по лестнице. Когда он плюхнулся на диван, листок бумаги был уже развернут.
Филипп,
если это письмо дойдет до тебя недели за три, значит, будет середина августа и до встречи останется всего год. В общем, я хочу сказать, что полпути уже пройдено. У меня не было времени тебе сообщить, но, похоже, меня ждет повышение. Поговаривают, что будет разбит еще один лагерь в горах и меня, по всей видимости, назначат ответственной. Спасибо за посылку, и знай: хотя я пишу все реже, скучаю по-прежнему. А ты, должно быть, постарел! Напиши мне.
Сьюзен10 сентября 1975 года
Сьюзен,
я больше никогда не смогу спокойно смотреть на титры «Год спустя…», которые порой встречаются в кино. Я раньше не понимал, что скрывается за этим скромным многоточием, смысл которого очевиден лишь тем, кто знает, насколько одинок человек, живущий ожиданием. До чего же бесконечны часы, что тянутся между этими кавычками! Лето заканчивается, моя стажировка тоже. В агентстве мне предложили работать у них после получения диплома. Я ни разу не искупался, поскольку имел глупость сходить в кино, где вдоволь насмотрелся на здоровенную белую акулу, которая терроризирует наши пляжи. Режиссер тот же, что снял «Дуэль». Помнишь этот фильм, мы его смотрели с тобой в «Филм-Форуме», и он нам жутко понравился? Мог ли я тогда предположить, что несколько лет спустя поселюсь на той самой улице и буду коротать свои дни в ожидании тебя неподалеку от бара, в который мы всегда заходили после кино? Мог ли представить, что буду писать тебе на другой конец земли? Во время одной особенно жуткой сцены сидевшая рядом со мной девушка со всей силы впилась ногтями в мою руку, лежавшую на подлокотнике. Самое смешное, что потом до самого конца сеанса она непрерывно извинялась. Никогда еще я не слышал столько «простите» и «мне очень жаль» за один час. Знаешь, ты бы меня не узнала, но я, которому обычно полгода надо раскачиваться, чтобы заговорить с девушкой, улыбнувшейся на выходе из ресторана, на этот раз смог-таки выговорить: «Если вы будете болтать и дальше, нас отсюда выставят, так что давайте лучше продолжим разговор после кино, где-нибудь в кафе за рюмочкой». Она заткнулась до конца сеанса,но фильм я смотреть уже не мог, хотя и был совершенно уверен, что девица испарится вместе с последним кадром. Но, когда свет зажегся, она пошла за мной, и я услышал сзади ее голос: «И где же мы поужинаем?» Мы отправились в «Фанелли». Ее зовут Мэри, она учится на журналистике. Сейчас вечер, льет как из ведра, и лучше я отправлюсь спать, а то плету невесть что, лишь бы заставить тебя ревновать. Пиши.
ФилиппНоябрь, 1975 года, какой день, не знаю
Мой Филипп,
после моего последнего письма прошло несколько недель, но тут время течет по-другому. Помнишь, я писала тебе о девочке? Я отвезла ее к ее новому папе. Ногу ей спасти не удалось, я не знала, как он это воспримет, и ехала с большим волнением. Мы с Хуаном забрали ее из больницы в Пуэрто-Кортесе. В кузове «доджа» Хуан соорудил для нее что-то вроде лежанки из мешков с мукой. Когда мы за ней приехали, малышка ждала нас в коридоре лежа на каталке. Я заставила себя смотреть ей в лицо, а не на культю. Зачем обращать внимание на то, чего нет, в ущерб тому, что есть? Зачем придавать значение тому, что плохо, вместо того чтобы радоваться тому, что хорошо?
Меня все время мучил вопрос, как она будет жить с таким изъяном? Хуан понял мое молчание и, прежде чем я успела с ней заговорить, прошептал мне на ухо: «Не показывай свою боль, порадуйся за нее. Ее отличие от других не в том, что у нее отняли ногу, а в том, что она все-таки выжила».
И он прав. Мы устроили ее на мешках и двинулись в горы. Хуан присматривал за ней всю дорогу, пытался ее развлечь, а заодно и меня привести в норму. И с этой целью он все время надо мной насмехался. Кривляясь, изображал, как я веду тяжелый грузовик, который все время норовит мне доказать, что он мощнее меня, будто недостаточно семи тонн его веса! Хуан скрючивался, вытягивал руки вперед, будто вцепившись в руль, и корчил гримасы, показывая, каких усилий мне стоит удержаться на трассе при каждом вираже, — я жалела, что мой испанский не позволяет оценить прелесть его комментариев. Мы ехали уже часов шесть, не меньше. Я заглохла, пони-передачу, выругалась и треснула кулаком по рулю. Знаешь, мой скверный характер абсолютно не изменился. Для Хуана же гнев мой оказался манной небесной. Он разразился градом ругательств, стал лупить по коробке, призванной изображать руль, и вдруг наша девчушка улыбнулась.
Она хихикнула, на мгновение засмущалась, а потом расхохоталась во все горло. И на какое-то мгновение ее смех и восклицания заглушили все вокруг. Я и представить себе не могла, насколько важным может оказаться смех ребенка. В зеркальце заднего вида мне было видно, что она изнемогает от смеха. Неудержимый хохот одолел и Хуана. Я смеялась до слез и всхлипывала, по-моему, отчаянней, чем в тот день, когда ты сжимал меня в объятиях у могилы моих родителей, правда, тогда я рыдала в душе. В грузовичке стало так легко и радостно! Я обернулась, чтобы посмотреть на них, и между взрывами хохота увидела адресованную мне улыбку Хуана. Языковый барьер рухнул… Кстати, ты же свободно говоришь по-испански, вот и расскажи, желательно на этом чудном языке, чем закончился твой ужин после кино, чтобы я немного попрактиковалась…
Роландо узнал грузовик сразу, как только машина начала взбираться по серпантину вверх, узнал еще внизу, в долине. Оставил работу, уселся на камень и не спускал с машины глаз все пять часов, пока та ползла в гору. Он прождал долгих три месяца. Он постоянно думал, жива ли еще малышка и что несет ему летящая в вышине птица — весть о смерти или же, наоборот, надежду? С течением времени он все чаще превращал самые обыденные вещи в знамения, поддаваясь капризной воле предсказаний, то добрых, то злых, по настроению.
Сьюзен на каждом повороте трижды нажимала на клаксон. Роландо решил, что это хороший знак, длинный гудок означал бы самое плохое, но три коротких —наверно, это добрая весть. Он достал из-за отворота манжета коричневую пачку «Паладинес». Эти сигареты были намного дороже «Дорадос», которые он обычно курил. Из коричневой пачки обычно он позволял себе в день одну-единственную сигарету, которую выкуривал после ужина. Роландо прикурил. Глубоко затянувшись, он почувствовал, как легкие заполнились дымом и влажным воздухом, напоенным ароматами земли и хвои. В алевшем кончике сигареты едва слышно потрескивал табак. Нынче днем вылетит вся пачка.
Нужно набраться терпения, ведь они только к вечеру минуют перевал.
Все жители столпились у дороги на въезде в деревушку. На этот раз никто не осмелился залезть на подножку. Сьюзен притормозила, и люди обступили грузовичок. Девушка выключила двигатель, вылезла из кабины и обвела глазами собравшихся, с достоинством выдерживая направленные на нее взгляды. Хуан держался позади нее и тоже гордо тянул шею, стараясь придать себе значимости. Роландо шел прямо на них. Окурок он отбросил в сторону.
Сьюзен глубоко вздохнула и направилась к кузову. Толпа замерла, не сводя с нее глаз. Роландо подошел ближе — само спокойствие, ни тени эмоций на неподвижном лице. Сьюзен отдернула полог, Хуан опустил бортик, открыв взору присутствующих девочку, которую они привезли обратно в деревню. Ножка у девочки была одна, но она широко раскинула ручонки навстречу тому, кто спас ей жизнь. Роландо запрыгнул в кузов, поднял ее на руки и что-то прошептал на ушко, вызвав у малышки улыбку. Спустившись, он поставил ее на землю и присел рядом с ней, чтобы она могла опереться ему на плечо. На мгновение повисла тишина, и тут же последовал взрыв эмоций — мужчины, радостно вопя, принялись кидать в воздух шляпы. Сьюзен опустила голову, она не хотела, чтобы кто-то увидел ее лицо сейчас, когда она так уязвима. Хуан схватил ее за руку.
