Джойс Оутс - Ангел света
— Да, — обрывает ее Оуэн, — все это прекрасно, а теперь про Ника.
— Ника?
— Ника Мартенса. Ника.
— А при чем тут Ник? — говорит Клаудия.
Оуэн подавляет улыбку, продолжая смотреть в пол.
Клаудия сидит, закину ногу на ногу, чуть покачивая одной изящной ножкой, совсем чуть-чуть. Возможно, это просто кровь пульсирует.
— Ты имеешь в виду дружбу между Ником и твоим отцом? — спрашивает Клаудия.
— Я имею в виду дружбу между Ником и моей матерью.
Клаудия с минуту молчит. Оуэн исподтишка кидает на нее взгляд и видит, что она изображает полнейшую невинность. Одна рука поправляет черепаховую гребеночку в растрепанных, «тронутых морозцем» волосах, другая лежит на колене. На Клаудии черная шелковая блузка, желтые полотняные брючки, на пальце — квадратный бриллиант, такой же большущий, как у Изабеллы. Богатая баба, думает Оуэн, богатая сучка, — а самому так и хочется уткнуться лицом ей в грудь, прижаться к ней всем своим большим, дрожащим, жарким телом.
— Дружбу между Ником и моей матерью! — чуть ли не выкрикивает Оуэн Клаудии в лицо.
Клаудия пристально смотрит на него. Хмурится, пробует улыбнуться, сцепляет руки, говорит запинаясь, что ни о какой особой дружбе между Изабеллой и Ником ей неизвестно… они всегда были втроем — верно ведь? — Мори, Изабелла и Ник… бедняжка Джун как-то между ними не вписывалась…
— Между Изабеллой и Ником, — отрубает Оуэн. — Я сегодня пришел говорить об Изабелле и Нике.
В другой части дома кто-то топочет, очевидно, уборщица. За окнами, в расположенном террасами саду, заливается пересмешник. Клаудия молчит, но он чувствует — о да, еще как чувствует! — бешеную работу ее мысли.
— Мне нечего тебе сказать… про Изабеллу и Ника.
— Вот как?
— Я ничего не знаю.
— Моя мать и мой крестный отец были друзьями, верно? Близкими друзьями. Они и сейчас друзья. Я хочу сказать — так ведь? Многие годы.
— Мы все друзья, — сухо говорит Клаудия.
— Ах, да перестаньте, — смеется Оуэн, — вы же понимаете, что я хочу сказать. Она спала с Ди Пьеро, и она спала с каким-то доктором — я помню его смешной маленький зеленый «Триумф», который вечно стоял у нас на Рёккен, — по-моему, это был хирург по пластическим операциям, и было время, когда Чарлотт Мултон раскололась, и вы все утешали ее, даже Изабелла, хотя она-то скорее всего как раз и спала с мужем Чарлотт… а может, вы все с ним спали; и еще я помню, как вы и Эва Нилсон чесали с Изабеллой языки по поводу одного снайпера — наверно, из ФБР, а может, из Пентагона: мы ведь с сестрой все эти годы не были глухими и слепыми.
Он умолкает, тяжело дыша.
— Это же… нелепица, — говорит Клаудия.
— О да, конечно, нелепица! Верно?
— Абсолютнейшая.
— Моя мать всегда была верна моему отцу? Всегда?
Клаудия мастерски медлит кратчайшую долю секунды.
— Да, — говорит она, — насколько я знаю.
— Всегда была верна? Все эти годы?
— Насколько я знаю, да.
— Но вы же знаете ее очень хорошо. Вы всегда были близки.
— Ну, не так уж.
— Ах… не так уж?
— Изабелла всегда держится на расстоянии, она не очень сближается с людьми.
— В самом деле?
— Все мы живем своей жизнью, — говорит Клаудия.
— То есть?..
— А то и есть, что я не все знаю про Изабеллу, мы никогда не лезли друг другу в душу.
— Но вы же сказали, что она была верна моему отцу.
— Безусловно. Насколько я знаю.
— Значит — насколько вы знаете.
— Право же, Оуэн, я не люблю допросов, — говорит Клаудия. — Это в высшей степени неприятно.
— Неприятно, — подтверждает Оуэн, кивая и тяжело дыша. — Значит, вы не лезете друг другу в душу, вы не делитесь секретами — вы с ней?
— По-моему, Оуэн, тебе сейчас лучше уйти.
— Значит, если у нее есть секреты… вы их не знаете?
— Изабелла очень занятая дама, ее жизнь пересекается со множеством других жизней, конечно, мы постоянно встречаемся — в свете — и раз или два в месяц стараемся вместе пообедать… она приезжает ко мне в Нассау, а когда Генри был жив и работал в Стокгольме, она приезжала с Кирстен и провела у нас чудесный месяц… июнь… Кирстен была тогда совсем крошкой, а Изабелла находилась в каком-то подавленном состоянии… я не хочу сказать, что у нее была настоящая депрессия, клиническая… но она была не в себе… вот она и приехала к нам в Стокгольм… а мы жили там в чудесной резиденции… и мы с Генри были в таком восторге, что Изабелла жила у нас: она сразу стала такой популярной… и она немного научилась по-шведски… посольская публика просто влюбилась в нее — мексиканский посол, заместитель главы французской миссии и его супруга… у Изабеллы даже появилось несколько друзей среди представителей восточноевропейских стран… я хочу сказать: такой уж она человек, Оуэн, — необычайно теплая, необычайно популярная… всегда была такой… а Ник Мартене всего лишь один из многих друзей… собственно, ведь это с Мори… я хочу сказать, настоящая-то дружба была между Мори и Ником… а у Изабеллы всегда были свои друзья… по-моему, ты еще слишком молод, и, по-моему, слишком мало знаешь, и, по-моему, ты на редкость несправедлив…
— Она уехала в Швецию, а меня бросила, — говорит Оуэн, но спокойно. — Она и Мори бросила… но это не имеет значения… мы сегодня говорим об Изабелле и Нике.
— Право же, Оуэн, я думаю, лучше тебе уйти.
— Чтобы вы могли сесть на телефон и натрепаться Изабелле?
— А ты был дома? Ты видел свою маму?
— Со сколькими шведами она переспала? Или она предпочитала мексиканцев… испанцев? В своем городе она их, похоже, избегает — латинян, напомаженных молодчиков; ей подавай арийцев — это больше подходит ее облику. Но конечно же, вы с ней не делитесь секретами.
— Я чувствую, что смерть отца для тебя большое горе, — осторожно произносит Клаудия, — я понимаю, что требуется время… немало времени… чтобы это пережить. Но…
— Но вы хотите, чтобы я убрался, а вы могли бы позвонить ей и предупредить, что сын в городе. Вовсе не потому, что вы так уж близки и делитесь секретами. Верно?
— Ты что же, еще не был дома? Ты приехал ко мне прямо из колледжа? Чем ты занимаешься?
— Собираю улики, — спокойно произносит Оуэн. — Послушайте, я уйду, если вы скажете мне простую, ясную правду.
— Ты плохо выглядишь, Оуэн, у тебя такой вид, точно ты давно не спал…
— Хватит этого материнского сиропа, мне кажется, мы можем обойтись без обсуждения того, как я ем и что я ем и так далее и так далее, пропустим этот этап и двинемся дальше: скажите мне, Ник и Изабелла по-прежнему вместе или уже нет?
— Что?
— Ник и Изабелла по-прежнему вместе… или они затаились из-за Мори… пережидают из-за его смерти? Скажите мне только это.
— Оуэн, пожалуйста…
— И вступил ли развод с июля месяца в силу? Скажите мне только это. Я хочу знать, не разработали ли они какой — то новой тактики.
— Я просто не понимаю, о чем ты.
— Собираются ли они пожениться! — внезапно выкрикивает Оуэн. И с силой грохает своим большим кулаком по стеклянной крышке столика. — Собираются ли они пожениться, эти двое, — говорит он уже тише, глядя на тонюсенькую трещинку в стекле. — Кирстен и я… мы должны знать… мы должны знать, собирается ли… собирается ли мать снова замуж… и как скоро… и… и…
Оуэн моргает, и трещинки уже нет. Он трет стекло влажными пальцами, но она действительно вроде бы исчезла.
— А почему бы тебе не спросить об этом твою мать? — говорит Клаудия. Она наверняка испугана, но голос ее звучит тихо и твердо.
— Я не могу спросить об этом мать, — говорит Оуэн. — Я не могу войти в тот дом.
— Но… с каких же это пор?
— С… с некоторых.
— Но почему? Я не понимаю. Ты ведь так помогал во время похорон и потом… ты был так нужен Изабелле… она была настолько сражена… мы все старались помочь, но она тянулась к тебе… она сказала мне, что ты сразу повзрослел, стал настоящим главой семьи, она не представляла себе, что бы она без тебя делала… не понимаю, что между вами произошло…
— Появились улики, — с усмешкой, дергая носом, произносит Оуэн, — прошло время, привходящие обстоятельства. Я, наверно, слишком тогда одурел. Мозги у меня, наверно, недостаточно хорошо работали.
— Ты относился к ней с таким вниманием, с такой любовью…
— Я ведь, по-моему, уже сказал: хватит материнского сиропа, — бормочет Оуэн, — я не хочу быть невежливым, но у меня мало времени, и, если вы только скажете мне правду, которой можно поверить, я уйду и больше никогда не потревожу вас, миссис Лейн, возможно, вы симпатизируете моей матери потому, что вы обе овдовели, или из-за чего-то другого, что вас роднит, но у меня, право же, нет времени этим заниматься… ясно вам?
— Не кричи на меня! — шепотом произносит Клаудия. — Как ты смеешь на меня кричать!
