Амос Оз - Уготован покой...
Вот уже новые десять минут прошли, а я все еще торчу здесь. Что будет, если меня заметят? Странный он, этот свет за холмами, и голубоватый, и розовый, и серый. Свет чистый и ясный. Куда-то на юг движется товарный состав, и локомотив жалуется на жизнь, будто и его пытаются удушить. Кибуцные собаки лают за забором. Думают, что я враг. Я и вправду враг. Одна очередь — та-та-та — и кончено.
Но вот что-то движется по дороге.
Грузовик. «Додж». Старый. Останавливается. Прочь сомнения!
— Полезай, парнишка. Куда тебе?
Водитель — стареющий толстяк. На щеках румянец. Очки дружелюбно поблескивают.
— Все равно, куда ни довезешь, все будет хорошо.
— Но куда ты хочешь добраться?
— Туда. Общее направление — на юг.
— Отлично. Только хорошенько прикрой дверь. Хлопни как следует. И нажми кнопку, чтобы дверь не открылась. Скажи-ка, ты… что, свалилось на тебя немного резервной армейской службы?
— Примерно так.
— Ладно-ладно, не разболтай военной тайны. Парашютист?
— Примерно. Спецподразделение.
— И готовится какая-то крупная операция?
— Не знаю. Возможно. Почему бы нет?
— Ты ведь сказал «на юг»?
— Примерно.
— Ладно. Не выдавай ничего. Не стоит. Хотя можешь поверить, что вот уже двадцать лет я в Рабочей партии, два года, еще до провозглашения государства, по поручению подпольной боевой организации возглавлял оборону нашего района. Я умею молчать как рыба. И знаю такие секреты, что тебе и во сне не снились. Ладно. Главное — здоровье. Не переживай. На юг, говоришь?
— Если можно.
— А каков, прости за любопытство, пункт назначения?
— Понятия не имею.
— Послушай, парнишка, конспирация и тому подобное — это очень даже здорово. В те дни, когда действовала боевая подпольная организация «Хагана», у нас ходила такая шутка про Шауля Авигура, нашего замечательного командира и необыкновенного конспиратора. Однажды приезжает за ним водитель-подпольщик (будь добр, протри ветровое стекло, вот так, спасибо тебе), и Авигур говорит ему: «Гони во весь дух. Времени нет». Водитель спрашивает: «Куда?» «Секрет», — отвечает ему Авигур и погружается в полное молчание… Возможно, ты уже слышал эту шутку? Не беда. Главное, врежьте им, как они того заслужили, и даже чуток сильнее. Врубите им и возвращайтесь к нам живыми и здоровыми. Чего уж тут скрывать, сердце наше бьется сильнее, когда, глядя на вас, мы вспоминаем прошлое и видим сегодняшние достижения. Все, что мы совершили с превеликим шумом и бесконечными спорами, вы делаете просто и тихо, одной левой. Здо́рово сказал Моше Даян, наш одноглазый командующий: все военные операции, проведенные в свое время подпольной боевой организацией «Страж», нынче запросто, в течение одной ночи, выполнит одно отделение Армии обороны Израиля. Только бы все были здоровы. Так, может, ты все-таки скажешь, где тебя сбросить?
— Как можно южнее.
— В Эйлате? В Эфиопии? В Кейптауне? Ну да ладно. Это всего лишь шутка. Ты не согласишься даже на ухо шепнуть мне, где вы врежете им этой ночью? Я обещаю забыть это немедленно и навсегда.
Ионатан улыбнулся и промолчал. С каждым мгновением небо становилось все голубее. Низкие холмы казались нарисованными пастелью. Мягко светились озимые всходы на полях. Таинственный свет исходил от цитрусовых плантаций. И светом были пронизаны фруктовые сады, лишенные листвы. Пастухи в фуражках и одежде цвета хаки перегоняли стада овец и коз. Прекрасной и спокойной открывалась ему земля — множество белых деревень, полевые тропинки, тень гор, возвышающихся на востоке, прохлада веющего с моря ветра. Прекрасная, она жаждала, чтобы он ступал по ней, чтобы он исходил ее всю. Нужно любить и прощать, сказал себе Ионатан, нужно быть добрым. И можно ли оставить ее так, чтобы забыть, оставить без опасений запутаться в сетях тоски по ней? Дьявол меня побери, куда это, куда это я убегаю — прямо к черту на рога! Что же я натворил!
— Парнишка, ты там вздремнул?
— Ничуть не бывало. Бодр как черт.
— Ты из кибуца Гранот?
— Откуда же еще?
— И как там?
— Отлично. Превосходно. Чары Чада.
— Прости?
— Ничего. Пустяки. Просто вспомнился мне один красивый стих из Священного Писания.
— На сиденье, как раз посредине, между нами, термос. Возьми, открой и выпей немного отличного горячего кофе. И если захочешь, то сможешь потом всю дорогу декламировать Священное Писание. Ты, случаем, не из компании путешествующих любителей природы?
— Я? Возможно. Почему бы нет? И спасибо: кофе и вправду отличный.
В то же мгновение, словно бесшумный огонь, охватила его бурная, пронзительная радость. Он не испытывал подобного с того дня, как был ранен в плечо в бою за восточное побережье озера Кинерет. Радость дикая, безудержная, невыносимо сладостная, словно крепкое вино, проникающая в каждую клеточку тела, подчиняющая себе каждый нерв, легкая дрожь в коленках, теплый комок в горле, что-то остро пронзает грудь, и вот уже глаза его наполняются аллергическими слезами. Жгучее, все сметающее ощущение счастья, поскольку именно в это мгновение он осознал, куда направляется, что это за место, где его уже давно ждут, и почему он при полном боевом снаряжении, и почему держит путь на юг. По ту сторону гор, за пустыней, согласно преданиям, есть такое место, откуда еще ни один человек не вернулся живым, а он вернется, живой и окрыленный, живой и опьяненный победой, он взлетит на орлиных крыльях и возьмет курс за море — как только вернется из своего путешествия, которое обязан совершить, ибо оно давно взывает к нему из самых глубин его души. Давно уже следовало ему подняться и в одиночку отправиться в путь, пересечь границу, проскользнуть мимо вражеских засад, обойти стороной бедуинов, готовых пролить кровь, добраться до Петры, увидеть Красную скалу.
И только после этого двинуться в большой мир завоевывать чужие города.
— Погляди, какая красота, — сказал Ионатан водителю, — погляди, как красиво…
Часть вторая
Весна
1
Среда, 3 марта 1966 года. Четверть одиннадцатого, вечер.
Сегодня нет дождя. И нет ветра. По-зимнему великолепный, светлый день. И все же на улице очень холодно. Несмотря на то что двери и окна плотно закрыты, несмотря на электрический обогреватель, проникает ко мне дыхание зимнего ветра: прелые листья, мокрая земля… Все это запахи детства. Даже через тридцать шесть лет кибуцной жизни я все еще остаюсь в какой-то мере европейцем. Да, я загорел на солнце. Да, я избавился от нездорового цвета кожи, который был свойственен моему отцу, лейпцигскому банкиру средней руки. Но мне по-прежнему трудно, когда наступает здешнее лето, и только в зимнюю дождливую пору я живу более или менее в мире с этими местами.
Кроме того, постоянная тесная близость с мужчинами и женщинами взрывного темперамента до сих пор, несмотря на все прошедшие годы, очень мне мешает, и я стыжусь этого.
Но я ни в чем не раскаиваюсь. Нет. Все, что я сделал в своей жизни, я делал с чистым сердцем. Так что же? Едва ощутимая отчужденность. Тоска. Какое-то сожаление, не имеющее точного адреса. Будто и это изгнание. Ни леса, ни реки, ни колокольного звона… Которые я так любил… И все-таки я в состоянии хладнокровно, трезво и точно подвести итоги, исторический, идейный и личный. Эти три итога в конечном счете складываются в один: сделанное не было ошибкой. Мы все вправе немного гордиться тем, что создали здесь. Теми долгими, упорными усилиями, благодаря которым из ничего возникло это новое красивое поселение, как будто сложенное из кубиков талантливым ребенком. И теми усилиями, что были направлены на улучшение системы общественных отношений, — без братоубийственных междоусобиц и почти без подавления личности. Все это мне весьма по нраву и по сей день, даже при том, что я имею возможность взглянуть на сделанное с некоей внутренней дистанции, пребывая в одиночестве. Мы неплохо сработали. И, по крайней мере, нам удалось способствовать духовному совершенствованию.
Но что мы вообще-то знаем о душе? Ничегошеньки. Я не знаю ничего. И теперь, на пороге старости, даже меньше, чем надеялся понять во дни юности своей. Более того, мне кажется, что никто не разбирается в этом. Даже мыслители. Даже ученые. Даже лидеры кибуцного движения. Что касается души и тому подобного, об этом известно еще меньше, чем о тайнах материи, сотворении мира, истоках жизни и всем прочем, что занимает ученых. Ничегошеньки не известно…
Как-то во время субботнего обеда пришлось мне дежурить в столовой. Я расставлял на столах кувшины с питьем, а Римона Лифшиц подавала еду. Из вежливости я спросил ее, не трудно ли ей, не нужна ли помощь. Она улыбнулась своей прекрасной загадочной улыбкой и ответила, что не стоит печалиться, ведь все меняется к лучшему. Слова эти тронули меня, словно нежное прикосновение. У нас тут некоторые считают, что Римона девушка исключительная, другие говорят, что флегма, а кое-кто употребляет и более жесткие определения. Я же, со своей стороны, с той субботы установил для себя некое тайное правило: обмениваться с нею улыбкой всякий раз, когда мы проходим друг мимо друга. И вот сегодня на рассвете ее Ионатан исчез, не оставив весточки. Мой долг — попытаться выяснить, что с ним случилось и что надо предпринять. Где его искать и как? С чего начать? Но что понимает в таких делах человек вроде меня, убежденный холостяк пятидесяти девяти лет, с устоявшимися привычками? Все здесь в известной мере испытывают ко мне доверие и, возможно, определенное уважение, но что я лично смыслю в делах сердечных?
