Бертран Блие - Вальсирующие, или Похождения чудаков
– Чего медлишь? – спрашивает он.
Жму на газ. Машина такая горячая, что трогается сразу.
Наблюдая за дверью дома, я трижды сигналю.
– Идиот! – рычит Пьеро. – Я же сказал тебе, что они глухие.
Ошибаешься, голубчик! Потому что она как раз выходит на воздух. И стоит на пороге взлохмаченная, голая, ее покачивает, она щурится.
– Ты только посмотри, в каком она виде!
Жалкая. Лицо перемазано гримом.
Тактично выключаю мотор.
Та подходит к столу, берет абрикос, сплевывает косточку в канал и в конце концов садится и закуривает сигарету.
Но даже не смотрит в нашу сторону.
Обломок кораблекрушения, наркоманка.
Вылезаем. Подходим к ней. Она не поворачивает голову. Поистине надо быть мазохистами, чтобы не убедиться в нашем полном провале, в нашем Ватерлоо.
Садимся рядышком напротив нее на скамейке. Она выпускает в нас струю дыма. От слез глаза ее в потеках туши.
– Значит, сожрали всю телятину и издеваетесь? – говорит. – Я бы оставила кусочек.
Просто невероятно! Ну просто невероятно! Пьеро, скажи, что это мне снится!
Чтобы меня успокоить, он кладет ладонь на руку.
Две слезинки разбиваются на тарелке.
Пьеро достает носовой платок, смачивает в воде из графина и вытирает лицо Мари, особенно осторожно под глазами. Мари не протестует. Платок же чернеет по мере того, как светлеет ее лицо. Она снова становится молодой девушкой с прозрачными веками.
– Господи, что он с тобой делал? – говорю.
– Многое…
– Что именно?
– Нормальные вещи.
– Ничего такого?
– Ничего… Кстати, все делала я сама.
– Ты?
– Да.
– Ты втюрилась с размаху?
– Нет… Я не люблю его… Но он так хотел…
– То есть?
– Был ни на что не способен… Словно парализован.
– Ему было страшно?
– Да… Весь дрожал… Смотрел на мое тело и дрожал… Не смея прикоснуться. Пришлось все делать мне, даже раздеть его. И тогда в моей руке он незаметно кончил… Он хотел извиниться, но я его сама поблагодарила. Я сказала: «Ты мне сделал подарок». И прижала его к себе: «Если хочешь, поплачь. Тебе станет легче». И он заплакал, продолжая заниматься любовью. Второй раз у него все получилось очень быстро, через секунду. Я спросила, первая ли я у него? Он ответил – да. И снова стал трахаться. Только после этого все началось и у меня.
– Что именно?
– Вы разве не слышали?
– Нет. А что?
– Помолчите!
Она делает нам знак замолчать и прислушивается. Доносится нежный, зовущий ее голос:
– Мари!
– Извините, – говорит, вставая. – Я нужна ему.
* * *Нам же не остается ничего другого, как любоваться ее задницей, напоминающей красный фонарь удаляющегося поезда, на который мы опоздали. Хуже того – сделали доброе дело, помогли старушенции с варикозными ногами, едва двигавшейся с двумя плохо перевязанными чемоданами. А вышли-то мы для того, чтобы купить Мари какао, да газеты, журналы, дорогой мой! И вот я стою на бездарном перроне бездарного вокзала, совершив ДП – добрый поступок, как говорят скауты, и со сквозняком от ветра в ушах. У меня из-под носа уходят два поезда. Первый увозит мою женщину и, что хуже того, чемоданы с деньгами. Я попробовал было его догнать, но упустил время. Должен сказать, что прежде я бегал кроссы по улицам Тулузы без какого-либо желания победить и оставлял позади самых настойчивых преследователей. Но там преследовали меня, а тут гнался за поездом я. И чувствовал себя вялым, потерявшим веру, любовь к спорту, лишенным чувства священного долга, которое двигает мир вперед. Вероятно, все дело в возрасте. Мне казалось, что меня сдерживает сердечный тормоз. Казалось, ноги погружаются в растопленный на солнце асфальт перрона. Впрочем, никакого солнца не было и в помине. Стояла ночь. Люди дрыхли за каштановыми занавесками вагонов, накрывшись или не накрывшись одеялами. Они пахли – кто хорошо, кто плохо из-за потных ног. Но плохо мог пахнуть и жареный картофель. А хороший запах мог исходить от апельсина в кармане солдата, от надушенных материнских рук, повисших во время сна и только что прикоснувшихся к влажному лбу уснувшего кудрявого ребенка…
Подцепить лихорадку во время поездки, господа, – не шутка! Синий свет фонаря напоминает клинику… В темноте ему страшно. Уже понадобилось немало уговоров, чтобы он согласился лечь на нижней полке… Лишь бы горы помогли ему выздороветь!.. Каждый день после ванны не забывайте давать ему успокоительное. Длинные массирующие пальцы используют обладающее терпким запахом лекарство для растирания. Они же обкладывают торс многоцветной ватой и тщательно застегивают полосатую пижаму… Чемодан забит игрушечным электропоездом для развлечения в номере отеля, когда пойдет снег… Следует резкий толчок: к поезду прицепляют новые вагоны… Мать склоняется над ребенком, который не пошевелился и не закашлялся. Натягивает на него одеяло… Поезд плохо отапливается, поганый поезд… Новый толчок. Смена локомотива. Ему было бы интересно увидеть марку «2-Д-2» или «СС»? Слышен громкоговоритель, вещающий с местным акцентом…
Где мы?.. Который час? Под окнами разговаривают люди. Потом поезд медленно отходит, и люди догоняют его. В постелях жарко… А вот и женщина с варикозными ногами смотрит на меня через стекла своего поезда в Неаполь через Турин, Белланцону и Базель. Второй класс. Сидячие места. Подушки заказываются на вокзале. Она не знает, как меня благодарить. Поезд трогается, ее улыбка приглашает разделить ее бессонную ночь, ее салями и сушеные финики, ее оливковое масло… Дверь вагона еще открыта, ступенька опущена – они призывают меня… Но четыре стальные руки сжимают мои локти, и женщина удаляется. Появляется второй хвостовой красный фонарь. Люди с галунами увлекают меня в зал ожидания, где стоят друг на друге кровати. И вот я уже жду возле не закрытых крышками унитазов, вокруг которых собралась семейка странных пассажиров с наколками до горла, чтобы встретить новенького. Желая себя получше подать, стараясь быть как можно более симпатичным, я объявляю: «У меня есть журналы, ребята! И какао с молоком!»
Все семь занумерованных хозяев разражаются смехом. (Это салон для пломбирования зубов.) И тут же появляются зловещие контролеры, которые конфискуют мои скромные подарки. Какао с молоком, альбом с картинками, на которые я так рассчитывал, чтобы задобрить подозрительных дикарей и приобщить их к благам цивилизации.
С ужасом слышу, как щелкает за моей спиной замок, по спине течет холодный пот. И вот уже я один, хотя терпеть не могу приходить без подарков, с пустыми руками. Тем более что передо мной семь хищников, не имеющих понятия ни о совести, ни о законе.
Весельчак (что-то ползучее устраивается возле моих ног. Старый лысый портной сшивает мои ноги. Напротив устроился безногий, на его лице подобие улыбки. Правый глаз больше, чем левый, страдает из-за отсутствия монокля, находящегося уже десять лет на складе. Он напоминает дыру в черепе трупа). Привет, Клиент!..
Новенький (чувствую, что кто-то лезет ему между бедрами). Привет, друзья!
Хлыст (его пальцы трубочиста роются в просторах ноздрей, чтобы вытащить оттуда что-то типичное для жителей Савойи, которое он рассматривает, обжимает, пробует языком и наконец проглатывает). Выкладывай!
Четырнадцать глаз, как рентгены, просвечивают меня насквозь, пока руки безногого хватают за ширинку. С шутками покончено!
Хлыст (ковыряя в зубах спичкой. Некоторые его коренные зубы – настоящий Клондайк). Выкладывай, тебе говорят!
Новенький (грязные ногти стягивают с него майку. Прощай, одежда!). Жан-Клод Варлон. Родился в Тулузе во время августовской жары 1947 года, на 14-й день.
Хлыст . Наверное, чуть не сдох?
Новенький . На коленях матери.
Смех. Все-таки славные ребята. Но среди них есть настоящие бандюги. Однако налицо полное согласие. Не то что бабские размолвки.
Весельчак . Раздвинь!
Раздвигаю ноги. Противоречить им не стоит. Необходимо с самого начала проявить добрую волю. Приспособиться к ним, иначе потеряешь их доверие.
Хлыст (у него длинный коготь, которым он роется в ухе). Продолжай, раз тебя просят. Почему ты умолк? Хочешь напиться сортирной воды?
Игрок (два огромных глаза, будто лезвие ножа. Лица не видно). Так будешь говорить? Профессия?
Новенький (руки портного гладят складку на кармане, взвешивают наличные. Неудержимо хочется блевануть ему в глаза). Художник-парикмахер. Окончил высшую школу парикмахерского искусства. Первый приз за укладку.
Бизерта . Все парикмахеры – педики.
Шейх . Может помочь тебе, Анжелла, лишиться кудрей.
Святоша . Помню того, которого я поимел в Лизе. «Выбривай тонзуру», – говорю. А этот мудак начинает рассуждать о синоде. «Молчи, – прошу его. – У меня встреча с верующими. Я не могу опоздать». И стаскиваю свой головной убор, предназначенный для церемонии. Надо же! Еле успеваю запеть «Отче наш», как к ногам бросается маникюрша. Она целует руки. Но я сразу понимаю, что она намерена стибрить мой рубиновый перстень! Накануне чудом исцеленной стала ее сестра. «Она отправилась на велосипеде, – поясняет та, – поздороваться с товарищами по службе. Теперь снова впряжется в работу!» Я уж начал беспокоиться. Еще вообразит себя чемпионкой, разъезжая в моей малиновой сутане».
