Уильям Тревор - Пасынки судьбы
— Что ж, миссис Молби, не станете же вы отрицать, что вашу квартирку освежили, — сказал учитель уже у нее на кухне. Его глаза из-под сивой челки рыскали по ее лицу. Он тронул одну из стен кончиком пальца. Кивнул сам себе — похоже, остался доволен.
Кухню уже докрасили — она была вся желто-кубовая. Там, где желтая и кубовая соседствовали, шли неряшливые зигзаги. Краску, разлитую по полу, затерли, отчего черно-белый линолеум потускнел, приобрел замызганный вид. Краску с окон и со столешниц также оттерли, оставив на них разводы. Оттерли и шкафчик — по нему тоже шли разводы. Ложки, вилки, краны, чашки, блюдца тоже отмыли или оттерли.
— Я просто глазам своим не верю! — восторгалась миссис Кинг. Она повернулась к мужу. — Как это тебе удалось? — обратилась она к нему. — Посмотрели бы вы, что тут творилось! — обратилась она к учителю.
— Вот только с коврами ничего не вышло, — сказал мистер Кинг. Из кухни он провел их в гостиную, тыча в желтые пятна, заляпавшие ковры на площадке и в гостиной. — Краска, чтоб ее, хватилась, — объяснил он, — уже ничего нельзя было делать. И вот за это вы будете платить возмещение, — сурово отнесся он к учителю. — Я бы сказал: ей с вас причитается один-другой шиллинг.
Миссис Кинг толканула миссис Молби — пусть обратит внимание: вон как старается для нее мистер Кинг. Этот толчок предполагал: раз ей заплатят деньги, может, даже больше, чем следует, все уладится. Предполагал он также, что миссис Молби извлечет из случившегося пользу.
— Возмещение? — сказал учитель — наклонясь, он царапал ногтем пятно на ковре в гостиной. — Увы, но ни о каком возмещении не может быть и речи.
— Ей портили ковры, — перешел в наступление мистер Кинг. — Отнимали покой.
— Ей бесплатно отремонтировали кухню, — в свою очередь перешел в наступление учитель.
— Они распустили из клетки птичек. Мало этого, еще и гадости делали в постели. Да вы не имели никакого права…
— Эти ребята лишены тепла домашнего очага, сэр. Я постараюсь, как могу, отчистить ваши ковры, миссис Молби.
— А как насчет моей кухни? — прошептала она. И откашлялась — ее шепот был почти не слышен. — Насчет кухни? — снова шепнула она.
— Что насчет кухни, миссис Молби?
— Я не хотела, чтобы ее красили.
— Ну, ну, не будем капризничать.
Учитель снял пиджак, с сердцем швырнул его на стул. И вышел из гостиной. Миссис Молби слышала, как он пустил воду в кухне.
— Кухню, миссис Молби, пришлось красить до конца, — сказал мистер Кинг. — Если задержаться на половине, вы бы сошли с ума. Я стоял у них над головой, чтобы они докрашивали.
— Раз покрасили, дорогуша, — сказала миссис Кинг, — так уже все. Ой, Лео, и как это тебе удалось столько сделать! — обратилась она к мужу, — Такие маленькие, а уже такие поганцы!
— Нам лучше идти домой, — сказал мистер Кинг.
— И таки неплохо, я вам скажу, получилось, — присовокупила его жена. — Кухонька, дорогуша, даже повеселела.
Кинги ушли, учитель принялся оттирать желтую краску с ковров щеткой, отведенной для мытья посуды. На площадке ковер и так был в пятнах, заметил он, тыча пальцем в разводы, оставшиеся от краски, которую она отмывала тряпочкой из ванной. Она должна быть счастлива, сказал он: у нее теперь не кухонька, а загляденье.
Она понимала, что лучше промолчать. Понимала, что и раньше, еще при Кингах, тоже лучше было промолчать; понимала, что и теперь тоже надо промолчать. Можно было бы напомнить Кингам, что прежде кухня была окрашена, как ей хотелось. Можно было бы пожаловаться этому типу, пока он оттирал ковры, что им уже не быть прежними. Она не сводила с него глаз, но ничего не говорила — не хотела, чтобы ее сочли докучной. Кинги тоже сочли бы ее докучной: сперва пускает ребят красить кухню, потом поднимает шум. Если она будет докучать, Кинги перейдут на сторону учителя, и на этой же стороне каким-то образом окажутся и его преподобие Буш, и мисс Тингл, и даже миссис Гроув, и миссис Холберт. Они сойдутся на том, что виной всему ее старость, неспособность уразуметь: раз ребята принесли краску, они собирались красить кухню — иначе и быть не может.
— Ну-тка, где эти пятна — сколько не ищите, не найдете. — Учитель встал, указал на желтые разводы на ковре, которые как были, так и остались. Надел пиджак. Щетку и миску с водой не убрал — бросил на полу посреди гостиной. — Все хорошо, что хорошо кончается, — сказал он. — Очень вам признателен за содействие, миссис Молби.
Ей вспомнились ее сыновья, Эрик и Рой, — она не вполне понимала, почему они вспомнились ей именно сейчас. Она проводила учителя вниз, а он все рассказывал ей, как обнадеживающе развиваются отношения в нашем обществе. К таким ребятам, говорил он, нельзя предъявлять строгие требования — их надо понимать, их нельзя бросать на произвол судьбы.
И ей вдруг захотелось рассказать ему об Эрике и Рое. Ей так не терпелось поговорить о них, что она вдруг явственно представила их мертвыми, как бывало прежде, вскоре после их гибели. Эрик и Рой лежали в пустыне, и птицы пустыни садились на их мертвые тела. На месте глаз у обоих зияли пустые глазницы. Ей хотелось объяснить учителю, что они жили здесь, на Агнес-стрит, одной счастливой семьей, пока не пришла война и не развеяла все в прах. После войны возврата к прежнему уже не было. Жить дальше, когда не для чего жить дальше, оказалось не так-то просто. Каждая из комнат хранила свои воспоминания о мальчиках, выросших в этом доме. Стряпня, уборка в ту нору потеряли для нее всякий смысл. Зеленная, которая перешла бы к сыновьям, должна была неминуемо перейти в другие руки.
И тем не менее время излечило эту страшную, двукратную рану. Она приноровилась жить в ужасающей пустоте, и, хотя в зеленной хозяйничали Кинги, не ее сыновья, а это совсем не одно и то же, Кингам по крайней мере не откажешь в доброте. Спустя тридцать четыре года после гибели твоей семьи, в старости довольствуешься уже и тем, что время обошлось с тобой милостиво. Ей захотелось сказать учителю и об этом — она и сама не понимала почему: потому, наверное, что это было как-то связано со случившимся. Но она ничего не сказала ему — не знала, как приступиться, если же постараться изложить все по порядку, есть опасность — учитель сочтет, что она выжила из ума. Вместо этого она сказала ему: «До свиданья»; не забыть попрощаться — на этом сосредоточились все ее усилия. Сказала: ей очень жаль, что так получилось, сказала, желая показать — она сознает, что не сумела толково объяснить ребятам, чего хочет. Она не нашла с ними общего языка: ей хотелось, чтобы он понял — она это понимает.
Он рассеянно кивнул — не слушал ее. Он все делает, чтобы в мире жилось лучше, сказал он. «Таким вот ребятам, миссис Молби. Лишенным тепла домашнего очага».
Взяли и обокрали
— Я что хочу сказать. Я теперь не такая, какой раньше была.
Она вышла замуж, рассказывала Норма, живет своим домом. Молодой человек, сидевший подле нее на тахте, подтвердил ее слова. Неброско одетый, полноватый, жизнерадостный юноша. Во взгляде смеющихся синих глаз можно было прочитать: если Норма и была раньше взбалмошной и легкомысленной, то теперь она совсем другая, это он на нее такое влияние оказал.
— Я что хочу сказать, — продолжала Норма. — У вас тоже многое переменилось, миссис Лейси.
Бриджет вспыхнула. С детских лет так было — оказавшись в центре внимания, она терялась, и, хоть сейчас ей уже сорок девять, ничего не изменилось. Она была грузная, темноволосая, держалась скованно из-за своей застенчивости. Это правда, у нее жизнь тоже переменилась за последние шесть лет, но Норма-то откуда узнала? Уж не у соседей ли выспрашивала?
— Да, переменилась, — ответила она почти весело, потому что привыкла к этой перемене.
Норма кивнула, ее муж тоже кивнул. Бриджет поняла по их лицам, что если они и не в курсе подробностей, то суть им известна. А какое значение имеют подробности, какое дело посторонним, скажем, до природы графства Корк, откуда они с Лайемом родом, или до того, как они убивались, что у них нет детей?! Они обосновались в Лондоне — в квартале из стандартных маленьких домиков, регулярно читали «Корк уикли икзэминер» — следили за вестями из родных мест. Лайем нашел себе работу в магазине, торговавшем газетами и журналами, который он теперь с той женщиной на пару купил.
— По вашему мужу ничего ведь такого не скажешь, — начала Норма, — я что хочу сказать, я бы ни в жизнь на него не подумала.
— Да, по нему не скажешь.
— Я-то знаю, как отвратно, когда тебя бросают, миссис Лейси.
— Сейчас все быльем поросло.
Она снова улыбнулась, но щеки у нее горели — разговор шел о ней.
Когда неделю назад Норма позвонила и попросила разрешения зайти, она не нашлась что ответить. Не очень-то вежливо просто отказать: причины отказать вроде бы не было, но с тех пор она лишилась покоя, так боялась их появления. Сердилась на себя, что не сообразила просто объяснить, что Бетти расстроит их приход, она ее из дома сегодня поэтому увела. Она с порога им сказала — девочки нет, на тот случай, если они настроились ее увидеть. В голосе прозвучали виноватые нотки, она еще и из-за этого на себя злилась.
