Питер Хёг - Ночные рассказы
— Тебе? — пробормотал Ван Остен.
— Мне, — ответила женщина. — Я всё написала о нас, Георг. В эти бесконечные ночи, когда я чувствовала, как уходит жизнь, я попыталась немного задержать её. Хоть что-то сохранить. Я написала пьесу о нас с тобой. Может быть, это и не шедевр. Но тема привлекла внимание. Её прочитали. И приняли. В Королевском театре, Георг. Прямо вот здесь, напротив. И всё это правда. Они всё это съедят, Георг. Они поймут, что каждое слово — правда. Не будет никакой репутации. Тебя заклеймят позором.
На мгновение женщина приковала к себе всю энергию и всё внимание в помещении, как будто комната существовала только благодаря ей. Потом Ван Остен резко выставил вперёд руки, схватил её за горло, притянул к себе, крепко сжал и поднял. Ясон успел только осознать, что волосы на голове у него встали дыбом, в то время как тело женщины задёргалось в руках её супруга и затихло.
Охваченный ужасом, Ясон почувствовал, как в эти секунды в его организме активизировались все процессы старения, и он, если так можно сказать, поседел изнутри.
Тут индиец подошёл к портьерам, и, когда Ясон понял, что он намеревается сделать, неосознанное инстинктивное желание скрывать смерть и вообще предосудительное заставило его протянуть руки, призывая не делать этого. Но было уже поздно, портьеры разошлись в стороны. Под ними лежала освещённая площадь Конгенс Нюторв, по которой шли люди в вечерних туалетах. Они направлялись домой, но сейчас остановились, чтобы посмотреть на окна.
Ван Остен медленно опустил женщину на пол, и Ясон увидел, как свободно болтающиеся ноги коснулись пола. И тут высокие каблуки как будто нашли опору, мышцы ног напряглись и задвигались, и она сделала первое па танца. Ноги Ван Остена следовали за ней, двигались они на три счёта — в вальсе. Ясон посмотрел на шею женщины, обнажённую и гладкую, лишь кожа отливала краснотой, а голова была высоко поднята и обращена к мужу. Губы её были приоткрыты, и глаза смотрели ему в глаза, словно в состоянии транса. Медленно скользя, не видя ничего, кроме друг друга, но тем не менее с уверенностью лунатиков, они в танце прошли мимо окна, двинулись дальше, через комнату, к дальней белой двери и исчезли.
Индиец задёрнул портьеры, погасил большую люстру и сел у того конца стола, где недавно сидел Ван Остен, налил вина в его бокал и попробовал. Теперь, когда на него падал только свет горящих на столе свечей, Ясон увидел, что его смуглая кожа светится так же, как кожа Хелены.
Поняв, что женщина всё-таки осталась в живых, Ясон сдался, позволив миру вести его куда угодно, и они с индийцем долго сидели молча.
— Можете ли вы, — произнёс наконец индиец, — догадаться, что представляло наибольшую опасность для тех судов, которые в прежние времена плавали из Дании в Транкебар?
Ясон ничего не ответил.
— Самую большую опасность для моряков, — продолжал индиец, — представляли они сами. Мятежи и ссоры между собой.
Я всего лишь нечистый чужеземец. Но тем не менее мне всегда казалось, что именно так следует описывать Европу. Как такое место, где наибольшая опасность для человека исходит от него самого.
Некоторое время он сидел, глядя на пламя свечей.
— Был однажды, — продолжил он, — капитан по фамилии Ван Остен. Его семья владела тогда одним судном, даже частью судна. Капитан этот был жестокий человек, пытался бороться с насилием при помощи насилия, и в плавании он поддерживал дисциплину, используя кнут и заковывая людей в кандалы, но, как человек неглупый, в конце концов понял, что путь этот неправильный. В то время при дворе правителя Танджавура жила одна семья, известная тем, что в ней знали много удивительных историй и всегда быстро всему обучались, и одна женщина из этой семьи, служившая в доме коменданта крепости Дансборг, научилась говорить по-датски. И капитану Ван Остену пришла в голову мысль взять эту женщину с собой в плавание, чтобы она была утешением для матросов. План его был прост: каждую ночь отдавать её по очереди одному из матросов при условии, что тот будет вести себя как положено.
Вместе с тем этот капитан был, должно быть, человеком невежественным и забывчивым, потому что не учёл двух вещей. Во-первых, нехорошо увозить женщину против её воли. Во-вторых, он забыл о её происхождении. В Буддхачарите есть рассказ о том, как Будда отправился в лес, чтобы достичь окончательного просветления. Там говорится: «…и сопровождали его некоторые из сыновей чиновников, которые были избраны потому, что умели рассказывать истории». Отец этой женщины был прямым потомком одного из тех, кто рассказывал истории великому Бодхисатве. Вы понимаете, что это значит?
— Нет, — ответил Ясон.
— Это значит, — продолжал индиец, — что того, кто станет принуждать эту женщину, ждёт великое воздаяние кармы.
Однажды ночью капитан забрал её и увёз на судно, которое уже снималось с якоря. В первую же ночь женщина предложила ему свой план. На борту судна было сто двадцать пять матросов. Вместо того чтобы делить с ними ложе, она предложила, чтобы они, если позволит погода, каждый вечер собирались на нижней палубе, где она будет рассказывать им истории. Так они и договорились. И хотя плавание в Данию было очень тяжёлым, со свирепыми штормами у берегов Африки, всё же истории женщины укротили моряков, потому что она была таким человеком, что все понимали — если хотя бы раз отдать её одному из них, то она больше никому уже ничего не расскажет.
В ночь, когда судно бросило якорь на рейде Копенгагена, она рассказала триста тридцать четвёртую историю, и к этому времени прошёл без малого год плавания и на судне не произошло ни одной ссоры.
Истории, которые она рассказывала, были теми же, что её семья рассказывала на протяжении столетий. Я слышал, что позднее они попали в Персию, а затем в Европу. Но в то время датчане их не знали.
Позднее той же ночью матросы сбросили самого ненавистного из офицеров за борт. Тогда капитан сам взял женщину силой, не столько потому, что посчитал её ответственной за убийство, сколько за то, что она навязала свои условия белому человеку, а затем он приказал протащить её под килем, привязав за большие пальцы рук.
После этого она, конечно же, стала калекой, и он сказал ей, что теперь ему нужны не её руки, а только её рот и половые органы.
— Его следовало бы наказать, — сказал Ясон.
— Так бы подумал каждый человек, — заметил индиец. — Что месть была бы сладка. И легко, очень легко, она могла бы, понемногу восстановив подвижность своих пальцев, однажды ночью вытащить длинную булавку из своих волос и проткнуть веко капитана до самого его чёрного мозга. Но мысль эта не пришла ей в голову. Первой заповедью Буддагхоши является следующая: «Воздерживайся от того, чтобы лишать кого-либо жизни».
На протяжении бесчисленных поколений её род уважал четыре благородные истины, и в нескольких кальпах — вы помните, сколько длится кальпа? — она в своих прежних воплощениях следовала четырехзвездным путём, стремясь преодолеть четыре препятствия для полного освобождения, и поэтому эта женщина была близка к просветлению. Вам это понятно?
— Не совсем, — ответил Ясон.
— Мысль о мести была чужда ей, — продолжал индиец, — всё, что она сделала, это явила Вселенной свои искалеченные руки, и видение это поднялось сквозь небеса к богам в их чистую обитель, и боги решили, что для того, чтобы высшее правосудие Дхармы свершилось, этот мужчина и его род и его воплощения в нескольких кальпах должны пройти через страшные страдания.
Снова они просидели какое-то время в молчании, индиец, погруженный в свои мысли, за которыми Ясон тщетно пытался следить.
— Чтобы завершить начало первой части этих страданий, — сказал наконец индиец, — я и приехал. Великие боги решили, что эта первая часть будет проклятием, призванным на род Ван Остенов. Проклятием этим будет любовь. В каждом поколении в этой семье будет рождаться человек, который никогда не сможет освободиться от иллюзии любви и будет осуждён любить другого человека до безумия. И пользоваться ответной любовью.
— Это не похоже на наказание, — сказал Ясон, — это похоже на благословение.
— Но любовь эта ужасна, — продолжал индиец. — Потому что двое любящих, мужчина и женщина, смогут действительно стать близки друг другу только одним единственным способом: один раз в неделю, из месяца в месяц, из года в год, проходя все страдания целого брака за одну ночь. И каждый раз эти страдания будут новыми.
— А кто определяет, что их ждёт в ту или иную ночь? — спросил Ясон.
— Это определяю я, — ответил индиец. — До меня это делал мой брат, а до него — наш дядя, а до него — дедушка. Прапрабабушка моего дедушки была той женщиной, которую капитан Ван Остен приказал протащить под судном. Таким образом, мы — орудие богов в осуществлении высшей справедливости Дхармы. Та женщина осталась с капитаном, и четыре раза в месяц она причиняла ему неописуемые страдания. У них родился сын, у которого родился сын, и постепенно наши черты растворились в европейской крови. Но проклятие осталось.
