Виктор Мартинович - Сфагнум
— Симптом, да! — согласилась отвечающая. — Это когда допустим хочешь сказать «челн», ну, лодка такая, а говоришь вместо этого — «член». Или вместо «секта» говоришь «секса». Это называется оговорка по Фрейду. И это реально симптом. У нас с девочками было.
— Симптом? — прервал ее преподаватель, покачав головой. — Это симптом?
— Да, симптом! Ну, того, что надо бы уже! Что девочка созрела, — Вичка попробовала на нем ту улыбку, которую сообщала губам, когда после трех коктейлей с «Мартини» решала, что можно согласиться отвезти себя домой.
— У меня нет слов. В Cosmopolitan прочитали?
Вичка уклончиво пожала плечами: этот жест мог означать как: «Что вы! Cosmopolitan не читаю!», — так и: «А вы видели, какие у Сары Джессики Паркер туфельки на обложке в прошлом номере?»
У нее было две хорошо отрепетированные и продуманные до мелочей роли, чередование которых всегда заставляло мужчин, сидящих перед ее грудью, сходить с ума. Это были роли дуры и роли умной, но не вполне удачливой в личной жизни (из-за своего ума) женщины. Если мужчина ей попадался умный, она включала дуру, и это побуждало мужчину вовлекаться и помогать. Если мужчина у ее груди был глупым, она помогала ему своим умом и своей умудренностью. Ловушка данной конкретной ситуации заключалась в том, что мужчина перед ней был вроде как умный, но дуру она включить не имела права, так как сидела на экзамене, который проверял как раз ее знания.
— А что ж вы с таким глубоким знанием психоанализа на лекциях у меня не бывали? — спросил преподаватель. В его голосе совершенно точно была издевка, но Вичка не могла понять: относится ли она к ее знаниям психоанализа, которые она, может быть, не до конца полно, но все же продемонстрировала, или к ее отсутствию на занятиях.
— Ну, понимаете. Родители мне не помогают. Мне приходится работать, — Вичка опустила голову, демонстрируя, какой у нее прекрасный затылок и изящная, нежная шея. — Я совмещаю учебу с. — она не нашлась, как определить свое круглосуточное пропадание в клубах. — С бизнесом.
— Бедная девочка, — совершенно серьезно сказал преподаватель. Кажется, он все-таки издевался. — Ближе к Лакану. Я хотел бы, чтобы вы строили свой ответ вокруг трех понятий. Реальное. Воображаемое. Символическое. Начнем, конечно, с воображаемого. Я думаю, уже тут мы все поймем о ваших знаниях.
— Воображаемое, — вздохнула Вичка и подумала о пляже в Хургаде. Мысль о пляже в Хургаде сообщала ее лицу выражение нежное и честолюбивое.
— Что такое воображаемое?
— Воображаемое это. — Вичка потерла себе сосок на левой груди, делая вид, что ей болит сердце: это должно было навести Какашу на мысль, что даже такая прекрасная, воздушная женщина может страдать от какого-нибудь страшного и, может быть, смертельного недуга, нуждаться в ласке и жалости. Сосок, соприкоснувшись с холодным искусственным шелком блузки, набух и сжался. Теперь это выглядело некрасиво, не симметрично: одна грудь с твердым соском, другая — с расползшимся, мягким. Вичка тыльной стороной ладони тронула и правую грудь, выгнула спину, показывая, какая же она притягательно зовущая.
— Воображаемое. — повторила она. — Это когда воображение. Воображение нам дано от природы. Природа — кладовая воображения.
— Воображаемое, — напомнил преподаватель.
— Воображаемое, да! — кивнула Вичка. — Воображаемое — это когда человек плохой, дурак, например. А сам воображает из себя. Но вы не подумайте, что я о вас. Вот у нас в клубе есть такая деушка, Юлька Пальчишина. У нее. Как сказать? У нее большой таз. Нереально большой. И с нее ходят все и ржут. У нее кличка Юлька Жопа Холодильник. Понимаете? — Вичка вдруг неожиданно для себя рассмеялась истеричным смешками и все никак не могла запрятать их обратно, даже за нос схватилась, чтобы смежить рот, успокоиться, и, кажется, размазала помаду, черт! — И вот эта Юлька Жопа Холодильник видит, что все мужчины на ее таз смотрят. И думает, что у нее такая попка, такая попка! Что все ее хотят в попку, понимаете? А про нее все — Юлька Жопа Холодильник! Вот это воображаемое.
— Что воображаемое? — переспросил Какаша. На его губы в какой-то момент легла тень улыбки, он, кажется, собирался засмеяться, возможно — по какому-то другому поводу, но не позволил себе, сдержался.
— Что воображаемое? — переспросила Вичка. — Ну, жопа у нее воображаемая!
— Интересно, — заключил преподаватель и покивал. — Интересно, — он неожиданно прыснул, но взял себя в руки. — Интересное у вас воображаемое. Ну а про стадию зеркала что расскажете?
— Про стадию зеркала? — переспросила Вичка. Вопрос поставил ее в тупик. Зеркало как-то было связано с «хуем» Фрейда и с «воображаемым» Лакана. — Ну, наверное, раз это стадия, это когда деушка, чтобы парня завести, танцует ему перед зеркалом. То есть, стадия примерно минут за десять до.
— И в чем проблема этой стадии? — преподаватель скрывал ладонью улыбку.
Вичка хотела ответить: в том встанет или нет, но, подумав, сформулировала более изящно:
— В том, найдет ли ее танец отклик. Или не найдет. Потому что не всегда находит.
— Очень интересно, — похвалил Какаша. — И обязательно перед зеркалом танцевать?
— Ну, кому как, — пожала плечами Вичка.
Ей показалось, что ее ответы прозвучали излишне примитивно и у преподавателя могло остаться ощущение, что она глупая женщина, ничего не знающая о жизни. Пусть красивая и с ухоженным телом. И потому она вернулась к теме воображаемого:
— Я хочу добавить еще. Про воображаемое. Воображаемое очень важно в сексе. Некоторые парни просто предлагают в туалете запереться, лицом к умывальнику стать и все. Ну, сзади. И еще смотрят на себя в зеркало. Во время. Нравится им. Но так не работает воображаемое. Чисто трение. Помастурбировать можно с таким же эффектом. А когда перед этим девушку приглашают в кинотеатр, дарят розы, все вроде бы тоже самое происходит. Что в клубе перед умывальником. Только подключается воображение. Но не так, как у Юльки Жопы Холодильник. А по-хорошему. Все как в сказке происходит: в широкой кровати, в которой можно и так лечь, и так. И совсем другое ощущение из-за воображаемого.
— Знаете, — сказал преподаватель с чувством. — Вам, Есюченя, надо написать свой собственный учебник по Лакану. По Фрейду. По психоанализу. С вашим прочтением теорий и примерами из клубной жизни. Стал бы бестселлером. Вичка подумала, что если Какаша предлагает ей написать учебник, стало быть все не так плохо с ее знаниями.
— Значит, сдала, Аркадий Николаевич?
— Нет, Есюченя, — строго ответил преподаватель. — Категорически не сдала. Даже близко не сдала. Клубную жизнь вы знаете неплохо. Половую жизнь, — он брезгливо дернул губами, — тоже. Но за знание Лакана вам два балла, вы уж извините.
— Ну Аркадий Николаевич! Ну пожалуйста! — Вичка внимательно смотрела на него, пытаясь оценить, помогут ли слезы. — Меня отчислят, у меня уже есть одна задолженность. Ну пожалуйста, пожалуйста, — на всякий случай она выпустила скупой ручеек из правого глаза — пока тоненький и жидкий, так, чтобы не размазать тушь. — Я вам что угодно сделаю!
— Вы мне семинары Лакана сделайте. Так, чтобы от зубов отскакивали. К пересдаче.
— Ну отчислят же меня! — в ее голосе вдруг проявилось больше паники, чем нужно было. Кроме того, Вичка ощутила, что из подмышек полилась липкая, пахучая паника: она стремительно теряла царственность. — Мне ведь немного надо. Минимальный проходной балл. Ну пожалуйста. Я — любое желание! Любое — самое дерзкое! Прямо тут!
Преподаватель фыркнул и закатил глаза. Все летело к чертям. Все должно было быть не так. Она представляла сцену по-другому: заходит, дефилирует (сделано), посылает долгие взгляды (сделано, но не сработало), теребит себе соски (сделано), поддергивает себе юбочку (сделано). Клиент заводится. Она его еще больше распаляет разговором, в котором преподносит себя мудрой, знающей женщиной. Пусть при этом она красива, и у нее ухоженное тело. Клиент дрожит и умоляет ее отдаться. Она говорит с ним о психоанализе и оговорках по Фрейду. Она объясняет ему все о сексе. Клиент блеет и бегает вокруг нее возбужденным козлом. Она снисходительно позволяет потрогать себе грудь, поцеловать в шею, затылок, получает за это высокую оценку и, если тип при этом не вызвал в ней омерзения, может быть, еще что-нибудь ему позволяет, по ситуации.
— Ну пожалуйста, — повторила она еще раз, чувствуя, что начинает закипать.
— Встретимся через неделю. На пересдаче.
А что ей эта пересдача? Еще короче юбку надеть? Так короче уже некуда! Трусики на ней — самые лучшие. Сиси тверже и привлекательней не станут. Что изменит пересдача? Сейчас отказался, на пересдаче откажется.
— Ну почему вы не хотите? — она наклонилась к нему, показывая грудь в другом ракурсе. Ее движение было встречено быстрым брезгливым прищуриванием, вообще, этот мудохлик все время морщился, что он, баб боится, что ему, не надо, что ли? Голова у Вички заполнялась пульсирующей багровой яростью. — У тебя не встает, котик? Не встает вообще? Ты импотент, да? Или тебе, блядь, мальчиков? Ты с мальчиками? Не с девочками? Что, сука, моргаешь? Меня, блядь, знаешь, какие люди добиваются? Осыпают цветами, стихи пишут! Встречают, провожают, платят, чтоб я просто минутку рядом постояла! Знаешь, какие люди? Да кто ты вообще такой? Давай, блядь, пятерку ставь, иначе тебя, блядь, закопают на хуй! Приедут, отхуярят, а потом Лакана этого тебе в жопу засунут! В ведомость давай пиши!
