Изменчивость моря - Чан Джина
– Я просто задержусь еще на несколько дней, – говорил Апа.
– Мы не можем себе этого позволить, – возражала Умма. – И ты ожидаешь, что мы с Арим тем временем полетим обратно одни?
У меня по всему телу пробежали мурашки.
– Ты ведь знаешь, как это важно для меня, – вздохнул Апа. – Не каждый день мне удается представить результаты исследований коллегам в моей области.
– Это даже не для книги, – прошипела Умма. – Ты сам сказал, что встреча предназначена для обсуждения исследовательской статьи. Я не понимаю, почему тебе вздумалось продлевать свое пребывание здесь из-за чего-то настолько несущественного.
– Не будь дурой, – сказал Апа, стараясь придать голосу спокойные интонации. Я ненавидела, когда он так называл Умму. – Я могу обзавестись важными связями. Редактор упомянул, что они также хотят заказать несколько книг.
Они продолжали в том же духе, их шепот становился все громче и громче, и я больше не могла притворяться спящей.
– Мы с Уммой возвращаемся одни? – спросила я, садясь в постели.
Они оба замолчали.
– Мы как раз сейчас это обсуждаем, – ответил Апа.
– Ни в коем случае, – сказала Умма. – Что это за семейный отдых, если мы даже не возвращаемся с него всей семьей? Скажи этому редактору, что какую бы он там статью ни планировал, он может встретиться с тобой в другой раз.
Ее губы были сжаты в тонкую белую линию. Остаток дня прошел в напряженном молчании. На ужин мы открыли одну из банок с консервами и съели ее содержимое с рисом и морскими водорослями. Апа и Умма не разговаривали друг с другом на протяжении всего ужина. Наш рейс был назначен на следующее раннее утро, и Умма велела мне спать в той одежде, в которой я планировала отправиться в аэропорт, чтобы утром нам не пришлось тратить слишком много времени на сборы.
Я проснулась посреди ночи от шороха надеваемых ботинок, за которым последовал щелчок закрывающейся двери. Умма все еще спала, но Апа ушел.
«Он все-таки решился оставить нас, – ошеломленно подумала я. И в следующую секунду решила: – Я ему не позволю».
Мне удалось в темноте найти свои кроссовки и сунуть в них ноги, а затем, схватив с прикроватной тумбочки карточку-ключ Уммы, выскользнуть за дверь следом за ним.
Коридоры были пусты, но я услышала, как звякнул лифт, а это означало, что он только что в него вошел. Я поспешила вниз по лестнице и успела добежать до вестибюля как раз в тот момент, когда увидела выходящего из здания Апу. Я следовала за ним на расстоянии и наблюдала, как он умело уворачивается от пьяниц и попрошаек, окружающих мотель. Они в основном игнорировали меня, хотя один парень попытался ко мне пристать. Я сказала ему, что у меня нет с собой денег. Я старалась говорить ровно, хотя руки у меня дрожали, и ненадолго заскочила в «Макдоналдс», чтобы отсидеться там, пока он не уйдет. Когда я вышла, мне показалось, что я потеряла Апу и что мне следует просто вернуться в комнату; в горле клокотала паника, но затем я снова увидела Апу, идущего в сторону пляжа Вайкики.
Ночной пляж Вайкики оказался совсем другим, дорожки и песок переливались неоновыми красками, отражая огни ночных пляжных баров. Все было громким, захватывающим, но в то же время немного пугающим. Я прошла мимо пары, целующейся на песчаной дюне, их руки и ноги обвились друг вокруг друга так, что они стали похожи на какой-то странный инопланетный организм. Я едва не наступила в лужу чьей-то блевотины. Апа продолжал шагать вперед, направляясь к воде. Куда, черт возьми, он идет? Я задумалась, а потом наконец увидела это.
То, что я приняла за отражение городских огней на воде, на самом деле было волнами теплого ярко-синего цвета. Океан был весь залит сиянием. Каждая новая волна, накатывающая и разбивающаяся о берег, светилась ярчайшим, чистейшим голубым цветом газового пламени или логотипа «Пауэр-Эйд». Над нами зависла спокойная белая луна.
Апа остановился у кромки воды. Подойдя к нему поближе, я увидела, что он снял ботинки и держит их в одной руке. Его штанины были закатаны, одна выше другой. Я тоже сняла обувь и погрузила ноги в прохладный песок.
– Апа! – окликнула я его.
Он обернулся и вместо того, чтобы отругать меня за то, что я последовала за ним, или за то, что убежала из номера одна, улыбнулся.
– Это просто невероятно, да? – сказал он, указывая на все вокруг сразу – на звезды, на ярко-голубую биолюминесценцию набегающих приливов.
Последнее, что я помню из той поездки – это образ моего отца, стоящего там по щиколотку в воде; песок и небо, казалось, сходились на краю берега, окруженного бескрайним сияющим морем. С каким облегчением я поняла, что он не пытался сбежать от нас ночью; он просто вышел на улицу посмотреть на что-то красивое.
Но лучше всего было выражение его лица, когда он повернулся, чтобы взглянуть на меня. Он смотрел на меня так, словно я была чудеснее всех звезд на небе и всех чудес моря вместе взятых, словно я была лучшим зрелищем, которое когда-либо представало перед его глазами.
– Иди сюда, Желудь, – позвал он, протягивая руку.
Я побежала к нему, мое сердце горело так же ярко и жизнерадостно, как пена на волнах.
Глава 15
Настоящее время
В конце моего последнего рабочего дня в океанариуме я собираю свои вещи со стола; это немного удручает – понимание того, что после стольких лет, проведенных здесь, мне нужно забрать лишь запятнанную кофейную чашку и маленькое искусственное растение, которое я купила однажды по прихоти.
Я иду по коридорам торгового центра, как обычно переполненным покупателями. Я прохожу мимо маленькой девочки, держащей в руках воздушный шарик, и ее матери, сидящей на скамейке. Мать разговаривает по телефону.
– Нет, я имела в виду совершенно другое, – строго говорит она человеку на другом конце провода. – Ты должен выслушать меня.
– Веди себя хорошо, ладно? – так же строго дает указания воздушному шарику девочка. – Сиди смирно и никуда не уходи.
Воздушный шар, кажется, кивает ей в ответ.
Когда я прихожу домой, я делаю то же, что и всегда, находясь в растерянности: рассматриваю содержимое своего холодильника. Там два тюбика горчицы домашнего приготовления, несколько пакетиков соевого соуса и бутылки с элем той марки, которую обычно пил Тэ. Раньше я покупала их для него: несмотря на то, что я могу пить все что угодно, я так и не смогла привыкнуть к хмельному пиву.
В тот день, когда Тэ уехал в Аризону, я нашла старую упаковку из шести бутылок в глубине холодильника. Я выпила их все в один присест, меня вырвало, а потом, на следующий день, я пошла и купила еще одну упаковку, к которой с тех пор не притрагивалась. Сейчас я открываю одну из них и делаю маленький, неуверенный глоток. Как обычно, вкус кажется мне отвратительным – но чем больше я пью, тем сильнее горькая газировка вызывает у меня странное ощущение – что моя кожа сама по себе расстегивается, – и я чуть меньше ненавижу этот вкус.
Остаток вечера я провожу за просмотром документальных фильмов о природе и чтением статей о Марсе на своем телефоне. Я узнала, что на красной планете гравитация слабее, а это значит, что если подпрыгнуть там, то можно взмыть в воздух в три раза выше, чем получилось бы на Земле. А день на Марсе длится лишних тридцать семь минут. «Что бы я делала с этим дополнительным временем? – удивляюсь я, открывая третье пиво. – Наверное, ничего путного».
В конце концов я засыпаю перед телевизором, и мне снятся кенгуру на Марсе, их большие лапы отскакивают от пыльной красной поверхности планеты, когда они направляются к горизонту. В небе висят две луны, и кенгуру прыгают так высоко, что кажется, будто они вот-вот заденут их края. Когда я просыпаюсь, то обнаруживаю, что у меня занемела шея, а в дверной звонок кто-то настойчиво звонит.
