Б/У или любовь сумасшедших - Трифонова Ольга

Прикрывшись зонтом, с портмоне, зажатым в зубах, она, переваливаясь, на корточках отковыляла прочь от дома мистера Тренча, в котором ждали ее мышка-норушка и лягушка-квакушка.

Ушла через сад, через изгородь из бирючины, непременно упоминаемой во всех переводных романах, через другой участок, через овраг, потом долго шла по ручью (как это пел Высоцкий: «Чтобы им не с руки, чтоб собакам не с лап»?) и вышла к кампусу. Здесь сегодня что-то праздновали. Прямо на нее по дорожке спортивной рысью с хохотом бежали римские легионеры с лицами бейсболистов, а чуть дальше у огромного костра шла, судя по всему, шутливая торговля рабынями. Девушки в шальварах, в кокошниках, в пеплумах, жуя резинку и ослепляя белозубыми улыбками на загорелых личиках, ждали конца торга. Парни, они же — рыцари, дожи, пираты, султаны, — выкрикивали цену, набавляя по доллару. У костра стояла крепенькая Гретхен в чепце, с длин-нющими, до пола, рыжими волосами. Веснушки на ее англосаксонском личике с коротким носиком и мягким подбородком походили на золотую пыльцу волшебного цветка, который она нюхала, прежде чем выйти на свет костра. Аукцион шел бойко, и обладателем Гретхен за пятнадцать долларов стал огромный и тоже рыжий увалень. Заиграл оркестр, увалень сплясал с Гретхен что-то вроде польки и под конец под крики «Вау!», свист, аплодисменты Гретхен поцеловала его, став на цыпочки. К костру вышла следующая девушка в напудренном парике, в кринолине с мушкой на левой щеке. Торги продолжались.

«Господи, спасибо Тебе, что Ты дал мне увидеть все это. Я прожила жизнь, как зомби, убивая в себе все человеческое. Страх, вечный страх лишил меня детства, юности, воли, страсти, мужества. И что бы ни ждало меня впереди, приму все, и я никогда не забуду, как бесценный подарок, эту ночь, этот костер, птицу, которая клевала мою руку, защищая своих детей, белые звезды нарциссов в черной траве, овечий ручей».

В маленьком студенческом кафе она съела сэндвич и проверила содержимое портмоне. Все было на месте, плюс шестьсот двадцать «ягодичных».

«Куда ж нам плыть?»

Худой паренек, шмыгая носом, убирал подносы с грязной посудой, вежливо обходя Ирину стороной.

Она уже узнавала таких, Не Умеющих Вставать На Цыпочки. В этой стране главным качеством почитается умение вставать на цыпочки, то есть преодолевать себя. Чуть-чуть больше того, на что ты способен, усилие, усилие, усилие… Это начинается уже в школе, и, если ты не умеешь или не хочешь тянуться вверх, становиться выше самого себя, — тебе конец. Джерри объяснил: здесь никто никому ничем не обязан. Не умеющие делать над собой усилие пополняют ряды заторможенных продавцов в больших дешевых универсамах, уборщиков Макдоналдсов и заправщиков на бензостанциях.

Паренек налил из автомата кофе и уселся перед телевизором переждать, пока уйдет последняя посетительница. Снова начал накрапывать дождь, капли потекли по витрине, вымытой столь тщательно, что лишь дрожащая водяная пленка выдавала наличие стекла. На асфальтовой стоянке мок белый допотопный автомобиль, явно принадлежащий пареньку.

— Хай! — окликнула Ирина. — Я хочу купить у тебя на одну ночь машину. Моя сломалась, а мне надо в аэропорт. Я боюсь такси, я иностранка, и боюсь черных, а ваши таксисты почти все черные.

— Есть и белые. — Парень подошел к столику. — Если хотите, мэм, я вызову такси по телефону.

— Нет. Я боюсь. Я хочу взять у тебя машину на ночь. Я оставлю ее на стоянке в аэропорту, в Дюраме. Я дам тебе пятьсот долларов.

— Я купил ее за двести.

— Я дам тебе триста, и ты завтра заберешь ее в аэропорту. Я оплачу стоянку за сутки.

Ирина вынула три стодолларовые бумажки.

— Вы можете ее взять бесплатно, если… если вы никого не убили, — выпалил он и покраснел.

— Я никого не убивала и не сделала ничего плохого.

— Ваша блузка грязная.

— Да. Это потому, что возле дома из гнезда выпал птенец и я искала его в траве.

— У вас, наверное, хищный кот?

— Да. Мой кот очень хищный.

— Ему нужно сделать операцию, и он станет спокойным. Это совсем безболезненная операция.

— Я сделаю, когда вернусь из путешествия. Видишь, вот мой билет. Я улетаю завтра утром.

— Возьмите мою машину просто так, без денег.

— Нет. Без денег я не возьму. Она автомат?

— Да. И она в порядке. Я за ней хорошо ухаживаю.

— А как ты доберешься домой? Возьми мой зонт.

— Спасибо. Не беспокойтесь. Я живу здесь. У меня есть комната. И еще у меня есть мотоцикл.

Она не могла отказать себе в удовольствии проехать мимо дома мистера Тренча. У тротуара напротив дома стоял двухместный «порше», но окна в «теремке» были по-прежнему темными.

Ночь она провела в студенческой дискотеке, где ловила на себе изумленные взгляды юнцов и их подружек. Под утро перебралась в джаз-клуб, где просидела в полутьме за стойкой, слушая рассказы соседа — огромного детины, воевавшего во Вьетнаме, потом служившего на военной базе в Турции. Его «узкой специальностью» был радиоперехват эфира соседей — советских пограничников. Для этого он три года изучал русский язык в Монтерее. Когда детина сипловатой скороговорочкой процитировал ей родной матерок, показывая, как говорят русские, Ирина подумала, что монтерейская школа может гордиться своей методикой и учениками. Детина жил в Чикаго, а в Треугольник прилетел на обследование. Была одна загвоздка: после ранения во Вьетнаме дырку в голове прикрыли какой-то пластинкой. Дал Ирине пощупать, — действительно, под пальцем что-то чуть пружинило.

— Да не бойтесь, жмите сильнее, она прочная. Все в порядке, вот только бессонница мучает, и два раза в год должен показываться местным врачам.

Лично ему бессонница не мешает жить, он по ночам читает русского писателя Тургенева, а вот жена ушла, сказала, что ей действует на нервы, когда в доме кто-то не спит. «Кто-то» — это, значит, он. Он бы хотел жениться на русской, чтобы не забывать русского языка, но чикагские русские либо еврейки, либо украинки, либо курят, либо пьют. Он пил только сок.

Он спросил, не русская ли Ирина, у нее акцент славянский.

— Нет, я из Венгрии.

— Венгерки мне совсем не нравятся, — чистосердечно признался бывший воин и свидетель пограничных тайн. — Они очень злые, очень, очень злые. Во время восстания в Будапеште они выкалывали глаза советским солдатам и офицерам. А чем те виноваты? Виноваты комми. Вы согласны?

Ирина была согласна.

Она была первой покупательницей в «Блюминдейле».

Белый пиджак «от Валентино», скромно-элегантная юбка «от кого-то там еще», темные очки «от Тиффани».

Вынимая кредитную карточку у кассы, она зацепилась взглядом за уголок зеленой бумажки, торчащей вне одного из многочисленных кармашков. В машине она открыла портмоне, вытащила книжечку плотной гербовой бумаги, — два листка. Удостоверение личности миссис Каррисон. С фотографии смотрела большими пустыми глазами гладко причесанная женщина.

Некий фоторобот ее самой. Да-да, именно таким был бы ее фоторобот: нечто абстрактно-безликое. «Приметы: гладкий лоб, высокие скулы, большие глаза, сильный подбородок».

И все же фотография была сделана с реальной, живой женщины. «Реальной? Не похоже. Это взгляд — взгляд больного человека или… зомби. Не ее взгляд. Как же она раньше не заметила этой книжечки? Ведь, кажется, перерыла все кармашки. Книжечки не было, это точно. Книжечка меняет дело, она бы запомнила ее.

Неужели… Но ведь все это время был величайший стресс, а в таком состоянии объем внимания резко сокращается, могла не заметить, ведь не знает же точно, сколько кредитных карт в наличии и сколько денег истрачено по ним… Могла и не заметить… Не могла… Поэтому надо покидать страну Великих Возможностей. Кто-то подсунул ей Великую Возможность. Как кто? Глеб Владимирович предлагают вернуться в родные пенаты. Они могут все. Даже залезть в дупло и жить там птенцом или кукушкой. Кто это пролетел над гнездом кукушки? Это ты пролетела. Это ты полетишь дальше, но не в обновленную родину. В Европу, к старым камням. Укрыться среди них, поселиться в новом чужом гнезде. «Лети, кукушка! Лети!»