Ларри Бейнхарт - Американский герой
Как это ни грустно, если бы война во Вьетнаме длилась всего месяц, администрация могла бы рассчитывать на полную поддержку прессы.
Не хочу показаться наивным, но представьте себе Суперкубок. А теперь представьте, что он идет без четвертого тайма. То есть без конца. Никто не знает, когда закончится игра и закончится ли она вообще. Она идет день, ночь, еще один день — и так всю неделю. Все большее число игроков получает травмы. Побеждает то одна команда, то другая. Время не ограничено. Максимум счета тоже не установлен. Игроки час за часом продолжают тузить друг друга. Те, что начинали игру, уже давно получили травмы и вынесены с поля. Но теперь травмированы уже и те, кто вышел на замену. Тренеры хватают парней на улице и, несмотря на то что те совершенно не хотят играть, выталкивают их на поле. И этих новых тоже калечат Все в грязи. Не удивительно, что Америке надоедает такой Суперкубок.
Даже спортивным комментаторам уже не интересно наблюдать за этим, и они от скуки начинают задаваться вопросами: зачем причинять боль такому количеству людей? не пора ли уже закончить эту игру? зачем мы вообще в нее играем? может быть, ее запретить? Они не хотят сказать ничего плохого, просто им больше нечем заняться.
Вьетнам погубили не критики. Просто это было плохое кино. Оно слишком долго тянулось. И зрители начали выходить из зала. Вторая мировая война была первоклассным фильмом с прекрасным динамичным сюжетом и отличными актерами, поэтому все хотели досмотреть его до конца.
И вот, кажется, президент принимает решение. Он встает и принимается расхаживать по комнате, сопровождая речь жестами.
— Я поделюсь с вами, ребята, одной тайной. Я бы ее ни за что не выдал и унес с собой в могилу, но, поскольку мы уже слишком далеко зашли, вряд ли нас повесят по отдельности — будем висеть все вместе. Хотя, думаю, с нами так не поступят, если станет известно, что нас вдохновило и это. А вдохновило нас желание наконец излечить Америку от вьетнамского синдрома. И показать всему миру, что мы не колосс на глиняных ногах и не бумажный дракон.
Поэтому Гитлера должен сыграть Саддам Хусейн. Он мой близкий приятель. Я знаю, что такие решения принимаются на кастинге, — шутливо замечает президент, — и я не хочу наступать тебе на пятки, Джон. Ведь друзья зовут тебя Джоном? Или Линком?
— Джон годится, господин президент.
— А ты зови меня Джорджем. А если нам когда-нибудь доведется вместе охотиться, будешь звать меня Бушиком. Так ведь, Джимми? — когда президент был в хорошем расположении духа, он любил пошутить. — Просто я хочу сказать, что я знаю этих людей, — продолжает он, возвращаясь к серьезному тону. — Я знаю, с кем можно иметь дело, а с кем нельзя. Я могу об этом судить на основании собственного опыта. Есть вещи, которые я не могу вам рассказать, но Саддам Хусейн из Ирака отлично подходит на роль Гитлера.[94]
Мне нравится Саддам, потому что он умеет соблюдать правила игры. Если он что-то обещает, то обязательно это выполняет. И никогда ничего не выбалтывает прессе. Не то что эти сукины дети в Иране. Они треплют своими языками, а в результате мы выглядим как последние идиоты.[95] Разве он начал корчить рожи, когда узнал, что мы помогаем Ирану? Hex Знаете, что он сказал? Он сказал: «Ребята, раз вы им даете, то мне должны дать больше, чтобы все уравновесить». Я имею в виду, что это человек, с которым можно иметь дело. Ему можно сказать: «Как насчет того, чтобы на кого-нибудь напасть? Станешь героем для всего арабского мира, еще круче, чем Гитлер». И тогда мы получим войну, а уж там пусть победит сильнейший. Саддам любит крепкие потасовки.
— Я представляю себе это так, что большинство сцен можно снимать с помощью обычного видео, но все операции должны быть высокотехнологичными, — вступает Бигл, который чувствует себя уже настолько раскованным, что готов поделиться с президентом своими ощущениями и профессиональными знаниями. — Например, ночная бомбардировка в инфракрасном свете. Говоря образным языком, это должно стать центральным эпизодом всей постановки. Вы, наверное, знаете, что у меня был доступ к видеотеке Пентагона, даже к секретным материалам, и я хочу сказать, что это очень мне помогло. У них есть такие умные бомбы, которые управляются лазерами или компьютерами, так что они могут сбросить их с точностью до миллиметра. Мне бы хотелось снять, как одна из таких умных бомб попадает прямо в дымоход Саддама. Она скользит по дымоходу, падает, и все здание взрывается.
И тогда Америка поймет, что это — хирургическая операция, а не бойня. Что мы наносим удары по военным целям, а не по женщинам и детям. Это не Вьетнам. Только точечные удары. И мы покажем по всем каналам телевидения и через спутник всему миру, что такое хирургическая операция.
— Я бы хотел, чтобы там был героический летчик-истребитель, — добавляет Буш, — потому что у меня есть своя история — не стану вам рассказывать, это и так всем известно. Истребитель, летящий на минимальной высоте, так чтобы его не могли засечь неприятельские радары. Вы знаете, что в военные самолеты встроены видеокамеры? У истребителя она находится на носу, а у бомбардировщика — на брюхе. Таким образом осуществляется проверка, действительно ли они попали в цель. Это, конечно, не значит, что кто-нибудь всерьез опасается, что такие прекрасные парни, которые водят наши первоклассные самолеты, способны на обман. Но в пылу сражения нельзя все время оглядываться назад, чтобы проверить, куда ты попал, нужно смотреть вперед, и тогда запись может пригодиться.
— Конечно, Джордж. Мне нравится снимать самолеты. Это потрясающе выглядит. Но чтобы все это выглядело натурально и пробирало до костей, нужна несложная технология. Знаешь, когда смотришь старые военные фильмы с поцарапанной пленкой и засвеченными пятнами, всегда ощущаешь: вот это съемка настоящих событий.
Однако у Бейкера еще остаются сомнения. И довольно существенные. С их помощью он и собирается прихлопнуть весь этот проект.
— А откуда мы возьмем деньги? Вы об этом подумали? Кто будет оплачивать эту войну?
— Господин секретарь, господин президент, — отвечает Хартман, который уже давно готов к этому вопросу. — В данном случае Соединенные Штаты исполняют роль студии. А когда крупная студия снимает картину, скажем, за сорок миллионов долларов, она не вынимает эти деньги из своего кармана. Это было бы неразумно. Предположим, мы снимаем третью серию Бэтмена «Женщина-кошка». Начнем с того, что 15 % студия получает в качестве возмещения накладных расходов. Кроме этого, с первого дня съемок ей начисляются проценты. Так что на самом деле речь идет всего лишь о тридцати — тридцати двух миллионах.
При желании это можно покрыть с помощью импорта, кабельных и кассетных продаж еще до начала съемок. Два миллиона — Англия, шесть миллионов — Германия, три миллиона — Франция, два миллиона — Италия и еще по миллиону со Скандинавии и Испании. Это уже пятнадцать. Так что остается шестнадцать-семнадцать. Три я могу получить в Южной Америке, восемь в Японии, и при этом у меня еще остаются Африка, Азия, Австралия и Интервидение.
Теперь вы понимаете, к чему я клоню? Только Соединенные Штаты в состоянии снять такую картину. Кто за это заплатит? Это зависит от качества войны. Президент говорит — Саддам Хусейн. Предположим, он вторгнется в Саудовскую Аравию.
Предположим, эта война обойдется в пятьдесят миллиардов долларов. Большая часть этой суммы уйдет на накладные расходы. У нас армия, резерв, оружие, генералы, амуниция и танки — это миллиарды долларов вне зависимости от того, пользуемся мы этим или нет. Давайте предположим, что пятьдесят процентов стоимости этой войны уйдет на накладные расходы. Для удобства сократим их до двадцати, то есть до десяти миллиардов долларов. То есть нам остается найти сорок миллиардов. Как вы думаете, сколько заплатят саудовцы, чтобы вернуть себе свою страну? Думаю, порядка пятидесяти процентов от стоимости своих нефтяных запасов на ближайшие десять лет Нам даже просить их об этом не придется. Например, пятнадцать миллиардов плюс нефть. Для обеспечения танков, самолетов и всех морских судов. Позвольте мне несколько опередить события. Только представьте себе, сколько вооружения они купят у нас после этой войны. «Только не новая агрессия! Лучше мы вдвое увеличим свои воздушные силы». Самолеты. Запчасти. Обучение.
Еще по пять миллиардов мы получим из Кувейта, Эмиратов и Катара. Значит, остается всего десять миллиардов.
Меж тем в тот самый день, когда Саддам войдет в Рияд, цена на нефть подскочит с трех с половиной долларов за баррель до двадцати пяти долларов, А то и тридцати пяти. А может, до пятидесяти? Индекс Никкеи за день упадет до двух тысяч пунктов.[96] И тут господин госсекретарь Бейкер берет телефонную трубку и говорит: «Господин премьер-министр, что будет с вашей страной, если стоимость барреля нефти будет продолжать оставаться на отметке в тридцать долларов? Наши войска готовы начать боевые действия и все уладить, что снизит цены по меньшей мере до десяти долларов. Во что это обойдется Японии? Как насчет пяти миллиардов долларов?
