Чарльз Буковски - Женщины
– Пятьдесят долларов, – сказала Элси.
– За что?
– По-любому, как захочешь.
– Ты что, в аэропорту работаешь?
– Ага, печенье герлскаутское продаю.
– Извини, я подумал, с тобой что-то стряслось. Мне маму через пять минут встречать.
Я встал и отошел. Шлюха! Когда я оглянулся, Элси снова задрала ноги на стул, показывая больше, чем раньше. Я чуть было не вернулся. Черт бы тебя побрал в любом случае, Таня.
Танин самолет подлетел, приземлился и не разбился. Я стоял и ждал чуть позади столпотворения встречавших. Какой она окажется? Я не хотел думать о том, каким окажусь я. Пошли первые пассажиры – я ждал.
О, посмотрите на эту! Если б только она была Таней!
Или эта. Боже мой! Какая ляжка. В желтом, улыбается.
Или вон та… В моей кухне, моет посуду.
Или та… орет на меня, одна грудь вывалилась.
В этом самолете и впрямь было несколько настоящих женщин.
Я почувствовал, как кто-то похлопал меня сзади по спине. Я обернулся – за мной стояло крохотное дитя. Выглядела на 18, длинная тонкая шейка, немного округлые плечики, длинный нос, но грудки – да, и ножки тоже, и попка – да.
– Это я, – сказала она. Я поцеловал ее в щеку.
– Багаж есть?
– Да.
– Пошли в бар. Ненавижу ждать багажа.
– Ладно.
– Вы такая маленькая…
– Девяносто фунтов.
– Господи… – Я раскрою ее надвое. Будет похоже на изнасилование малолетней.
Мы вошли в бар и сели в кабинку. Официантка попросила Танины документы. У той они были наготове.
– Выглядите на восемнадцать, – сказала официантка.
– Я знаю, – ответила Таня своим высоким голоском Бетти Буп. – Мне виски с лимонным соком.
– Дайте мне коньяку, – сказал официантке я. Через две кабинки от нас квартеронка по-прежнему сидела, задрав платье на жопу. Трусики у нее были розовые. Она смотрела на меня, не отрываясь. Официантка принесла напитки. Мы начали их не спеша попивать. Я увидел, как мулатка встала. Покачиваясь, подплыла к нашей будке. Оперлась обеими руками на стол и нагнулась. От нее несло пойлом. Она посмотрела на меня.
– Так это – твоя мать, а, уебище поганое?
– Мама приехать не смогла. Элси перевела взгляд на Таню:
– Ты сколько берешь, дорогуша?
– Отъебись, – сказала Таня.
– Отсасываешь хорошо?
– Продолжай в том же духе. Тогда из желтой станешь синей в подпалинах.
– И чем ты это сделаешь? Мешочком с дробью?
Элси отошла, покачав нам своей кормой. Она едва доползла до кабинки и опять вытянула эти свои достославные ноги. Ну почему я не могу обеих сразу? У короля Монгута было 9000 жен. Подумать только: 365 дней в году разделить на 9000. Никаких ссор. Никаких менструальных периодов. Никакой психической перегрузки. Лишь пир, и пир, и пир один. Должно быть, королю Монгуту было очень трудно умирать – или же очень легко. Среднего не бывает.
– Кто это? – спросила Таня.
– Это Элси.
– Ты ее знаешь?
– Она пыталась меня снять. Хочет пятьдесят долларов, чтобы взять за щеку.
– Она меня вывела… Я знала много гроидов, но…
– Что такое гроид?
– Гроид – это черномазый.
– А-а.
– Что, никогда не слышал?
– Ни разу.
– Так вот, а я знала много гроидов.
– Ладно.
– Хотя у нее великолепные ноги. Она чуть было женя не распалила.
– Таня, ноги – это лишь часть.
– Какая часть?
– Большая.
– Пошли багаж забирать…
Когда мы уходили, Элси заверещала нам вслед:
– До свиданья, мать!
Я так и не понял, к кому из нас она обращалась.
Приехав ко мне, мы уселись на тахте и начали пить.
– Ты несчастен оттого, что я приехала? – спросила Таня.
– С тобой я не несчастен…
– У тебя была подружка. Ты мне писал. Вы до сих пор вместе?
– Не знаю.
– Хочешь, чтобы я уехала?
– Вряд ли.
– Слушай, я считаю, что ты – великий писатель. Ты – один из немногих писателей, кого я еще могу читать.
– Да? А остальные мерзавцы кто?
– Сейчас ни одно имя в голову не лезет.
Я наклонился и поцеловал ее. Ее рот был открыт и влажен. Она сдалась легко. Ну и штучка. Девяносто фунтов. Как слон и церковная мышка.
Таня встала вместе со своим стаканом, поддернула юбку и села мне на колени верхом, лицом ко мне. Трусиков она не носила. Она начала тереться своей пиздой о мою восставшую плоть. Мы хватали друг друга, мы целовались, а она продолжала тереться. Очень эффективно. Извивайся, змееныш!
Затем Таня расстегнула на мне штаны. Взяла мой хуй и втолкнула себе в пизду. Начала скакать. Она это умела, всеми своими 90 фунтами. Я едва мыслил. Производил слабые, полуодушевленные движения, время от времени встречая ее. Иногда мы целовались. Отвратительно: меня насиловал ребенок. Она всем заправляла. Загнала меня в угол, в капкан. Безумие. Одна плоть, никакой любви. Мы пропитывали воздух вонью чистого секса. Дитя мое, дитя мое. Как может твое крохотное тельце все это вытворять? Кто изобрел женщину? С какой конечной целью? Прими же этот столп! И мы ведь совершенно незнакомы! Будто ебешь собственное говно.
Она работала, как обезьянка на поводке. Таня была верной читательницей всех моих работ. Она ввинтилась в меня. Это дитя кое-что знало. Она чувствовала мою муку. Она работала яростно, одной рукой играя со своим клитором, откинув назад голову. Мы вместе угодили в старейшую и восхитительнейшую на свете игру. Мы кончили одновременно, и оно все длилось и длилось, пока я не подумал, что сердце у меня сейчас остановится. Она опала на меня, крохотная и хрупкая. Я коснулся ее волос. Она была вся в поту. Затем оторвалась от меня и ушла в ванную.
Изнасилование ребенка, итог. Детей нынче учат хорошо. Насильник изнасилован сам. Предел справедливости. Они такие, эти «эмансипированные» женщины? Дудки, она просто-напросто горяча.
Таня вышла. Мы выпили еще. Черт возьми, она начала смеяться и болтать как ни в чем не бывало. Да, вот где собака зарыта. Для нее это просто упражнение, как пробежка или круг по бассейну.
Таня сказала:
– Наверное, мне придется съехать оттуда, где я живу. Рекс меня уже достал.
– О.
– Ну, секса у нас нет, и никогда не было, однако он такой ревнивый. Помнишь тот вечер, когда ты мне позвонил?
– Нет.
– Так вот, когда я повесила трубку, он аж телефон от стенки оторвал.
– Может, он тебя любит. Ты бы получше с ним обращалась.
– А ты сам хорошо обращаешься с теми, кто тебя любит?
– Нет, не хорошо.
– Почему?
– Я инфантил; я не справляюсь.
Мы пили весь остаток ночи, потом легли спать перед самой зарей. Мне не удалось раскроить эти 90 фунтов напополам. Она могла справиться и со мной, и со многими, многими другими.
102
Когда я проснулся через несколько часов, Тани в постели не было. На часах всего 9. Я нашел ее на тахте – она сидела и отхлебывала из пинты вискача.
– Господи, ну и рано же ты начинаешь.
– Я всегда просыпаюсь в шесть и сразу встаю.
– Я всегда встаю в полдень. Мы с тобой не совпадем.
Таня продолжала шпарить виски, а я вернулся в постель. Вставать в 6 утра – безумие. Должно быть, у нее нервы не в порядке. Неудивительно, что она ни шиша не весит.
Она зашла в спальню:
– Схожу погуляю.
– Давай.
Я снова уснул.
Когда я проснулся в следующий раз, Таня сидела на мне. Хуй у меня был тверд и похоронен у нее в пизде. Она снова на мне скакала. Она закидывала назад голову, вся изгибалась. Всю работу делала сама. Она тихонько ахала от восторга, ахи раздавались все чаще. Я тоже начал покряхтывать. Громче. Я чувствовал, что приближаюсь. Я уже там. Потом он произошел – хороший, долгий, жесткий оргазм. Затем Таня с меня слезла. Я по-прежнему оставался тверд. Таня опустила туда голову и, глядя мне прямо в глаза, стала слизывать сперму прямо с головки члена. Судомойка еще та.
Она встала и ушла в ванную. Я слышал, как набегает вода. Всего 10.15 утра. Я снова уснул.
103
Я повез Таню в Санта-Аниту. Сенсацией сезона был 16-летний жокей, скакавший со своим весовым преимуществом в 5 фунтов. Откуда-то с востока, в Санта-Аните выезжал впервые. Ипподром предлагал приз в 10 000 долларов тому, кто правильно угадает победителя гвоздевого заезда, но его или ее выбор надо было вытягивать из остальных участников. На каждую лошадь по одному человеку – с этого все и начиналось.
Мы приехали где-то к 4-му заезду, а обсосы уже заполнили трибуны под завязку. Все места заняты, негде даже машину поставить. Ипподромные служители направили нас к ближайшему торговому центру. Оттуда нас должны были привезти на автобусе, а обратно после финального заезда явно придется тащиться пехом.
