Джун Зингер - Секс пополудни
— Нет, я так не думаю. Во всяком случае, пока еще. В конце концов, именно вы, Джерри Херн, некоторое время назад сказали мне, что после какого-то времени уже слишком поздно вернуться по-настоящему — когда ты уже утратил часть себя.
— Ну что же, может быть, имя не так уж и важно. Может быть, мы сможем исправиться, живя не во лжи, стараясь быть теми, кем мы действительно являемся. Делая лучше, делая больше…
Возможно, подумала она, что Джино Форенци был не самым мудрым из тех, кого она знала. Может быть, это был Джеральдо Фернандез-младший. Как и в отношении Джонатана Веста, она не имела представления о том, насколько он был умен или что он думал насчет того, чтобы жить по правде; истина состояла в том, что она едва знала его и не представляла, как он среагирует на то, кем она была в действительности и как прожила свою жизнь. Просто подумав об этом, она почувствовала нервозность и страх. Все, что она уверенно знала об этом человеке, было то, что она любила его и верила, что он тоже любил ее.
Потом, поскольку она уже рассказала Джерри Херну о себе практически все, она рассказала ему и о Джонатане Весте…
Джерри припарковал машину на площадке, которая находилась рядом со зданием, в котором размещался его офис, и показал жестом на припаркованные машины, блестевшие на полуденном солнце.
— Взгляните на них. Они получили самые лучшие места — они здесь на солнце и свежем воздухе — и они всего лишь машины. Когда-нибудь я надеюсь увидеть, что на этом цементном раю вырастет клиника для детей. Но я боюсь, что пока это всего лишь мечта.
— Почему? Что мешает реализоваться этой мечте?
— Что обычно мешает мечте? Деньги или их нехватка. И конечно, время. Если бы у меня было время, я, может быть, нашел бы нескольких спонсоров.
— Может быть, я смогу помочь?
— Вы? Вы даже не планируете жить в Северной Калифорнии.
— Нет, но я сказала вам, что у меня есть очень богатые друзья.
— Да, но быть богатым не всегда означает быть готовым пожертвовать, не так ли?
Нет, не всегда. Это был спорный вопрос. Кто лучше ее знал, что богатые были и там, и здесь и в лучшем случае они были непредсказуемы?
Рикки, помощница Джерри Херна, ожидала их с историей болезни Елены в руках.
— Это оказалось проще простого, — радостно сообщила она им. — Все архивы по-прежнему были в алфавитном порядке.
— Отлично, — сказал Джерри, взял у нее записи и, обняв ободряюще рукой плечи Андрианны, провел ее в свой кабинет.
Андрианна сидела и ждала, как ребенок, сложив руки на коленях, пока Джерри просматривал историю болезни. То и дело он нетерпеливо перелистывал страницы, зная, какое невыносимое напряжение она сейчас испытывает. Время от времени он отрывался от записей и ободряюще улыбался ей. Наконец он сказал с облегчением:
— Ваша мать умерла не от этого заболевания. У нее было больное сердце.
Ее собственное сердце бешено заколотилось.
— Вы уверены? Вы не обманываете меня для того, чтобы сказать мне то, что я хочу услышать?
— Андрианна! — упрекнул он ее. — Я никогда вам не солгу.
Она вдруг вспомнила, что всего лишь несколько дней назад слышала те же самые слова от Джонатана: «Я не лгал тебе, Андрианна. Я никогда тебе не солгу».
А потом она подумала, что во многом Джерри и Джонатан были похожи, несмотря на очевидные различия в цвете кожи и происхождении. Тот же пристальный взгляд. Своего рода честность, искренность, которую оба носили, как мантию. И у них обоих было качество открытости, которое свидетельствует об уверенности в себе и о смелости. Об уверенности, что он будет принят, и смелости отвечать за собственные поступки, собственные убеждения. Оба явно были титанами среди мужчин — по-прежнему моложавый Джонатан, уже заработавший состояние, о котором некоторые даже не осмеливались мечтать, и Джерри, занимавшийся той медициной, которую другие врачи считали неприемлемой для себя. Оба они, каждый по-своему, были героическими фигурами. Самое большое различие между ними заключалось в том, о чем они мечтали. Джонатан мечтал о том, чтобы сделать еще большее состояние просто ради самого этого процесса, — вызов и победа! А Джерри мечтал о том, чтобы найти деньги на строительство новой клиники. И возможно, именно характер этой мечты, как тонкая линия, отделял любую из этих героических фигур от настоящего героя.
Но вы же не переставали любить чудесного человека сколько-нибудь меньше только потому, что ему чуть-чуть не хватало до того, чтобы быть настоящим героем. Скорее всего, вы любили его таким, каким он уже был, и рассчитывали, что в конечном счете он смог бы стать…
«Ох, Джонатан».
Она была на шаг ближе.
Но почти сразу же подумала о чем-то еще, о чем-то, что трансформировало всю картину, и от этой мысли у нее похолодело внутри. Ее мать умерла от больного сердца, но не таким ли образом все-таки проявилось именно это заболевания, которое и убило ее? Поражая жизненно важные органы, такие, как почки и сердце?
Наблюдая за ее лицом, Джерри, видимо, понял, о чем она думала: он встал и, обойдя вокруг стола, присел на корточки у ее стула.
— Ее сердце болело не от этого. Ваша мать была пациенткой моего отца с того времени, когда была очень молодой — он был старше ее на двадцать лет. Когда ее привели к нему на осмотр, у нее уже было больное сердце.
— Ох, мама! Моя несчастная Елена. Но почему? Она родилась с больным сердцем?
— Я не могу сказать это с уверенностью. Но, судя по этим записям, заключениям моего отца, я бы сказал, что у нее была ревматическая лихорадка. В те дни ревматическая лихорадка часто не выявлялась, и у маленькой девочки мог остаться порок сердца.
— Как выдумаете, что-нибудь могло бы помочь ей? Хирургическая операция? — Она подумала о том, насколько сильно ее любил Эндрю Уайт. Елена так любила его. — Может быть, лучший уход? Что еще?
— Не переносите это на себя, Андрианна. Не изводите себя… Ваша мать умерла тридцать лет назад. Тогда столько мы не знали! Может быть, сегодня ей помогла бы пересадка сердца. Кто может сказать это с уверенностью?
— Я думала о любви.
Он печально улыбнулся ей и покачал головой.
— Любви? — Затем снова повторил. — Кто может сказать это с уверенностью?
Несколько минут они оба молчали, он снова сосредоточился на истории болезни. Она попыталась сделать для себя какие-то выводы из всего увиденного, услышанного и вспомнившегося. В конце она поняла, что действительно не имело значения, насколько сильно Эндрю Уайт любил Елену. Но что на самом деле было важно, так это то, что она любила его и хоть на какое-то время, но она вырвала у вечности свои золотые мгновения жизни. Для нее это было счастьем до самого конца.
Наконец Джерри положил документы на стол:
— По крайней мере, сейчас вы знаете, что нет подтверждения того, что ваша мать была больна именно этой болезнью. Вы ведь это хотели узнать, не так ли?
— Да. Но, — сейчас она улыбнулась, — я с вами не прощаюсь.
— Да? — Он улыбнулся. — Что я могу сейчас сделать для вас? Скажите, и я в вашем распоряжении.
— Я кое-что планирую сделать… И если все получится… Ну, по-моему, я буду жить в Лос-Анджелесе, который вовсе не далеко отсюда, и я хочу, чтобы вы были моим доктором. У меня сейчас период ремиссии, поэтому вам не придется часто видеть меня, просто периодические осмотры. А я смогу прилетать сюда, когда… И если вы… Пожалуйста, Джерри, вы не можете отказать мне!
— Но ведь я не специалист в этой области! И почему вы хотите, чтобы у вас был доктор, к которому вам придется летать самолетом? Кроме того, там, где вы будете жить, вероятно, больше докторов на каждом квадратном дюйме, чем… — Он прервался на полуслове и серьезно посмотрел на нее. Наконец он сказал: — Андрианна, не делайте этого!
— Не делать чего? Просить вас быть моим доктором? Как вам не стыдно, доктор Херн. А как же клятва Гиппократа? Разве вы не поклялись помогать всем, кому можете?
— Вы же знаете, что я имею в виду не это. Я говорю о том, что вы не хотите рассказать этому мужчине всей правды о себе. Если он любит вас, он примет факты такими, как они есть. А если вы его любите, то должны верить, что он поступит именно так. Если вы не можете, то какой тогда смысл во всем?
Смысл был в том, что впервые в своей жизни она делала ставку на любовь и на жизнь, но поскольку не была по натуре настоящим игроком, то нуждалась во всех дополнительных шансах, которые могла получить.
— Когда мы сидели за обедом и разговаривали о том, что вы сменили свою фамилию, вы сказали, что когда поняли, что совершили ошибку, то было уже слишком поздно и не было пути назад. Что вы уже утратили часть себя. Ну, я подумала, что вы не правы, по крайней мере в отношении самого себя. Но это несомненно справедливо для меня. Назад пути нет. Все, что я могу сделать — только двигаться вперед. Я думала, что Джонатан любит меня достаточно, чтобы принять меня на веру. А я докажу свою преданность тем, что буду лучшей женой, насколько это возможно. В этом не может быть ничего плохого — быть лучшей, насколько я смогу.
