Ильдар Абузяров - Агробление по-олбански
– Арестуйте их! – крикнул Жан своим офицерским голосом, одновременно размахивая удостоверением офицера полиции и стреляя в воздух.
Юные красноармейцы-охранники начали скидывать с плеч винтовки и целиться в бандитов. Перепуганные братки-охранники «железной леди» выхватили свои ТТ и принялись беспорядочно палить в потолок и на поражение. А все девчонки из валютного отдела бросились с визгом под стол с самой толстой столешницей из красного дерева – стол начальницы Зинаиды Петровны. Вот в такой неразберихе и происходило ограбление по-албански. Жан с Раулем пригнулись. Я открыл дверь, чтобы впустить их. А в это время Зинаида Петровна ползком-ползком, ей, видите ли, стало тесно с недавними подчиненными под одним столом, двинулась к ближайшему от себя сейфу, где лежали деньги и под нижней пачкой – кукла из фальшивых однодолларовых купюр и с розовым красящим порошком внутри.
Когда пальба затихла, мы вышли на площадку нашего этажа. Увидели истекающих кровью охранников-милиционеров и охранников-бандитов. Один из них – совсем юный, лицо и уши в веснушках, – лежал на полу, широко раскинув руки и глаза. А рядом, забившись в угол, с затравленным взглядом лежала Олеся, гувернантка – без пяти минут губернаторша. Розовощекая блондинка.
Листы из тетради«Блондинки умирают с радостью». Pocket book с таким названием постоянно попадался ему на глаза в книжных ли магазинах, на книжных ли развалах.
Как можно умирать с радостью и почему именно блондинки, – задавал он себе вопросы, но купить книгу не решался. Не было лишних денег, к тому же он совсем не любил детективы.
Спустя много лет он пришел к выводу, что радостная смерть блондинок – сто процентов дело рук мужчин. Ведь если блондинки умирают с радостью, то значит, точно произошла вселенская катастрофа. Метафизический взрыв. Сдвиг любви. Ведь предназначение блондинок – убивать страх смерти в мужчинах. Какой теперь вообще смысл в жизни, если блондинки умирают с радостью?
С тех пор он чувствовал в себе ответственность за всех женщин и смерть каждой из них воспринимал на свой счет. Ему казалось, что его руки постоянно в крови. Красной, как тот вензель в тетрадке.
Перешагнув через нее, мы сбежали вниз. На всякий случай я прижал пистолет к виску Жана. Вряд ли милиция успеет, пройдет еще полчаса, прежде чем они появятся. Камеры наружного и внутреннего наблюдения Эрик отключил.
Глава 34
Вертящиеся дервиши
Блистательная Порта уступает Российской империи в Азии, территории Ардагана, Карса и Батума с портом последнего, равно как и все территории, заключающиеся между прежней русско-турецкой границей и следующей пограничной чертой…
Именно так, торжественно и с достоинством, в 58-й статье Берлинского трактата Османская империя лишилась еще одного своего порта, отрезанного от османского тортища английским «кортиком-авторучой».
Петр и Эфлисон въезжали на оставшийся у Стамбула европейский участок, затаив дыхание. Теперь уже кусочек некогда сладкого пирога не мог не поражать. Кремовые мечети и рахат-лукум. А солнце в шелковых прозрачных штанишках облаков специально для туристов накручивало танец живота, выставляя напоказ аккуратный пупок.
Османская империя сокращалась, как шагреневая кожа, в результате бесконечных войн с Францией, Англией, Россией, Австро-Венгрией, Грецией, Сербским королевством.
Автобус въехал в тот маленький кусок пирога, что остался у Турции от европейской части империи. Прибыли аккурат на станцию Гарем. Как тут Давиду было не вспомнить про свой гарем. Про своих овечек, которым он пообещал быть пастухом.
Азиатская, Анатолийская, часть Турции в несколько раз больше Балканской. Название района Гарем произошло от множества маленьких дворцов, построенных султаном для членов своего двора в Топкапы. С гарема открывался прекрасный вид на бухту и залив заката. Каждая любимая жена должна иметь возможность чувствовать себя единственной и неповторимой. Романтика, одним словом.
Полюбовавшись прекрасным видом, Петр и компания отправились дальше.
Пристань Каракей, с нее и должен был отправиться баркас Давида в Италию. Путь лежал через район Эмминой и Галатский мост. Пристань Каракей находится на другом берегу бухты Золотой Рог.
Спустя каких-то полчаса Петр стоял на пирсе и смотрел в бурлящие воды. Стамбул – полноводный, многоуровневый. Здесь жизнь бурлит как река. А еще, глядя на барашки волн, Петр пришел к умозаключению, что здесь воду переплывала не корова Ио, а баран Каракей (черная овца). Темные завихрения волн поражали внезапно мелькавшей сединой. Как старо это море, как глубока впадина-шрам, разделивший Азию и Европу.
Где-то там за отражающимися в воде куполами Айя-Софии и Голубой мечети находится утопшая Атлантида со своими кафе, барами, бутиками и ресторанами. А между ними, равно как и между Азиатской и Европейской частью, уже роют гигантский тоннель.
С Давидом прощались по-мусульмански. Обнялись, чуть соприкасаясь щеками, хлопая друг друга по спине. Три раза.
– Не буду бриться, – решил Петр, – пока Порошкански не напишет мне письмо.
– Может, все-таки останешься? – жалостливо прищурил свои хитрые глаза на оладьевидных щеках Эфлисон.
– Не могу.
– Дай я тебя обниму. – Эфлисон широко распахнул объятия.
– Давай, Эфлисон, выдави из него все соки, чтоб ему море в случае чего показалось кружкой пива.
После Давид поднялся по качающемуся трапу на палубу «Цептера» – старенького и ржавого. Еще раз оглянулся. А Петр посмотрел в глаза капитану. Вроде нормальный мужик. Суровые глаза не бегают.
– Чего уставился? – огрызнулся капитан.
– Ты хоть понял, как назвал свое судно? – поинтересовался Петр.
– Главное, звучит гордо! – сказал капитан, перемахивая через борт.
Петр хотел было что-то еще сказать, но капитан, между делом отрабатывая матросом, поднимал якорь.
– Пока! – помахал рукой Порошкански.
– Пока, пока. Гюля, гюля! Гуляй, гуляй!
Ветер словно начинал уходить в загул. Баркас со страшным скрежетом оттолкнулся от пирса, словно сорвался с цепи. Отчалил. Но еще долго друзья стояли на берегу. Мрачные и бледные от отчаяния.
После порта Петр и Эфлисон решили заглянуть к давнишнему приятелю Эфлисона армянину Звездоняну в обсерваторию, а уже потом отправиться в Арнаут Кой (Албанскую Деревню) – к родственникам на ночлег. Но сначала отправились прогуляться в Пери. Может, в квартале джиннок найдется Большая Женщина. По пути к остановке почти не разговаривали.
– Скажи, – спросил Петр, – а могла твоя Артемида Эфесская быть женоненавистницей и детоненавистницей? А груди у нее лишь для отвода мужских глаз, как футбол по телевизору?
Вопрос остался без ответа.
После проводов друга полагалось идти в кафе по наитию. Петр стал искать «Стамбульские сладости» и опять вышел на центральную пешеходную улицу – Истикляль. Ноги сами собой привели его в маленький садик под навес кипарисов – подальше от празднующей дождь толпы.
Текке Руми находился среди мраморных, будто греческие колонны, надгробных плит, под которыми покоились дервиши, и остроконечных колпаков. Зал, где дервиши должны были исполнять свои ритуальные вальсы, находился в дальнем конце внутреннего двора-сада. Массивные деревянные двери, выкрашенные в синий цвет, были обиты латунными звездочками и полумесяцами.
– Какие сокровища таятся на дне мироздания? – Петр под ручку с Эфлисоном и вместе с другими зрителями прогуливался перед заветными дверями, напомнившими ему сундук из далекого детства, в котором дедушка прятал колбасу суджук и конфетки монпансье.
В назначенный час двери распахнулись, и Петр увидел натертое до блеска дно сундука – это в центре помещения блестел паркет театрального или танцевального зала, огороженного мраморной балюстрадой. Но в самом углу полусидели-полулежали солдатики с флейтами-стрелами и луками-кобузами – лицом к «замочной скважине», михрабу.
Постепенно в зале стали появляться дервиши. Но медленно, парами. Все как один в белоснежных одеждах и колпаках, так похожих на светильники. С ними глава общины – деде Хасан, уставший до дрожания морщин, седой, как покрытые пылью надгробные плиты, благообразный старичок. Он уселся у михраба на коврик, собираясь вести представление.
Постепенно в ложах усаживались и зрители, которых, по оценкам Петра, было раза в три больше, чем в автобусе. Совершив молитву, дервиши пошли парами по кругу. Прямо бал в царском дворце. Александр Пушкин и Натали Гончарова, Лжедмитрий и Мария Мнишек, Мехмед Старый и Мехмед Молодой. Ударил оркестр. Расположившись посредине залы, дервиши, казалось, пребывали во власти магического ритма. Оркестр навязчиво возвращался к одной и той же музыкальной фразе. Бормотание зурны, стенание дудука.
