Юрий Козлов - Воздушный замок
— Я любил тебя… — повторил Саня. Он вспомнил, как несколько месяцев назад позвонил Свете по телефону и спросил: «Света, не могла бы ты стать моей женой? Подумай, пожалуйста, и позвони мне вечером…» И Света думала до вечера, а потом позвонила и сказала:
— Ты думаешь, нам это надо?
— Значит, ты согласна? — спросил Саня.
— Я-то согласна, — ответила Света. — Но где мы будем жить, что мы будем есть, откуда брать деньги?
— Сейчас это неважно, — сказал Саня. — Главное, что ты согласна…
Саня вспомнил про этот разговор и ужаснулся, что предложил Свете стать его женой по телефону, не видя её лица.
И Света вспомнила, как после этого разговора она повесила трубку, как сердце у неё забилось и как она долго не могла заснуть в ту ночь. Она думала о Сане, о его будущей профессии, о его родителях. Это были приятные мысли. Ещё Света вспоминала синюю дачу в Расторгуеве, пылающую печь, звёздную ночь за окном, Саню, стоящего в полутьме на коленях и целующего ей руки. «Как всё с тех пор изменилось…» — подумала Света. Голос Сани, три часа назад предлагавший ей стать женой, показался вдруг Свете холодным и отчуждённым. Она вскочила с постели, побежала к телефону. Часы на кухне осторожно пробили три часа. В доме напротив горела только цепочка лестничных окон. Света быстро положила трубку. «Всё! — сказала она себе. — Теперь он мой муж. Теперь не время вспоминать обиды и придавать значение мелочам…»
— Я любил тебя… — тихо повторил Саня и посмотрел на таблицу Менделеева. Кое-где на ней были пустые клетки. Эти элементы ещё не открыли. В одну клетку Саня вписал элемент «Светий», в другую «Саний». — Я хотел… — он покраснел, — чтобы тебе… ну, было хорошо со мной…
Света обняла Саню за голову и прижала к себе. Заплакала.
— Тогда почему? — шептала Света. — Почему тогда нам с тобой так плохо?
— Плохо? — горько усмехнулся Саня. — Нам плохо? Кому плохо? — Голос его становился тише и злее. — Тебе плохо? — почти по слогам выговаривал Саня. — Да почему же это тебе плохо? Ты же вынудила меня на себе жениться! Ты каждый день мне звонила и молчала, ожидая, пока я позову тебя в загс! Ты заполучила меня! Радуйся! Так почему же тебе плохо?
— Всё? — спрашивала Света сквозь слёзы.
— Всё! — отвечал Саня.
— И ты… Ты… говоришь мне такие гадости и… так спокойно?
— А ты хочешь, чтобы я мучился. Рвал на себе волосы, бился головой об пол, грыз зубами стены?
— Что с тобой случилось? — кричала Света.
Саня пожимал плечами и ложился на диван, закуривал сигарету.
— Пожалуйста, избавь меня от своих рыданий, — устало говорил он. И отворачивался к стене. — Или иди поплачь в ванную…
Жили у Сани дома. В начале лета в ящичках на балконе зацвели анютины глазки. Света полюбила эти скромные цветочки и ревностно за ними ухаживала. В дождь накрывала полиэтиленовой скатертью, в жару прыскала на них из лейки. А Саня, выходя покурить на балкон, часто гасил окурок о землю в ящичке и оставлял его торчать среди цветов. Света огорчалась. Санина мама, тоже большая цветочница, во всех конфликтах принимала сторону Светы. И когда та появлялась на кухне с заплаканными глазами, Санина мама грозно отправлялась в комнату молодых и заставала там Саню, лежащего на диване и читающего книгу.
— Я думала, — грустно говорила мама, — что когда ты женишься, мне будет трудно полюбить твою жену. А теперь я вижу, что мне становится всё труднее и труднее любить тебя — моего сына.
— Она уже успела нажаловаться? — спрашивал Саня.
Мать уходила, хлопнув дверью.
— Ваши характеры проходят сейчас процесс грубой притирки, — объяснял Сане отец. — Ты не должен так обращаться с женой. Она прекрасная девушка. Нам её жалко.
— Откуда? — тихо интересовался Саня. — Откуда вы знаете, как я с ней обращаюсь? Откуда вы знаете, что она прекрасная девушка?
— Да мы видим… — отвечал отец.
— Ты хочешь, чтобы она превратила меня в тряпку? — шептал Саня. — Чтобы она командовала, а я стоял навытяжку в прихожей, когда она приходит домой?
— Что с тобой случилось? — спрашивал отец.
— Когда я повешусь в ванной, тогда вы узнаете, что со мной случилось! — не выдерживал Саня. — Я не знаю… Понимаешь, я не знаю… — хватал он за руку отца. — Зачем всё это? Зачем учиться? Чтобы потом работать, растить детей, копить деньги на квартиру… И всё время она, она рядом! Сколько же можно? Я не хочу себе ломать из-за неё жизнь! Понимаешь… Я уже не люблю её… Мне скучно! Скучно стало жить! Каждый день одно и то же… Скучно! Скучно!
— Саня… Скажи, зачем ты тогда женился? — тихо спрашивал отец. Ведь ты же взрослый человек, ты отлично знаешь, что ничего другого человечество пока не придумало, и миллионы людей женятся, работают, растят детей, копят деньги на квартиру… Помнишь, ты как-то сочинил фразу для семейного романа? В счастливых семьях растут скучные, бесхарактерные дети? Я бы её слегка переделал — в счастливых семьях растут бездушные, жестокие дети!
Саня уходил на кухню, где у окна сидела и плакала, глядя на холодильник, Света.
Но бывали и хорошие дни. Наташа прибегала на кухню и говорила маме и папе, что Саня в комнате пишет конспект, а Света читает книжку. Родители облегчённо вздыхали. Когда Саня спокойно сидел в комнате и писал конспект, он становился им как-то ближе. Такого Саню они знали и любили. А когда он ходил, расстроенный, по квартире, задевал плечами двери, стискивал зубы и бледнел, родители пугались. Этот Саня был чужим и незнакомым.
Как-то Света, лёжа в кровати и попыхивая сигаретой, спросила у Сани, почему в тот солнечный зимний день именно они, а не Ольга с Юркой, должны были уехать? И Саня ответил, что уехать, собственно, собирался он один, а Свете позвонил просто так, от нечего делать, и вовсе он не думал, что она вот так сразу согласится уехать, а раз уж уехала, да ещё потом несколько дней прожила у него на даче, то нечего теперь задавать глупых вопросов. После свадьбы Саня перестал быть реалистом, и вещи виделись ему не в истинном своём значении, а в зависимости от настроения, в котором он находился. И быть может, будь у него в ту ночь прекрасное настроение, он сказал бы Свете, что позвонил ей единственно потому, что почувствовал, как сильно любит её, и что нельзя ему без неё уезжать. И окажись их семейная жизнь более счастливой, дети их рассказывали бы своим детям, как дедушка и бабушка всё решили, созвонившись на второй день после знакомства, и это ли не настоящая любовь, это ли не судьба?
Но первой всё-таки была Юркина свадьба, которая грянула в начале весны неожиданно и весело. Юрка прибежал к Сане домой, примеривал у зеркала его синий костюм и ругался: костюм был тесноват, а Юрка не признавал другой одежды, кроме свитеров и джинсов. Не хотелось ему даже в день собственной свадьбы влезать в костюм.
Юрка по-прежнему сидел на лекциях и семинарах рядом с Саней, они вместе курили на переменах, но прежней дружбы между ними уже не было. С того самого момента, как Юрка приехал из Ленинграда и Саня спросил его: «Ну как?»
— Ты зря смылся, — ответил Юрка. — Была отличная погода.
— Я не про погоду опрашиваю…
Юрка развёл руками. На другие темы он говорить не желал.
И Саня понял, что правильно смылся.
Юрка больше по институтским лестницам не носился, стал тихим. За бесконечные прогулы его изгнали из старост. «Наверное, в историю с какой-нибудь девицей влип… — предполагали сокурсницы. — Теперь выпутывается…»
Когда Саня пытался рассказать Юрке о Свете, об их отношениях, о том, стоит ли на ней жениться, Юрка начинал злиться. «Старина, — сказал он однажды (Саня ненавидел, когда Юрка называл его «старина»). — Я в этих делах тебе не советчик. Никто здесь не советчик. И вообще… Пожалей хоть девицу… Несёшь чёрт знает что».
После окончания занятий Юрка убегал к Ольге в мастерскую. А Саня гулял по улицам и думал, почему всё-таки Юрка так изменился. «Наверное, зря мы тогда поехали в Ленинград, — грустно думал Саня, — надо было ехать ко мне на дачу — кататься на лыжах…»
Свадьбу играли у Ольги дома. Юрка сидел во главе стола в синем Санином костюме, гордый и бледный, а Саня весело наяривал на пианино, и все ревели: «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там…», словно собирались немедленно проводить Юрку в далёкое плавание. И девяносто процентов гостей думали, что, пожалуй, семейка эта развалится самое раннее через месяц, а самое позднее через год. Потому что жена скульптор, и, говорят, способный, уж она-то за себя постоит, а мужу ещё три года учиться, а родителей у него нет, так что жить им особенно не на что, хорошо, хоть квартира у него однокомнатная есть, переселили туда неожиданно, потому что старый дом на снос пошёл…
Через месяц, зайдя к жене в мастерскую, Юрка обнаружил там стройных девушек с вёслами, дискобола в трусах и сосредоточенного толкателя ядра. Вся эта спортивная компания привольно расположилась в мастерской, а прочие Ольгины скульптуры, которые так нравились Юрке — хрупкие, страдающие, плачущие, — жались по углам. Заломив руки за голову, стояла на коленях и рыдала глиняная Света. Когда заходил Саня, Ольга всегда прятала эту скульптурку за портьеру, и скоро рыдающая Света оделась в серый нищенский плащ из пыли. «Такая весёлая девушка, — удивлялся Юрка. — Почему ты её так вылепила?» Ольга морщилась и пожимала плечами. Она не любила слова «лепить».
