Эдгар Доктороу - Всемирная Выставка
У меня так все внутри и опустилось. Но Мег хмыкнула:
— Норма, брось издеваться! — И, глянув вверх, я заметил, что глаза Нормы смеются; еще раз подумалось: до чего она странная мать — знает, что детям нравится и что им противно. Я тоже рассмеялся.
Мы проехали по мосту Движения и вышли, конечно же, у павильона «Дженерал моторс». С него начинали все. Мы встали в длинную очередь, поднимавшуюся на пандус, заворачивающую за угол, потом еще раз за угол огромного обтекаемого здания со скругленными углами и стенами без окон. Оно напоминало мне «кулич», который получается, если на пляже перевернуть плошку с мокрым песком, постукать по ее донцу и снять с песчаной формовки. Экспозиция фирмы «Дженерал моторс» была самой посещаемой на всей Выставке, так что я воспринял как должное длинную очередь, в которой мы простояли битый час. Вперед двигались еле-еле. Мег держала меня за руку, а Норма, стоя позади нас, покуривала сигареты и обмахивалась шляпой. Мы вели себя тихо. Торжественность ожидания делала всех спокойными и серьезными. Этакая тихая Страна Будущего, где все серьезны и приодеты.
В конце концов нас запустили внутрь. В предвкушении зрелища у меня в животе все сжималось и билось сердце. Скорей-скорей мы заняли места, и каждый сел в кресло со встроенными в высокие подлокотники динамиками; кресла — все повернутые в одну сторону — стояли на движущейся ленте. Свет погас. Зазвучала музыка, кресла дернулись и поехали. Перед нами озарился целый мир, мы словно летели над ним — фантастическое зрелище, я никогда ничего подобного не видел: огромный город из будущего с небоскребами и четырнадцатирядными проспектами, по которым с разными скоростями носились настоящие маленькие автомобильчики — центральные полосы для тех, что едут быстрее, полосы, которые ближе к тротуарам, для тех, что медленнее. Автомобильчики управлялись по радио, водителям даже не надо было крутить баранку! Этот миниатюрный мир показывал, как все можно распланировать, все учесть, поселить людей в сверхсовременных, обтекаемой формы зданиях, в каждом поместив население целого городка со всяческими учреждениями типа школ, магазинов, прачечных, кинотеатров и так далее, что только душе угодно, чтобы людям даже не надо было выходить из дому, прямо будто вся 174-я улица с прилегающими кварталами запихнута в одно гигантское здание. Перед нашим взором проходили мосты и каналы, электрифицированные фермы и аэропорты, где авиалайнеры из подземных ангаров поднимались на поле в лифтах. Мы видели фабрики в огнях и с дымящими трубами, озера, горы и леса, причем все самое настоящее, хотя и выполнено в масштабе, — леса из настоящих маленьких деревьев, в маленьких озерах настоящая вода, и мы двигались вокруг всего этого великолепия, объезжая его на разной высоте, видя все больше и больше всяких подробностей: вот тысячи крошечных автомобильчиков носятся по мостовым туда и сюда, словно живые существа, хотя и маленькие, но вполне осмысленно занятые своими делами. А в маленьких пригородных домиках — люди: сидят, читают газеты, слушают радио. В этих городах будущего здания соединялись пешеходными мостами, а улицы и проспекты лежали глубоко внизу. Никого и никогда в этом футуристическом мире не задавит машиной! Все сделано было с толком, зря ездить людям здесь никуда не нужно, разве что за город, а все остальное — школа, работа, магазин — прямо под боком. Здорово. Все это называлось Футурама, я про нее и раньше слышал, однако увидеть своими глазами — совсем другое дело: все эти маленькие штучки движутся, свет переходит в тень, все живет, будто глядишь на самую великолепную, самую огромную и сложную игрушку в мире! Между прочим, насчет игрушки это была моя собственная мысль, никто мне ее не подсказывал. Игрушка, которой захотел бы владеть любой ребенок. В нее можно было бы играть до скончания века. При взгляде на эти автомобильчики мне вспомнились машинки, которыми я играл, когда был маленьким, — крошечные, размером с палец бронзовые двухдверные и четырехдверные легковушки с колесиками, крутившимися на осях не толще швейной иглы, когда я катал их по цветным полоскам моего клетчатого шерстяного одеяла. Все здания были макетами, это был макетный мир. Он полнился соответствующей музыкой, и диктор давал пояснения по мере того, как перед глазами проплывали все эти чудеса, эти каплевидные автомобили и города с кондиционированным воздухом.
А самое удивительное, что после того, как в конце показали макет уличного перекрестка, и со значком «Я видел будущее» в руках все вышли на солнце, мы оказались на таком же в точности перекрестке, как только что видели, — будущее лежало под ногами, маленькое стало большим, масштаб увеличился, это был уже не макет, на который смотришь сверху, а самый настоящий перекресток из будущего, и мы стояли на нем, прямо тут, на Всемирной выставке!
Это меня ошеломило. Возможно, дело было всего лишь во внезапном переходе из темноты на свет, но у меня даже ноги подкосились. Мне показалось, что я сам вдруг уменьшился, это чувство длилось всего мгновенье, но было очень острым. В результате мое внимание обратилось именно к размерам всего, что имелось на Выставке. Норма повела нас к павильону Железнодорожного транспорта. Мы сидели в зале, глядя на сцену, где была диорама с локомотивами и поездами, бегущими через горы, долины и реки, проносящимися сквозь города. Мы снова стали большими. Маленький товарный состав исчезал за поворотом в тот самый миг, когда пассажирский появлялся на мосту. Диктор сообщил нам, что для этой экспозиции рельсы уложены на семидесяти тысячах шпал и приколочены четвертью миллиона крошечных костылей. А после, выйдя на свет божий из выставочного зала, мы попали на настоящий железнодорожный узел, где стояли старинные паровозы «Генерал», «Дэниел Нэйсон» и новейшие, сверхсовременные локомотивы, огромные темно-зеленые монстры с колесами выше человеческого роста. Опять двадцать пять!
Потом, в павильоне «Эдисоновской объединенной компании», все вновь помельчало: показывали диораму Нью-Йорка — жизнь города с утра и до ночи. Виден был весь город, Гудзон, за ним Джерси-сити, а в заливе — статуя Свободы. Виден был даже Вестчестер и кусок штата Коннектикут. Я поискал глазами наш дом в Бронксе, но не нашел. Норма сказала, что вроде бы она разглядела парк «Клермонт». Прямо под нами торчали громадные каменные небоскребы, улицы полнились автобусами и машинами, работало метро и надземка, все, что положено мегалополису, в котором жизнь бьет ключом, а потом даже показали, как над ним в полдень разразилась гроза и во всех зданиях и на улицах зажглись огни, чтобы разогнать тьму.
В каждом из павильонов Всемирной выставки, благодаря сноровке и изобретательности строителей и инженеров, мир был представлен многократно уменьшенным. Или, наоборот, вдруг все показывали огромным, больше, чем оно должно быть. На экспозиции в павильоне Здравоохранения выставлялись разные части тела, причем каждая во много раз больше натуральных размеров. Огромное ухо, нос (все это с проходами, клапанами и ячеистой костной структурой), гигантские, сделанные из розового пластика штуковины величиной больше моего роста. Глаз был сделан таким большим, что в него можно было зайти самому! Входишь, смотришь в его хрусталик, который меняется, чтобы ты сделался то близоруким, то дальнозорким. У всех у нас от этого голова пошла кругом. А потом огромный человек, сделанный, видимо, из плексигласа, со всеми его внутренними органами напоказ, однако без пениса — ошибка, о которой я ничего не сказал ни Мег, ни Норме, решив, что это было бы неприлично.
А снаружи повсюду высились каменные изваяния мужчин и женщин в разных позах, то борющихся с собаками, то с быками, то плавающих вместе с дельфинами, стоящих на одной ноге или с фермерскими орудиями на плече. Они были то в каменных платьях или каменных штанах, то голые, с каменными грудями и задами. Видны были мускулы их ног и рук, их ребра и каменные спинные хребты. Они стояли и лежали в бассейнах и на высоких колоннах либо вздымались среди кустов. Некоторые из них были вдавлены в стены зданий, так что видны оказывались только спереди — бетонные скульптуры, похожие на песочные пляжные «куличи». Такими же бесстрастными фигурами были разрисованы стены зданий, где на огромных фресках они стояли с пробирками, колбами или чертежами в руках. Ни на кого из моих знакомых они не походили, причем некоторые были огромными, другие мелкими. Фигуры переплетались, так что и не поймешь, где чья рука и чье тело. Я совершенно потерял голову от всего это смешения размеров.
Нам хотелось всюду поспеть, все попробовать. «Тпру, тпру, — осаживала нас Норма, — разогнались!» Сладить с нами становилось трудновато. Она повела нас в молочный буфет, мы сели, взяв сандвичи с яичным салатом на белом хлебе и молочные коктейли, и замечательно перекусили. Сидели мы за маленьким металлическим столиком под зонтом, мы ели и пили, а Норма, облокотившись, курила сигарету и смотрела на нас. Себе она взяла стакан пахты. Когда мы с едой покончили, она наклонилась к Мег и ласково отерла ей бумажной салфеткой перепачканные молочным коктейлем губы, которые та, закрыв глаза, с готовностью подставила.
