Дональд Стюарт - Современная австралийская новелла
— Да таких — тринадцать на дюжину! — воскликнул тот, что подал ей кларет.
— Но он живет здесь.
— То есть как — здесь? В этом доме?
— Ну да. Он… он сейчас тут?
— Не исключена. Подожди-ка, я схожу спрошу Мардж. Она здесь живет.
Пока его не было, девушка хмуро жалась к стене. Кларет оказался тепловатым. Но вот юноша вернулся и, взяв ее за рукав, отвел в тесную кухоньку. Мардж стояла у раковины и нарезала салат. Увидев девушку, она улыбнулась.
— А теперь, Мардж, повтори-ка все с самого начала, — сказал юноша и вышел.
— Так вот, Джон жил здесь, но уже несколько месяцев как съехал.
— A-а… И где же… он теперь живет?
— Да тут неподалеку. Квартала через два.
— Вы его адрес знаете?
Мардж открыла буфет, извлекла оттуда клочок оберточной бумаги и протянула его молоденькой собеседнице.
— Джордж говорит — вы из Квинсленда?
— Да.
— Видно, Джон пользуется большим успехом, не иначе. Могу сказать точно: ни из-за одного мужчины я бы в такую даль не потащилась. — И она стала счищать салат с покрасневших пальцев. — Вы из какого университета?
— Вообще-то, ни из какого. Я еще в школу хожу.
Руки с налипшими на них обрезками салата застыли в воздухе.
— Это надо же, детка, а сколько тебе лет?
— Шестнадцать. Но вот-вот исполнится семнадцать.
— Надо же, детка, а твоим родителям известно, где ты?
— Нет… Ну, не совсем…
Из освещенного холодильника, где орудовала Мардж, отдирая примерзшую формочку с кубиками льда, донеслось что-то невнятное. Потом, поливая теплой водой перевернутую форму, Мардж спросила:
— А у тебя хоть есть где переночевать?
Об этом школьница не позаботилась заранее и теперь, столкнувшись лицом к лицу с действительностью, растерялась.
— Можешь переночевать тут, если хочешь, — предложила Мардж. — Эта орава, видимо, собирается пробыть здесь всю ночь, так что располагайся, где найдешь место.
Наутро, в понедельник, ее разбудило солнце — оно жгло веки, и спальный мешок увлажнился от его тепла. Девушка открыла глаза и сквозь ребристую черную ограду балкона стала отрешенно смотреть на пробегавшие внизу машины. Прямо перед нею четко обозначилось горлышко коричневатой бутылки из-под пива, потом она обнаружила, что рядом спит какой-то человек. При мысли о том, что Джон совсем близко, в каких-нибудь двух кварталах отсюда, у нее потеплело на душе. Ей представилось: вот он идет мимо красивых старых домов — босой, волосы спутаны ветром… Она села и увидела вокруг еще несколько спящих. Балкон потрескивал под тяжестью их тел, на подоконнике стояли перевернутые стаканы. Осторожно переступая через чьи-то ноги и руки, девушка спустилась вниз. Теперь звук в проигрывателе был приглушен, но он все еще извергал пульсирующие ритмы. В кухне что-то жарили, и от этого запаха ее пустой желудок так и подпрыгнул. Радостное волнение охватило ее, когда она выбралась из дома и бросила последний взгляд на распростертые под солнцем тела. Чугунная черная калитка бесшумно закрылась за нею.
Дом, где жил Джон, оказался большой, с узким аккуратным газончиком впереди, на котором то тут, то там доблестно высились цветы-одиночки.
Удар старенького дверного молотка эхом отозвался во всем доме; залаял щенок, стараясь просунуть нос под входную дверь. Но на шум никто не вышел. Снова раздался глухой удар молотка по дереву, и щенок стал отчаянно скрестись о коврик.
На сей раз в коридоре послышалось шлепанье ног, и дверь с силой распахнулась. Каштановая грива вывалилась наружу.
— Здорово, — сказал гривастый.
— Привет. Здесь живет Джон?
Не дав ей больше сказать ни единого слова, гривастый повернулся и пошел по коридору. Постучал в какую-то дверь.
— Вали отсюда и не возникай, — донесся изнутри низкий голос.
— Тебя тут спрашивают, тупарь.
— Кто?
— А я почем знаю?
— Ладно, обожди.
Гривастый повернулся к стоявшей на крыльце девушке и кивком предложил ей войти. В доме пахло затхлостью — казалось, и воздуху, чтобы проникнуть сюда, требуется особое разрешение. Дверь комнаты отворилась… и грянуло молчание. Грянуло, словно гром. Джон напряженно морщился, явно не узнавая ее, потом в смущении отбросил волосы со лба.
— Чем могу быть полезен? — последовал вопрос.
Девушке вдруг стало как-то зябко. Она чуть опустила глаза. Опершись о полуоткрытую дверь, Джон одной рукой поддерживал пижамные штаны, а другой накинутый на плечи темный вязаный жакет, который был мал ему размера на два. Он прочистил горло.
— Слушай, лапочка, что тебе надо?
Девушка взяла в руки пластинку, которую до тех пор держала под мышкой, и молча протянула ему. Он бросил взгляд на конверт.
— На что это?
— Тебе.
— «Военный реквием» Бриттена?
— Ты сказал, у тебя его нет.
— Разве? — Он удивленно поднял брови. — Когда ж я это сказал?
— На фестивале искусств в Канберре, — ответила она тихо.
— О, черт! Теперь я тебя вспомнил. Что ж ты сразу не сказала? — Он положил руки ей на плечи и заглянул в лицо. — Конечно, я тебя помню. — От рук его исходило живое тепло, но в голосе особого тепла не было. — Входи же, входи.
Дверь широко распахнулась, и она вошла в темную комнату. Стены были увешаны огромными плакатами, с которых смотрели изображенные во весь рост знаменитости; освещавшая их свеча догорала. Он знаком предложил ей сесть в низкое плетеное кресло с самодельными подушками, а сам опустился на тюфяк, разостланный прямо на полу.
— Так что же ты поделывала все это время? — спросил он.
— Сдала экзамены в школе, на тот год меня назначили старостой… — начала было она, но недоговорила: женский голос, злобный и сиплый, стал ее передразнивать:
— …«Я сдала все экзамены, Джонни, и я любимица нашей училки…»
— Заткнись, Энн! — прошипел Джон.
Но голос не унимался:
— Бог ты мой, и откуда такая взялась — что за смущение, что за наивность! — И Энн, приподнявшись на тюфяке, уставилась на понурившуюся девушку в кресле. Некоторое время они смотрели друг на друга.
— Джонни, малюточка, твой выбор становится раз от разу все хуже, — плачущим голосом объявила Энн. Джон приблизил лицо к лицу Энн и зашептал сердито:
— А уж если я выбрал тебя, значит, дальше вообще ехать некуда.
Энн хихикнула и поцеловала его. Поглядев после этого на школьницу, Джон немного смутился. Девушка беспокойно заерзала в кресле.
— Надеюсь, пластинка тебе понравится…
Она осеклась, и Энн снова захихикала.
— Очень понравится, уверен, — подхватил Джон.
— А что за пластинка? — не унимался сиплый голос.
— Заткнись, Энн. Хоть на минутку.
— Так что это все-таки за пластинка? — Теперь вопрос прозвучал еще настойчивей. Энн снова села, взглянула на конверт. — «Военный реквием»? Ведь он у нас есть. И ты его терпеть не можешь. О чем же ты говоришь? Боже мой, Джонни, ты катишься вниз неудержимо.
Джон вскочил и выбежал из комнаты. Девушка и женщина уперлись друг в друга холодным взглядом. Наконец школьница не выдержала, порывисто схватила свой мешок, потом пластинку.
Джон сидел на корточках у входной двери, утренний свет заливал его короткую жесткую бороду. Он закурил сигарету и стал задумчиво смотреть перед собой сквозь проволочную сетку, которой была затянута дверь.
— Слушай-ка, — начал он, глядя под ноги стоящей рядом девушке. — Все, что я тебе тогда говорил, была истинная правда. Ты меня понимаешь? Но обстоятельства и всякое такое могут изменить смысл наших слов.
— Я понимаю.
В голосе девушки была та мягкость, что дается мудростью. Ноги пронесли ее мимо сидящей на корточках фигуры, вынесли на улицу и торопливо зашагали по бетонным дорожкам, зеленым лужайкам, шумным мостовым.
Так она шла, и странное чувство облегчения и вновь обретенной свободы росло в ее сердце.
Проходя по переулку, она услышала негромкую музыку. Посмотрела через дыру в ограде и увидела мальчика лет восьми. Он сидел в высокой траве перед проигрывателем, весь обратившись в слух. Она постучала по ветхой ограде, и он поднял глаза, но проигрывателя не остановил. Потом вдруг вскинулся:
— Кто там лупит по моей загородке? — и, забравшись на ограду, с любопытством уставился на незваную гостью.
— Привет! — сказала она. — До чего же ты хорошо играешь! А Бриттен тебе нравится?
— Вы сказали — бритты? Это которые были в Британии? — спросил мальчуган.
— Умница, — рассмеялась девушка. — Слушай, хочешь, я тебе это подарю?
И она протянула ему пластинку.
— Обложка красивая, — объявил он, оглядев конверт с обеих сторон.
— Ты и нотную грамоту знаешь?
— А как же! — гордо ответствовал мальчик. — Я вообще грамотный. В пятницу получил отлично по правописанию. А сегодня я болею.
