Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах
Получение результатов допроса совпало с окончанием экспертизы документов. Таким образом, спустя непродолжительное время передо мной открылась следующая картина маслом: кадровичка приняла тех троих за большую взятку. Настолько большую, что она просто не смогла устоять. На вакантные места в юридический отдел и отдел документации проходил набор. Кадровичка отсеяла всех, кроме этих троих, а они действительно казались опытными специалистами и соответствовали всем требованиям. Перед приемом на работу их проверяла служба безопасности и ничего такого на них не накопала: обыкновенный наемный планктон с положительными отзывами с предыдущих мест. Как я уже и говорил, кадровичка отсеяла всех прочих, сильных претендентов, и тем, кто проводил собеседования после нее, естественно, приглянулась эта, канувшая теперь не пойми куда, троица, крайне выгодно смотревшаяся на общем, сером фоне. Кадровичка сказала, что ее «попросили серьезные люди», подкрепив свою просьбу суммой, за которую ей пришлось бы работать пять лет, и она согласилась.
Становилось понятно, что при таких раскладах с документами просто не может быть все в порядке. Так и оказалось: из пяти стоявших на бумагах печатей четыре оказались поддельными, а в реестре участки продолжали значиться за прежним собственником. Единственное, что не под силу было диверсантам, так это сделать недействительным факт самой покупки. Получалось, что стройка началась на неоформленной земле, и в этом была чудовищная проблема, так как квартиры во всех трех домах были уже раскуплены заранее, а начинать строительство на неоформленной земле я не имел никакого права, следовательно, не имел я и права продавать квартиры. Все это называлось «мошенничеством в особо крупных», о чем и сообщил мне прошаренный в таких вопросах начальник моей СБ – отставной генерал ГБ с секретной фамилией А-в.
– Продрочили?! – грозно спросил я у отставного генерала.
– И у старухи бывает прореха, – сокрушенно ответил генерал. – Да вы не волнуйтесь, Вячеслав Михалыч, оформим все задним числом, мои ребята все проконтролируют. Чего с этой бабой делать будем? Она ведь и заявление может написать.
– Не знаю, – буркнул я. – Какие у вас предложения?
– Может быть, автокатастрофа? – предположил генерал. – Предателей надо наказывать.
– Делайте то, что сочтете нужным. Меня эта баба уже не волнует, ее для меня уже нет, – ответил я, не подозревая, что в кармане генеральского пиджака работало маленькое скверное устройство цифровой записи. Генерал продался Бабуриной раньше всех, и кадровичка была лишь частью того плана, который он разработал против меня, и с ним пришел к царь-бабе на поклон. Изначально Бабурина действительно хотела насесть на меня со своим генподрядом, но, увидев, что за козыри в руках у генерала, немедленно решила раздавить меня всей своей тушей.
Я еще успел несколько раз встретиться с Женей и с теми, кого она представила как продюсера и режиссера. Я рассеянно слушал их творческую болтовню, позволив убедить себя раскошелиться на фильмец с развеселым сценарием, который я не читал потому, что мне вдруг стало все равно. Женя рассказала мне об истинной жизни множества известнейших актеров, и эта подлинность не шла ни в какое сравнение с мифами, которые так полюбили в последнее время скармливать народу газеты и телевидение. Когда вы читаете, что у актера Б. роман с актрисой М., – это чистейшая ложь, так как Б. – педераст, а М. имеет любовника-студента. «Это часть профессии», – так объяснила мне однажды Женя, когда я прочел в Интернете интервью некоего молодого актера, который утверждал, что они с Женей чуть ли не помолвлены. Я закатил было скандал, но она очень быстро все объяснила:
– Актер играет не только на сцене, он играет везде. Его судьба – играть, чтобы верили. У актера, как и у всякого публичного человека, должен быть миф, легенда, делающая его не таким, как все. Несуществующие любовные связи очень нравятся зрителю, который в них верит. Любая публичная личность жива, покуда о ней говорят, видишь ли. А что говорят – это ли важно? Обо мне можно сказать, что я собираюсь замуж за молодого актера. Значит, я еще не такая уж старая и никому не нужная, раз у меня шуры-муры с молоденьким. На самом-то деле он пидор, но играет в сериале про цыганскую любовь ебливого цыгана и, значит, пидором не может быть по определению, вот и сделали из него моего любовника. А вот, допустим, З., которому уже много-много лет и который «наше все». У него положительнейший имидж, и, конечно, никто никогда не узнает, что перед каждым выходом на сцену ему в гримерной дрочит его костюмерша, а сам он гомик…
Благодаря Жене я превратился в ходячий справочник пикантной информации, в котором можно было найти сведения о постельной жизни множества народных, заслуженных, известных и не очень артистов, почерпнуть информацию относительно их сексуальной ориентации и многое другое. Однажды, совершенно случайно, хотя ничего случайного не бывает, мне на глаза попалась цитата режиссера Тарковского, который назвал артистов «зверушками». Что ж, я не могу с ним не согласиться. Я был свидетелем подлинной жизни этих зверушек и теперь понимаю, почему раньше актеров хоронили за кладбищенской оградой.
Поначалу мне все это было интересно, я любил Женю, но вот какая интересная особенность! – чем больше она рассказывала, тем тоньше становилась моя любовь к ней. Поэтому сейчас, когда я излагаю эту историю, то нарисовать красочную картину нашей любви, на которой яркими красками проступало бы мое искреннее чувство, у меня никак не получается. К тому дню, когда я вынужден был выполнить данное мною обещание и профинансировал фильм с Жениным участием, я уже почти не любил ее, но все же это было еще не настолько сильным отторжением, чтобы отказаться от собственных слов. На следующий день после встречи с продюсером и режиссером я привез Жене деньги – миллион долларов.
– Возьми, – попросил я, – трать сама, а то эти двое хлыщей обдерут тебя. Пусть это принесет тебе известность и все, что ты хочешь.
Она посмотрела на меня, на деньги, опять на меня и сказала:
– Это все?
– В каком смысле все? – спросил я. – Разве мало?
– Нет. Ты не понял. Мне показалось, что ты хочешь уйти.
– Хочу.
– Ты больше не любишь меня?
– Это сложно, Женя.
– Что сложно? Сказать «на тебе деньги и прощай»?
– Да.
– Тогда оставайся. Я вижу, как тебя что-то ест изнутри, и я тут ни при чем. Оставайся, расскажи мне обо всех своих проблемах, я помогу, я вылечу тебя, я…
– Не надо, – я протянул руку и погладил ее по голове, как гладят кошку, – лучше я приду потом. Считай, что у меня приступ жадности и мне надо его пережить в одиночестве.
– Но…
– Да ладно. – Я хлопнул дверью и сразу почувствовал себя невероятно легко. Настолько, что захотелось пропеть что-нибудь, заорать, разбить окно, словом, выкинуть какую-нибудь штуку, коленце, номер, отмочить, сбацать, провернуть. Вместо этого я велел Вадику отвезти меня в офис, но по дороге заехал в какой-то кабак, где страшно напился, пел песни в караоке, требовал ставить музыку без очереди и вдруг снова услышал голоса, страшно испугался, полез под стол, и весь кабак потешался надо мной. А на следующий день меня арестовали.
3
Генерал с секретной фамилией сдал меня Бабуриной. Он долго готовился, этот старый служака, этот ебаный в жопу корифей аппаратных интриг. Он выволок на свет и приволок подколотый, подшитый материал, он провел раскопки в деле убийства Блудова со товарищи и позволил себе намек, что убийцей мог быть только я, он приложил запись нашего с ним разговора, в котором он предлагал мне разбить в автокатастрофе тетку из отдела кадров. Он обвинил меня в неуплате налогов…
Да, я не платил налоги. Это правда. А кто их платит? А если их платить наряду со всеми взятками, которые даешь каждому начиная с Кисина, который делится со стариком Бабуриным в кепке и дальше пошло-поехало по нисходящей и остановилось на Самуиле Самуилыче и на Эвридике Гарпиевне, то себе ничего не остается! Прибыли-то, натурально, шиш! Ну, может, конечно, и не шиш, но тем не менее. Всем охота нажить побольше, и я не исключение. В сущности, я как был, так и остался прежним, вороватым и хитрым прорабом – эталоном строительного жульничества. Все мы тут, в строительстве, прорабы. Блядь.
Да, я ругаюсь, я аутентичен, я йогурт с натуральным вкусом! А как мне прикажете вести себя, коли этот генерал так меня выхорил? Меня арестовывали красиво: я романтично курил сигару, раздумывая над участью окурка, когда в кабинет вошли пять человек в черных масках, вооруженные огнестрельным дизайнерским оружием, и некто православный, заявивший, что он главный.
– Гражданин Юрьев? – осведомился человек без маски. Был он широк в груди и по-кавалерийски клещеног, над желтоватыми глазами его с непомерно большими, как смолой налитыми, зрачками срослись разлатые черные брови. Он был бы красив той неброской, но запоминающейся мужественной красотой, если бы не слишком хищный вырез ноздрей небольшого ястребиного носа, не мутная наволочь в глазах. Он снял фуражку, обнажив могучий угловатый череп, прикрытый редким белесым волосом. Из-за крутого, волчьего склада, лысеющего лба, он бегло оглядел кабинет и, улыбчиво сощурив глаза, тяжко блестевшие из глубоких подвалов глазниц, склонился в шутовском, издевательском поклоне, верно наслаждаясь наличием в кармане своего кителя вспотевшего ордера на мой арест. Он рассматривал меня с наивной беззастенчивостью, часто мигая своими мрачными, как питерское осеннее небо, глазами. На смуглом лице его явно сквозило нетерпеливое ожидание.
