Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы
Двор его дома превратился в клуб, где тренировали тело и очищали дух. Вместе с юношами он поднимал тяжести и учился драться на палках. Руки Садека стали такими же крепкими, как накачанные ноги лудильщика. Хасан и без того настоящий богатырь. Остальные же были полны энтузиазма. Это Садек дал мудрый совет позвать в клуб бродяг и нищих. Им понравились физические нагрузки, а речи Касема захватили их еще больше. Да, их мало, но своей преданностью они стоят многих. Вдруг Ихсан пропищала: «Па-па!», и Касем расцеловал ее. Край его галабеи, где она сидела, стал мокрым. Из кухни доносились удары пестика о ступку, голоса Камар и Сакины и мяуканье кошки. Под окном проехала повозка, в ней хлопали в такт песни:
Вот как воин наш удал!Феску скинул — наместником стал!
Касем заулыбался, вспомнив вечер, когда Яхья, хлебнув лишнего, распевал эту песню. Эх, если бы все удалось и у жителей улицы была бы одна забота — петь! Вскоре среди нас окажется много сильных и верных людей. И мы вместе бросим вызов управляющему, надсмотрщикам и всем несправедливостям. На улице останутся жить милосердный дед и его безгрешные внуки. Будут уничтожены нищета, грязь, бедность и произвол. Мы больше не увидим ни вшей, ни мух, ни дубинок. Под сенью сада воцарится безмятежный покой, и будет слышна лишь чудесная мелодия. Касем очнулся от грез, услышав, как Камар ругает Сакину. Удивленный, он прислушался и позвал жену. Дверь тут же распахнулась, и в комнату вошла Камар, толкая рабыню:
— Ты глянь на нее! Мать ее родилась в этом доме, она сама родилась здесь, и не стесняется нас подслушивать!
Касем с укором взглянул на Сакину, а та закричала низким голосом:
— Я не предательница, господин! Госпожа не хочет меня слушать!
Камар была в ужасе и не могла этого скрыть:
— Я видела, как она с улыбкой говорила, что к следующему празднику Касем станет главой квартала, как в свое время Габаль стал главой Хамданов. Спроси-ка ее, что она имела в виду?
Касем, нахмурившись, озабоченно спросил:
— Так что ты говорила, Сакина?
Со свойственной ей смелостью Сакина отвечала:
— То, что сказала. Я ведь не из тех, кто сегодня в одном доме работает, а завтра — в другом. Я здесь выросла, можно было и не скрывать от меня тайну.
Касем и Камар переглянулись. Он указал глазами на дочь, и жена забрала девочку. Касем велел Сакине сесть, рабыня опустилась у его ног и сказала:
— Разве справедливо, что чужие знают о твоей тайне, а я остаюсь в неведении?!
— О какой тайне ты говоришь?
— Которую Кандиль поведал тебе у скалы Хинд!
Камар ахнула, но Касем сделал жест, чтобы Сакина продолжала.
— Так же, как это было с Габалем и Рифаа, — сказала она. — Ты один из них. Ты был господином, даже когда пас овец. Я была посредницей между тобой и госпожой. Как ты мог забыть? Вы мне раньше других должны были рассказать. Как можно доверять посторонним и не верить своей служанке? Да простит вас Господь! Я молюсь, чтобы ты одержал победу над управляющим и надсмотрщиками! Об этом просят Бога все!
Камар, нервными движениями укачивая ребенка, воскликнула:
— Не следовало тебе нас подслушивать. Это грех!
Но Сакина горячо и искренне возразила:
— Я и не думала следить за вами, Господь свидетель! Просто услышала через дверь ваш разговор. Не может же человек заткнуть себе уши! А ты, госпожа, своим недоверием разрываешь мне сердце! Я не предательница. Вы последние, кого я предала бы. Зачем мне вас предавать и кому? Да простит тебя Господь, госпожа!
Касем внимательно изучал Сакину, не только глазами, но и сердцем. Когда она закончила, он спокойно сказал:
— Ты предана нам, Сакина. В твоей верности никто не сомневается.
Сакина взглянула на него с надеждой и промолвила:
— Да пошлет Всевышний тебе здоровье, господин! Ей-богу, я такая и есть!
— Я могу отличить, кто верен, а кто нет. Измена не поселится в моем доме, как это было в доме Рифаа. Камар! Эта женщина так же чиста, как и ты. Не надо думать о ней плохо. Она член нашей семьи, и я не забуду, что именно она принесла мне когда-то радостную весть.
— Но ведь она подслушивала, — ответила Камар, хотя в ее голосе чувствовалось спокойствие.
— Она не подслушивала, — улыбнулся Касем, — просто Господу было угодно, чтобы она нас услышала, как услышал Рифаа голос нашего деда. Господь благословил тебя, Сакина!
Сакина схватила его руку и принялась целовать:
— Моя жизнь принадлежит тебе, господин. Клянусь, ты победишь наших врагов и станешь главой улицы!
— Но я вовсе не хочу быть главой, Сакина!
Рабыня воздела руки:
— Боже, сделай, как он желает!
— Аминь!
Касем посмотрел на нее с улыбкой и сказал:
— Ты будешь моей посланницей, если понадобится. Будешь участвовать в нашем деле.
Лицо Сакины просияло, глаза загорелись, а Касем продолжил:
— Если судьба позволит нам распределить доходы от имения, как мы того хотим, ни одна женщина не будет обделена, будь то госпожа или служанка!
От изумления Сакина онемела.
— Владелец имения сказал мне, что имущество принадлежит всем его потомкам. А ты, Сакина, ему внучка наравне с Камар.
Радостная Сакина благодарно поклонилась Касему. С улицы донеслись звуки свирели. Кто-то крикнул:
— Лахита! Тысячу раз слава тебе!
Касем выглянул на улицу и увидел надсмотрщиков на конях, украшенных бумажными цветами. Люди приветствовали их возгласами и преподносили им подати. Затем надсмотрщики направились в пустыню, чтобы по обычаю праздника устроить соревнования — скачки и борьбу на палках. Как только процессия скрылась, на улицу вышел Аграма. Он шатался из стороны в сторону от хмеля. Касем улыбнулся, увидев юношу, который у них считался одним из самых преданных и надежных. Он следил за ним. Аграма стал посреди улицы бродяг и выкрикнул:
— Вот такой я богатырь!
— Эй, король бродяг! — посмеялись из окна дома в квартале Рифаа.
Аграма поднял красные глаза к окну, откуда раздался голос, и заорал заплетающимся языком:
— Пришел наш черед, цыгане!
На его слова во всем этом шуме, гаме, музыке и пении обернулись и мальчишки, и пьяные, и накурившиеся гашиша. Вдруг кто-то крикнул:
— Вы слышали, что он сказал? Пришел черед бродяг! Не хотите послушать?
Едва держащийся на ногах Аграма прокричал:
— У нас общий предок, и имение он завещал всем! С надсмотрщиками будет покончено! — и затерялся в толпе.
Касем вскочил, схватил накидку и спешно вышел из комнаты.
— Да будет проклято вино! — проговорил он.
77
— Не показывайтесь на людях, когда вы пьяны! — серьезно и строго сказал Касем. Он сидел у подножия скалы Хинд, и взгляд его скользил по лицам близких товарищей: Садека, Хасана, Аграмы, Шаабана, Абу Фисады и Хамруша. За его спиной гора упиралась в небосвод, на котором вспыхивали первые звезды — предвестники ночи. В пустыне было безлюдно, только на южной ее окраине стоял, опершись на свой посох, одинокий пастух. Аграма повесил голову, сокрушаясь:
— Лучше б я умер!
— Теперь совершенные ошибки раскаянием не исправишь, — холодно сказал ему Касем. — Сейчас важно узнать, как твой пьяный бред восприняли наши враги.
— Наверняка его многие слышали, — сказал Садек.
Хасан нахмурился:
— Я сам слышал в кофейне квартала Габаль, куда меня пригласил товарищ из этого рода. Там вслух рассказывали об Аграме. Мужчина говорил и смеялся. Но я не исключаю, что его рассказ мог заронить сомнения. Боюсь, они начнут передавать эту историю друг другу, пока она не дойдет до одного из надсмотрщиков.
— Не преувеличивай, Хасан, — вздохнул Аграма.
— Лучше уж перебрать с осторожностью, чем с беспечностью. Иначе нас застигнут врасплох!
— Мы поклялись, что не будем бояться смерти! — воскликнул Аграма.
— А разве ты не клялся хранить тайну?! — вспылил Садек.
— Если сейчас не выстоим, конец всем надеждам, — заключил Касем.
В надвигающейся темноте зависла тишина. Молчание прервал Касем:
— Надо подготовиться!
— Следует быть готовым к самому худшему, — добавил Хасан.
— Значит, придется сражаться, — опечалился Касем.
Несмотря на темноту, они повернули головы, чтобы посмотреть друг на друга. Над ними одна за другой появлялись звезды. Дул ветер, приносящий с собой остатки дневной жары. Наконец Хамруш сказал:
— Будем драться насмерть!
Касему не понравились его слова.
— Тогда все останется как есть! — воскликнул он.
— Они с нами быстро расправятся, — добавил Садек.
— Хорошо, что твой дом связан родственными узами с Саварисом, — сказал Касему Абу Фисада, — а жена приходится родственницей супруге управляющего, не говоря уже о том, что Закария в молодости дружил с Лахитой.
