Джон Тул - Сговор остолопов
Еще имелась Мирна, являвшаяся ему в череде снов, принявших форму многосерийного «Бэтмена», который он в детстве смотрел в Притании. Одна глаза следовала за другой. В одной, особенно ужасной серии он стоял на платформе подземки, возрожденный в облике Св.Иакова-младшего, замученного евреями. Через турникет прошла Мирна с плакатом «НЕНАСИЛЬСТВЕННЫЙ КОНГРЕСС СЕКСУАЛЬНО ОБЕЗДОЛЕННЫХ» и начала доставать его вопросами. «Иисус выступит вперед, в шкурах или же без оных,» — величественно предрек Игнациус-Иаков. Однако Мирна, презрительно ухмыляясь, столкнула его вместе с плакатом на рельсы, прямо под колеса отходящего поезда. Проснулся он как раз в тот миг, когда поезд уже был готов сокрушить его. Сны о М.Минкофф становились даже хуже его старых ужасных снов о туристических автобусах с круговым обзором, в которых Игнациус, величественно возвышаясь на верхней палубе, таранил на этих обреченных механизмах ограждения мостов и несся навстречу взлетавшим реактивным самолетам по рулежным дорожкам аэропортов.
По ночам его изводили сны, а днем — невозможный маршрут, на который его поставил мистер Клайд. Казалось, ни одна живая душа во Французском Квартале не заинтересована в поедании «горячих собак». Он приносил домой все меньше и меньше, а мать, в свою очередь, становилась все неприветливее. Когда и как же, наконец, завершится этот порочный цикл?
В утренней газете он прочел, что гильдия художниц устраивает в Пиратском Переулке показ своих картин. Воображая, что полотна эти окажутся достаточно омерзительными, чтобы занять на некоторое время его интерес, он столкнул тележку на брусчатку Переулка и покатил ее к ассортименту художественных произведений, болтавшихся на железных прутьях задней ограды кафедрального собора. На бушприт тележки, в попытках привлечь к бизнесу внимание квартальных обитателей, Игнациус приклеил лист из блокнота «Великий Вождь», на котором в карандаше печатными буквами значилось: «ДВЕНАДЦАТЬ ДЮЙМОВ (12») РАЯ". До сих пор на призыв никто не откликнулся.
В Переулке толпились хорошо одетые дамы в широкополых шляпках. Игнациус направил нос тележки в скопление народа и двинулся вперед. Какая-то женщина прочла заявление «Великого Вождя» и завопила, призывая компаньонок расступиться подальше от кошмарного призрака, объявившегося на их художественной выставке.
— «Горячую собачку» не желаете, дамы? — с приятностью в голосе поинтересовался Игнациус.
Взоры дам изучили вывеску, серьгу, кашне, абордажную саблю и взмолились о том, чтобы Игнациус двигался дальше. Дождь для их выставки был бы достаточно губителен. Но это.
— Горячие собаки, горячие собаки, — повторял Игнациус чуть более сердито. — Пряности из гигиеничных райских кухонь.
В наступившей вслед за этим тишине Игнациус свирепо рыгнул. Дамы сделали вид, что изучают небосвод и маленький садик на задворках собора.
Игнациус догромыхал до изгороди, оставив тщетную надежду, еще поддерживавшуюся присутствием тележки, и вперился в живописные полотна, пастели и акварели, нанизанные на прутья. Хотя стиль каждой работы отличался разной степенью вульгарности, сюжеты всех картин были сравнительно безыскусны: камелии, утопающие в мисках с водой, азалии, вздернутые в амбициозные букеты, магнолии, похожие на белые ветряные мельницы. Некоторое время Игнациус яростно вглядывался в эти дары в одиночестве, ибо дамы отступили от изгороди, образовав нечто вроде маленького кружка самообороны. Тележка тоже осталась покинутой на брусчатке в нескольких футах от нового члена художественной гильдии.
— О мой Бог! — взревел Игнациус, прогулявшись взад и вперед по переулку. — Как смеете вы представлять публике такие недоношенные уродства!
— Пожалуйста, проходите дальше, сэр, — выступила дама посмелее.
— Магнолии выглядят совершенно не так, — продолжал Игнациус, тыча абордажной саблей в особо вызывающую пастель. — Вам, дамы, нужно пройти курс ботаники. И, возможно, — геометрии тоже.
— Вам вовсе не обязательно смотреть наши работы, — донесся из группы оскорбленный голос, принадлежавший даме, изобразившей обсуждаемую магнолию.
— Нет, обязательно! — завопил Игнациус. — Вам необходим критик, обладающий хоть каким-то вкусом и пристойностью. Боже милостивый! Кто из вас нарисовал эту камелию? Смелее. Вода в этой вазе похожа на машинное масло.
— Оставьте нас в покое, — раздался пронзительный голос.
— Женщины, вы бы лучше бросили устраивать чаепития и закатывать завтраки, а сели бы и научились сначала рисовать, — громыхал Игнациус. — Во-первых, вам следует научиться держать как следует кисть. Я бы предложил вам собраться всем вместе и для начала нарисовать чей-нибудь дом.
— Уходите.
— Если бы вы, «художницы», смогли участвовать в росписи Систинской Капеллы, она бы сейчас выглядела как особенно вульгарный железнодорожный вокзал, — фыркнул Игнациус.
— Мы не намерены терпеть оскорблений какого-то грубого киоскера, — высокомерно заявила представительница шайки широкополых шляпок.
— Понимаю! — заорал Игнациус. — Так это вы, значит, клевещете на репутацию торговца «горячими собаками»?
— Он безумен.
— Он так простонароден.
— Так груб.
— Не поощряйте его.
— Мы вас здесь не желаем видеть, — ядовито и просто высказалась представительница.
— Я мог бы себе это представить! — раздул ноздри Игнациус. — Очевидно, что вы боитесь того, у кого еще сохранился какой-то контакт с реальностью, кто способен правдиво описать вам все те оскорбления, что вы нанесли холсту.
— Покиньте нас, пожалуйста, — распорядилась представительница.
— Покину. — Игнациус схватился за рукоятки тележки и толкнул ее прочь. — Вам, женщины, следует пасть на колени и молить о прощении за то, что я увидел вот на этом заборе.
— Город явно деградирует, если на улицах можно встретить такое, — произнесла какая-то женщина, когда Игнациус ковылял по Переулку мимо.
Игнациус с удивлением почувствовал, как от затылка у него отскочил маленький камушек. Он зло продолжал толкать тележку дальше по брусчатке, пока не достиг конца переулка. Там он поставил ее на прикол в одном из боковых проходов, чтобы не бросалась в глаза. У него болели ноги, и он не хотел, чтобы кто-нибудь беспокоил его просьбами продать сосиску, пока он отдыхает. Хотя дела хуже идти не могли, наступают времена, когда человек должен быть верен себе и свое благосостояние блюсти прежде всего. Еще немного такой торговли, и ноги его превратятся в две кровоточащие культи.
Игнациус неловко присел на боковые ступеньки собора. Его свежевозросший вес, а также вздутие, вызванное бездействующим клапаном, делали несколько неудобным любое положение тела, кроме стоячего или лежачего. Стащив сапоги, он принялся разглядывать огромные горбыли ступней.
— Ох, матушки, — раздался над Игнациусом голос. — Что я вижу? Прихожу это я полюбоваться на кошмарную безвкусную выставку — и каков же на ней Экспонат Номер Один? Призрак пирата Лафитта[52]. Нет. Толстяк Арбакл[53].Или Мари Дресслер?[54] Скажите же мне или я умру.
Игнациус поднял глаза и увидел молодого человека, купившего у его матери шляпку в «Ночи Утех».
— Подите от меня прочь, хлыщ. Где головной убор моей матери?
— Ах, вон тот, — вздохнул молодой человек. — Боюсь, он был уничтожен во время поистине дикого сборища. Все любили его как родного.
— Я больше чем уверен в этом. Как именно его осквернили, я интересоваться не стану.
— А я этого все равно бы и не вспомнил. В ту ночь для маленького moi[55] было слишком много мартини.
— О, мой Бог.
— Что, во имя всего святого, вы делаете в этом причудливом наряде? Вы похожи на Чарлза Лофтона[56] в женском платье в роли Царицы Цыганской. Кого вы должны изображать? Мне в самом деле очень интересно.
— Проходите мимо, фат, — отрыгнул Игнациус, и его газовые извержения эхом прогрохотали между стен Переулка. Женская художественная гильдия обратила шляпки к источнику вулканического звука. Игнациус окинул свирепым взором рыжий бархатный пиджак и розовато-лиловый кашемировый свитер молодого человека, а также его угловатое блестящее лицо и волну светлых волос, ниспадавшую на лоб. — Подите от меня прочь, пока я не поверг вас наземь.
— Ох, боже мой, — рассмеялся молодой человек чередой веселых детских смешочков, от которых затрясся весь его пушистый пиджачок. — Вы в самом деле душевнобольной, правда?
— Как вы смеете! — завопил Игнациус. Он отцепил абордажную саблю и начал колотить молодого человека по икрам своим пластмассовым оружием. Тот захихикал и затанцевал перед Игнациусом, уворачиваясь от ударов, — его грациозные телодвижения сильно мешали точности попаданий. Наконец, он перепрыгнул на другую сторону Переулка и оттуда помахал Игнациусу ручкой. Игнациус схватил свой слоновий спог пустынной модели и запустил им в выписывавшую пируэты фигурку.
