Виктор Пелевин - Ампир «В»
– Что это такое? – спросил он.
Я поглядел на его пальцы. В них был гвоздь. Старый, немного ржавый у шляпки и, похоже, куда-то уже забитый и вынутый.
– Это? Это гвоздь.
– Правильно, – сказал Озирис. – Гвоздь. Старый гвоздь. Вот мы берем простейшую вещь – старый ржавый гвоздь. Глядим на него. И думаем – что это?
– Гвоздь, – пожал я плечами. – Что тут думать?
– А о чем идет речь? Об этом кусочке металла? Или о восприятии, которое ты испытываешь? Или о том, что гвоздь и есть это восприятие? Или о том, что это восприятие и есть гвоздь? Другими словами, идет ли речь о том, что гвоздь отражается в нашем сознании, или о том, что мы проецируем слово «гвоздь» на окружающий мир, чтобы выделить ту совокупность его элементов, которую договорились обозначать этим звуком? Или, может быть, ты говоришь о темной и страшной вере некоторых людей в то, что некий гвоздь существует сам по себе вне границ чьего-либо сознания?
– Я уже запутался, – сказал я.
– Правильно. Запутался, и никогда не выпутаешься.
– А при чем тут мой вопрос?
– При том. Ты спрашиваешь – в чем смысл бытия? А вот тут, – Озирис потряс гвоздем в воздухе, – просто железка с помойки. И холостого хода твоей денежной сиськи не хватает даже на то, чтобы понять, что это такое. Хотя ты можешь потрогать эту вещь, согнуть или вогнать кому-нибудь в ладонь. А ты спрашиваешь меня о том, чего не существует нигде, кроме воображения. Причем даже там его нет постоянно – сделанное из слов зыбкое облако возникает на секунду, завораживает иллюзией смысла и исчезает без следа, как только ум «Б» начинает думать, где деньги. Понимаешь?
– Нет.
– И правильно. Смирись, Рама.
Я кивнул.
– Когда человек – а вампир, говоря между нами, это просто улучшенный человек – начинает размышлять о Боге, источнике мира и его смысле, он становится похож на обезьяну в маршальском кителе, которая скачет по цирковой арене, сверкая голым задом. У обезьяны есть извинение, что ее так нарядили люди. У тебя, Рама, такого извинения нет.
Бросив гвоздь на стол, Озирис нажал кнопку рядом с телефоном. В коридоре продребезжал звонок.
– Мне пора обедать. Григорий тебя проводит.
– Спасибо за разъяснения, – сказал я, вставая. – Я, правда, мало что понял.
– А к этому и не надо стремиться, – улыбнулся Озирис. – Вот главное, что следует понять. Зачем тебе что-то понимать, когда ты все уже знаешь? Одна капля баблоса объясняет больше, чем десять лет философских разговоров.
– Почему же тогда вы перешли с баблоса на красную жидкость?
Озирис пожал плечами.
– Some dance to remember, – сказал он, – some dance to forget[9].
В комнату вошел усатый молдаванин, и я понял, что аудиенция окончена.
Молдаванин довел меня до выхода, как и в прошлый раз. Но сейчас он почему-то вышел вместе со мной на лестничную клетку и прикрыл квартирную дверь.
– Лифт не работает, – сообщил он тихо. – Я провожу вас вниз.
Я не стал возражать, но на всякий случай пошел вдоль стены, подальше от перил, за которыми был лестничный пролет.
– Извините за навязчивость, – сказал молдаванин. – Я вообще-то профессор теологии из Кишинева. Здесь просто подрабатываю. У нас в Кишиневе временно не нужны профессора теологии.
– Могу представить, – сказал я сочувственно.
– Вы знаете, – продолжал молдаванин, – сюда частенько заходят молодые вампиры, которые беседуют с нашим нанимателем. Я жду у двери на тот случай, если хозяин позвонит. Ну и слышишь кое-что, так что я знаю, какие представления господствуют в вашем мире. Обычно я не вмешиваюсь в разговор. Но сегодня речь шла о Боге. И здесь я чувствую себя обязанным сделать одно важное уточнение к тому, что вы только что слышали. Как теолог. Но прошу вас, не говорите шефу про наш разговор. Вообще никому не говорите до следующего контрольного укуса. А там я в отпуск уеду. Обещаете?
– Вы хорошо знакомы с деталями нашего обихода, – заметил я. – Даже знаете про контрольный укус. Я сам про него первый раз слышу.
– Не иронизируйте, молодой человек. В вашей среде все укусы контрольные. Других не делают.
– Вообще-то вы правы, – вздохнул я. – Ладно, обещаю. В чем ваше уточнение?
– Оно касается того, что в ваших кругах принято называть умом «Б». Молодым вампирам говорят, что человеческий ум «Б» – просто денежная сиська. Но это не так.
– А что это на самом деле?
– Вы когда-нибудь были в Помпеях? В Италии?
– Нет, – ответил я. – Но я знаю, это римский город, который сохранился под вулканическим пеплом. Я про него много читал.
– Именно, – сказал молдаванин. – Так вот, самое интересное место в Помпеях – это вилла Мистерий.
– Помню. Вилла на окраине города. Названа по фрескам, где изображен ритуал посвящения в дионисийские мистерии. У нас в дискурсе даже картинки были. Красивые. А почему вы вспомнили про эту виллу?
– Видите ли, она существовала с середины третьего века до нашей эры до самой гибели Помпей. Триста лет. Никто, конечно, сегодня не знает, что за мистерии там происходили. Но фрески так захватывают воображение, что споры не утихают до сих пор. На мой вкус, дело даже не в самих этих фресках, а в мелких деталях росписи коридора – загадочных египетских символах на черном фоне, каких-то значках, змейках – прямо как на старой швейной машинке «Зингер»… Не знаю, вы такие машинки вряд ли застали.
– Вы как-то скачете. Заговорили про ум «Б», потом на виллу перешли, а теперь на машинки «Зингер»…
– Одну секундочку, сейчас все станет ясно. На фотографиях этого не видно, но если вы окажетесь на вилле лично, вы заметите ряд несообразностей. С одной стороны, фрески, да. С другой – посреди этого великолепия стоит грубый и примитивный пресс для отжима виноградного сока… Вы начинаете замечать какие-то уродливые хозяйственные пристройки в самых неподходящих местах… Экскурсовод тем временем объясняет: на этой вилле действительно посвящали в мистерии. Когда-то в далеком прошлом. Но после первых же подземных толчков – а они начались задолго до фатального извержения вулкана – хозяева продали здание и уехали. А вилла превратилась в сельскохозяйственную ферму, на которой стали делать вино…
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что человек – это такая же вилла Мистерий. Вы, вампиры, считаете, что построили эту ферму сами, чтобы отжимать на ней баблос. И древние фрески на ее стенах кажутся вам побочными продуктами вашей фермерской деятельности. Вы думаете, что они сами возникли из грязи и капель, брызгавших из ведер с перебродившей кислятиной…
Мы остановились возле выходной двери.
– Хорошо, – сказал я, – у вас есть другая версия?
– Есть. Ум «Б» – то, что вы называете денежной сиськой, – это пространство абстрактных понятий. Их нет нигде в окружающем мире. И Бога тоже нет нигде в мире. Ум «Б» был создан для того, чтобы Богу было где появиться перед человеком. Наша планета – вовсе не тюрьма. Это очень большой дом. Волшебный дом. Может, где-то внизу в нем есть и тюрьма, но в действительности это дворец Бога. Бога много раз пытались убить, распространяли про него разную клевету, даже сообщали в СМИ, что он женился на проститутке и умер. Но это неправда. Просто никто не знает, в каких комнатах дворца он живет – он их постоянно меняет. Известно только, что там, куда он заходит, чисто убрано и горит свет. А есть комнаты, где он не бывает никогда. И таких все больше и больше. Сначала сквозняки наносят туда гламур и дискурс. А когда они перемешиваются и упревают, на запах прилетают летучие мыши.
– Это вы про нас, да?
Молдаванин кивнул.
– Понятно, – сказал я. – Как всегда. Давайте все валить на пархатых вампиров. Для этого много ума не надо.
– Почему пархатых? – спросил молдаванин.
– Мы ведь порхаем, – ответил я, и несколько раз взмахнул руками как крыльями. – А у вас за это всегда в сортире мочили.
– У кого у нас?
– У людей, – ответил я, чувствуя, что завожусь. – У кого еще. А чего еще от вас ждать, если вся ваша история началась с геноцида?
– С какого геноцида?
– А кто неандертальцев вырезал? Тридцать тысяч лет назад? Думали, мы забудем? Не забудем и не простим. Геноцидом началось, геноцидом кончится, помяните мое слово. Так что не надо все на вампиров валить…
– Вы меня не поняли, – сказал молдаванин испуганно. – Я вовсе не валю все на вампиров. Каждая комната отвечает за себя сама. Она может пригласить в себя Бога. А может – вашу компанию. Конечно, по природе любая комната хочет божественного. Но из-за гламура и дискурса большинство комнат решило, что все дело в дизайне интерьера. А если комната в это верит, значит, в ней уже поселились летучие мыши. Бог в такую вряд ли зайдет. Но я не обвиняю вампиров. Вы ведь не комнаты дворца. Вы летучие мыши. У вас работа такая.
– И что, по-вашему, будет с дворцом?
– У Бога их много. Когда все комнаты одного из них заселяют мыши, Бог его уничтожает. Точнее, перестает создавать, но это одно и то же. Говорят, это выглядит как свет невероятной силы, который сжигает весь мир. Но на самом деле просто исчезает иллюзия материи, и природа Бога, пронизывающая все вокруг, проявляется сама перед собой как она есть. То же самое, говорят, бывает и в конце каждой отдельной жизни. У нашего дворца сейчас не лучшие дни. Мыши живут почти во всех комнатах. Везде чавкает дистиллятор агрегата «М-5»…
