Гейл Форман - Всего один день

Я достаю карту и переворачиваю. Кажется, что весь город построен по кругу, а названия улиц — все равно что куски алфавита, попавшие в автокатастрофу: Оудзайдис, Фурбюуфал. Нивубрустих. Окончательно заблудившись, я подъезжаю к высокому мужчине в кожаной куртке, который пристегивает к велосипеду светловолосого малыша. Увидев его лицо, я опять задумываюсь — это еще один клон Уиллема, хоть и старше.

Я спрашиваю у него, как добраться, он приглашает меня следовать за ним, и мы доезжаем до Площади Дам, там он показывает мне на ужасающий участок дороги с круговым движением, где надо выехать на Вармушстрат. Я еду дальше по улице, на которой полно секс-шопов с бесстыдными кричащими витринами. У перекрестка находится один из наиболее недорогих хостелов.

В фойе шум и суета: народ играет в бильярд и пинг-понг, кто-то — в карты, все с пивом, хотя время только обеденное. Я говорю, что мне нужно место в общей спальне, и темноглазая девушка за стойкой молча переписывает мои паспортные данные и берет деньги. Комната находится наверху, и, несмотря на надпись «НЕ УПОТРЕБЛЯТЬ НАРКОТИКИ», в ней стоит запах гашиша, парень со стеклянными глазами курит что-то, лежащее на кусочке фольги, через трубочку, и я уверена, что это не марихуана и вообще незаконно. Я закрываю рюкзак в ящике для хранения, снова спускаюсь вниз, выхожу на улицу, там отыскиваю интернет-кафе, где тоже полно людей.

Оплатив полчаса, я иду на сайты бюджетных авиалиний. Сегодня четверг. Домой я лечу в понедельник из Лондона. Есть билеты до Лиссабона за сорок шесть евро. В Милан, еще куда-то в Хорватию. Я ищу Хорватию в «Гугле», вижу фотографии скалистых пляжей и старых маяков. Некоторые из них даже переделаны в дешевые отели. Можно пожить на маяке! Можно делать что угодно!

О Хорватии я почти ничего не знаю, так что решаю отправиться туда. Я достаю карточку, чтобы купить билет, но замечаю, что другое окно сигналит о полученных письмах. Я открываю. Вижу сообщение от Рен. Тема такая: «ТЫ ГДЕ?»

Я быстро отвечаю, что я в Амстердаме. Когда на прошлой неделе в Париже я прощалась с ней и ребятами из Оз, она собиралась ехать поездом в Мадрид, а Келли с остальными — в Ниццу, они говорили о том, что, может, встретятся в Барселоне, так что я очень удивлена, когда через тридцать секунд получаю от нее ответ: «НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, Я ТОЖЕ!!!!» И номер ее сотового.

Широко улыбаясь, я звоню ей.

— Я знала, что ты тут, — сообщает Рен. — Просто чувствовала! Ты где?

— В интернет-кафе на Вармушстрат. А ты? Я думала, что в Испании!

— Я передумала. Уинстон, до Вармушстрат далеко? — спрашивает она. — Уинстон — это симпатичный парень, который тут работает, — шепотом сообщает мне она. Я слышу мужской голос на фоне. Потом Рен начинает визжать. — Мы минутах в пяти друг от друга! Встречаемся на Площади Дам, перед белой башней, похожей на пенис!

Я закрываю окно браузера и через десять минут мы уже обнимаемся, как родственники, которые давно не виделись.

— Боже, святой Антоний быстро работает! — говорит она.

— Да уж!

— Ну, что было?

Я вкратце ей рассказываю, как встретилась с Аной Лусией и почти нашла самого Уиллема, но решила прекратить поиск.

— Теперь я лечу в Хорватию.

Рен, кажется, разочарована.

— Да? Когда?

— Собиралась завтра утром вылетать. Уже хотела билет заказать, но тут ты написала.

— Останься еще на несколько дней. Походим вместе. Можем велики взять в аренду. Или возьмем один и поставим на раму второе седло, как все голландки делают.

— Велик у меня уже есть, — говорю я. — Розовый.

— С багажником?

Она так заразительно улыбается, что невозможно не улыбнуться самой.

— Да.

— Ох. Ты просто обязана остаться. Я поселилась в хостеле у Йордана. Моя комнатушка не больше ванны, но там уютно и кровать двухэтажная. Вселяйся ко мне.

Я смотрю на небо. Опять собирается дождь, для августа очень холодно, а в Интернете писали, что в Хорватии в районе тридцати и солнечно. Но тут я встретила Рен — насколько это было вероятно? Она верит в святых. А я — в случайности. Думаю, на глубинном уровне это одно и то же.

Мы забираем мои вещи из хостела — тот парень уже лежит в отключке — и идем к ней. Ее хостел намного уютнее моего, особенно благодаря смуглому, высокому и улыбчивому Уинстону, который с интересом на нас поглядывает. Когда мы поднимаемся в комнату Рен, я вижу, что ее постель завалена путеводителями, не только по Европе, но и по другим странам мира.

— Это что?

— Это мне Уинстон одолжил. Для списка, что нужно успеть, прежде чем склеить ласты.

— Ласты?

— Что я хочу сделать, пока жива.

Вспоминается загадочная фраза, которую Рен бросила в день нашей первой встречи: «Я с больницами хорошо знакома». Я провела с ней всего полтора дня, но тот факт, что она умрет, уже кажется мне просто непостижимым. Наверное, она об этом по лицу догадалась и нежно коснулась моей руки.

— Не волнуйся, я планирую жить долго.

— А зачем тогда этот список составляешь?

— Потому что если дождаться, когда будешь при смерти, будет уже слишком поздно.

Я смотрю на нее. «Я с больницами хорошо знакома». Святые.

— Кто? — тихо спрашиваю я.

— Сестра, Францеска, — она достает листок бумаги. Там перечислено множество названий и городов: Красивый ангел (Париж), Урок музыки (Лондон), Воскрешение (Мадрид). И так далее.

— Ничего не понимаю, — говорю я, возвращая листок.

— Францеска почти ничему не успела научиться, но она обожала изобразительное искусство. В больнице она все время проводила с капельницей для химиотерапии в одной руке и альбомом для рисования в другой. Она сделала сотни рисунков карандашом и красками, это ее наследие, как она сама говорила, потому что она сама умерла, а они живут — пусть даже только на чердаке.

— Все непредсказуемо, — говорю я, вспоминая картины и скульптуры, которые видела в сквоте и которые когда-нибудь могут оказаться в Лувре.

— Да, именно так. Ее очень утешала мысль, что художников вроде Ван Гога и Вермеера при жизни практически никто не знал, но после смерти они стали знамениты. Она мечтала сама увидеть оригиналы их картин, так что во время ее последней ремиссии мы отправились в Торонто и Нью-Йорк, мы довольно много там увидели. А после этого она составила более длинный список.

Я снова смотрю на листок.

— А что тут? Что-то из Ван Гога?

— Ван Гог был в списке. «Звездная ночь», но ее мы видели вдвоем в Нью-Йорке, а в этом списке Вермеер, хотя ее любимая — в Лондоне. Но это ее список, после Парижа он отошел на второй план.

— Не понимаю.

— Я люблю Францеску, и я обязательно посмотрю на эти картины за нее — когда-нибудь. Но значительная часть моей жизни прошла на втором плане. Так было нужно. Но теперь ее нет — а я как будто бы еще живу в ее тени, понимаешь?

Как ни странно, в каком-то смысле понимаю. Я киваю.

— Что-то произошло, когда я познакомилась с тобой в Париже. Ты обычная девчонка, которая поставила перед собой безумную цель. Это меня вдохновило. Я изменила свои планы. А теперь начинаю думать, что, может быть, встреча с тобой и была настоящей целью моего путешествия. Может быть, Францеска и святые хотели, чтобы мы с тобой встретились.

У меня по спине пробегает холодок.

— Ты правда так думаешь?

— Кажется, да. Не волнуйся, я не скажу родителям, что это из-за тебя я вернусь на месяц позже. Они немного расстроены.

Мне становится смешно. Это я тоже понимаю.

— Ну а что в твоем списке?

— Он куда менее благородный, чем у Францески. — Рен достает из своего путевого дневника смятый лист бумаги. — «Поцеловаться с парнем на верхушке Эйфелевой башни. Поваляться на поле с тюльпанами. Поплавать с дельфинами. Увидеть северное сияние. Забраться на вулкан. Спеть с рок-группой. Починить собственные ботинки. Приготовить праздничное угощение на 25 друзей. Завести 25 друзей», — он еще не закончен. Я постоянно что-нибудь добавляю, а в чем-то я уже облажалась. Сюда я приехала ради поля с тюльпанами, но они, оказывается, цветут только весной. Так что придется теперь придумать что-то другое. А, да. Кажется, я смогу застать северное сияние в Будё, это местечко в Норвегии.

— А поцеловаться с парнем на Эйфелевой башне тебе удалось?

Ее губы изгибаются в шаловливой эльфийской улыбке.

— Да. Я пошла туда в то утро, когда ты уехала. Там была группа итальянцев. А они, эти итальянцы, бывают очень любезны, — Рен переходит на шепот. — Я даже имени его не спросила.

Я отвечаю так же шепотом:

— Иногда это и не нужно.

Тридцать семь

Обедать мы идем поздно в Индонезийский ресторан, в котором подают рийстафель[90] и можно есть, сколько хочешь, мы набиваем желудки, и когда едем обратно, сильно виляя, мне в голову приходит идея. В Кёкенхофе не то чтобы поля цветов, но, может быть, подойдет. Моими стараниями мы минут на двадцать заблудились, но потом я нахожу тот цветочный рынок, который проезжала сегодня утром. Палатки закрываются, и торговцы оставляют довольно много уже ненужных цветов. Мы с Рен набираем побольше и раскладываем на изгибающемся тротуаре, который проходит над каналом. И она катается в цветах, невероятно довольная. Я, смеясь, щелкаю ее на телефон и отправляю фотки маме.