Владимир Киселёв - Весёлый Роман

— Нет, — сказал я, — мне здесь очень удобно. — Спокойной вам ночи.

— Спокойной ночи.

Мне долго не спалось. Где-то недалеко женские голоса, три или четыре, тянули знакомую мелодию, а слов я не различал. Но я знал эту песню.

Посіяла огірочкиВ лузі над водою.Сама буду поливати.Дрібною сльозою.Ростіть, ростіть, огірочки —Чотири листочки.Не бачила миленькогоЧотири годочки.Тільки тоді побачила,Як череду гнала,Не сказала «Добрий вечір»,Бо мати стояла.

Вот так. Четыре года не виделась девушка со своим ми­лым. И наконец встретилась на улице, когда гнала домой коров. Садилось за селом солнце, пахло пылью и дымом — в садах собирали в кучи листья и поджигали. И все-таки девушка не сказала ему даже «добрый вечер», потому что у калитки стояла мать.

Есть такое украинское слово — цнотливість. Черт его зна­ет, как это сказать по-русски. Целомудрие, что ли. Но это не просто целомудрие. Это когда не видятся четыре года и не говорят «добрый вечер», потому что у калитки стоит мать.

Вот уж кто меня по-настоящему «праздновал» в этом селе — это местные пацаны. В мотоциклах они разбираются так, словно сами их конструируют. Вот уж кто по-настоящему оценил крас­ную мою таратаечку. Село Залесье еще даст нашей стране хо­роших мотогонщиков.

Двенадцатилетний Сергейка — первый ученик и разбойник, каких мало, тринадцатилетний Мишка, который у него в полном подчинении, хотя он на две головы выше Сергейки и толще его в два раза, Олег, который заикается и, несмотря на это, трещит без умолку, и еще несколько живых и быстрых пацанов не от­ходили от меня ни на шаг. Проживи я в этом селе десять лет, и то не узнал бы я так много о местах, где ловятся щуки, и о характере местных собак, как от этих ребят. Мы с ними прове­ли целый день, а потом — уж так сложились обстоятельства — всю ночь.

Пацаны мне рассказали о великих людях села. Прежде всего о кузнеце. Кузнец Павел Иванович Филимоненко, по их словам, мог бы сделать в своей кузнице самолет, если б только захо­тел. А электротрактор он сделал запросто. Мы ходили смот­реть этот трактор. Он собран на базе старой, списанной «Бела­руси». Мотор крутит два генератора. На полуосях задних колес два электродвигателя. Нет карданного вала, нет дифференциа­ла, только переключатель вращения электродвигателей — у не­го стоят сериесные электромоторы, и поэтому можно сразу переключаться на задний ход. Вот и все управление.

Действительно, с ума сойдешь. Пожилой, худощавый, болез­ненный кузнец показал мне — у него в подшипниках по два-три шарика из фторопласта. Сам делал. Шарики наносят на беговые дорожки тончайший слой пластмассы. Эта синтетика скользкая, как мыло. Не нужно никакой другой смазки. Промышленность еще не выпускает подшипников с фторопластовыми шариками, а в тракторе Павла Ивановича из Залесья они уже есть.

— Что с вашим кузнецом? — спросил я у пацанов. — Чем он болен?

— Он ведро воды выпил, — сказал Мишка, — Моя мама ви­дела. Павел Иванович приехали в поле — на тракторе пускач поломался, они починили, а потом взяли полное ведро воды и выпили. И сразу упали без всякого сознания.

— Это сахарная болезнь, — вмешался Сергейка. — Ему нельзя ни сахара, ни меда. Вместо сахара Павлу Ивановичу три раза в день уколы делают. Если пропустить хоть раз, умереть можно.

Я решил, что обязательно расспрошу у Феди об этой болез­ни, нельзя ли ее вылечить.

Затем пацаны рассказали мне о зоотехнике Иване Иванови­че Марченко. Он придумал кормить скот проросшей кукурузой. Он засыпает кукурузу в желоба и дает прорасти так, что получаются ростки длиной в несколько сантиметров. Скотина стала сильно прибавлять в весе. К нему со всей области приез­жают — перенимают опыт.

Среди великих людей села был и Людин отец, Илья Горде­евич, который посадил сад каким-то особенным, «пальметтным» способом, Люда, награжденная медалью «За отвагу на пожа­ре», и даже кладовщик Александр Александрович Матвейчук, о котором говорили, что он торговал «пальметтными» яблоками, деньги клал в карман, но ни разу не попался. О кладовщике ре­бята рассказывали со здоровым чувством брезгливого восхи­щения.

— Как же он это делает? — спросил я у Сергейки о кладов­щике.

Сергейка рассказал, что яблоки в ящиках свозят сначала в «комору» — кладовую, а потом уже забирают оттуда. У Матвейчука в «коморе» было специально припасено сено, которым он укрывал ящики с самыми лучшими яблоками, а потом уже он их оттуда вывозил, только не к себе во двор, а куда-то в соседнее село, откуда через третьи руки они попадали на рынок.

Я осмотрел «комору». Старый длинный сарай с дверью, за­вешенной двумя железными полосами и с двумя замками, в которые вкладываются бумажки. Если бумажки прорваны, зна­чит, кто-то ковырял замок.

— Послушай, Сергейка, — сказал я. — Есть совершенно сек­ретное дело. Ты военную тайну умеешь хранить?

— Умею, — ответил Сергейка с той решительностью, какая свидетельствовала, что такой парень не выдаст тайны даже под пытками.

— Понятно. А в кладовой вашей, в «коморе», ты был хоть раз?

— Бывал. И не раз.

— Там с чердака можно вниз спуститься?

— Можно. Там наверху макуха лежит. Там еще лестница такая стоит, чтоб подниматься.

— А человек двадцать надежных пацанов ты можешь со­брать? Для тайной операции «икс»?

— Двадцать? — задумался Сергейка. — Двадцать не набе­рется. — Он стал перечислять имена, загибая пальцы. — Шест­надцать выходит. Может, девочек добавить?

— Нет, девочек не нужно.

Я рассказал Сергейке о своем плане. Лучшего помощника я бы не смог найти, сколько б ни искал. Ребята были собраны, Сергейка провел соответствующий инструктаж и даже трени­ровку. Договорились собраться в двенадцать часов ночи. Чтоб никто не проспал, каждый должен был привязать к пальцу но­ги нитку, протянутую за окно. Сергейка и Мишка взялись про­бежать по селу и подергать за все нитки. Мне пришлось отдать Сергейке свои часы и тоже привязать нитку к пальцу на ноге.

Наладить отношения с собакой взялся восьмилетний пацан, мой тезка, которого звали Ромась, — черноглазое существо, на­столько восторженное, что каждую фразу Ромась начинал сло­вом «невзапно». «Невзапно» в руках у него оказалось чуть не целое кольцо домашней колбасы, от которой так аппетитно за­пахло чесноком и тмином, что у всех потекли слюнки.

— Это все одному Рябку? — удивился Мишка. — Обожрет­ся. Отломи мне кусок.

— Бог подаст, — ответил Ромась. — Колбаса не для нас.

В общем, Рябко променял на колбасу свою честь и совесть. Он не залаял. Я стал под «коморой», Сергейка забрался мне на плечи, потом я подхватил руками его босые пятки, он выпря­мился, уцепился за слуховое оконце на чердаке и исчез. Затем появились его голова и руки. Шепотом он отдал распоряжение:

— Следующего.

Следующего он подхватывал за руки и втаскивал в оконце. Так я спровадил одного за другим шесть пацанов. Больше всего я боялся, что они уронят вниз ящики с яблоками, когда будут тащить их из «коморы» на чердак. Но ребята справились со сво­им заданием. Они спустили с чердака два ящика на заранее при­пасенной веревке.

— Больше там нету, — сообщил Сергейка. — Видать, кла­довщик успел уже забрать остальные.

Стараясь не шуметь, прячась в тени деревьев, мы потащили яблоки по улице. И пошла работа.

Утром все село сбежалось к усадьбе Матвейчука. Давненько я не видел одновременно столько смеющихся лиц. У Матвейчу­ка за плетнем росло два высоких тополя. И все ветки на обоих этих тополях были усеяны краснобокими яблоками.

— Мичуринский сорт, — со смехом хлопал себя по голени­щам сапог какой-то колхозник в зеленой велюровой шляпе. — Вот так урожай у Матвейчука!..

Нам пришлось чуть ли не целую ночь поработать, чтоб вы­растить этот урожай. Решающим, так сказать, фактором оказа­лась организация труда. На заранее приготовленные суровые нитки навязывались петельки, в которые затягивались яблоч­ные корешки. Затем этакая гирлянда из яблок подавалась на дерево и укреплялась на ветках. Дело было организовано, как на конвейере, и могло послужить еще одним примером того, что конвейеризация — передовой метод производства.

Матвейчук и его семья не показывались. Сидели дома, за­двинув занавески на окнах. Илья Гордеевич подошел к усадьбе, посмеялся, покачал головой и вдруг ткнул меня кулаком в бок, подмигнул:

— Так ты, говоришь, не корреспондент?

— Нет. Простой трудящийся.

— Брось, брось. Теперь я знаю, откуда ты корреспондент. Из «Перца». Такое выдумать!

— А при чем здесь я?

— Знаем при чем. И все мне теперь понятно. Только одно непонятно — как это за одну ночь можно было сделать? Ведь тут на неделю работы.

Мы живем в трехмерном мире. Все, что мы видим вокруг себя, мы воспринимаем в трех измерениях — вдоль, поперек и вверх. Колхозный сад, в который повел нас с Людой Илья Гордеевич, имел только два измерения — вдоль и вверх. По­перек — отсутствовало. Деревья были плоскими, как листы гербария, какой мы готовили в школе на уроках ботаники. Яблони посадили длинными рядами, а ветви закрепили на шпа­лерах — проволоках, натянутых между столбами.