Анатолий Отян - Добро Наказуемо

Рассмотрев эти реликвии, достойные любого исторического музея, Марина и шеф сели в углу противоположном наружной стене.

— Я всегда здесь сажусь, чтобы не видеть в окнах проезжающие автомобили, — сказал шеф.

— Чувствуешь себя в Одессе? — засмеялась Марина.

— Мы действительно в Одессе.

Подошёл официант, положил два меню в кожаных тиснёных переплётах.

— Заказывай себе, что желаешь, а мне пожалуйста, как всегда — куриный бульон.

Марина стала рассматривать меню, написанное на русском и немецком языках.

— Глаза разбегаются, не знаю что заказать. Что Вы посоветуете? — спросила она у официанта.

— На первое украинский борщ с пампушками, а на второе бефстроганов с жаренной картошкой.

— Полборща и вот — вареники с вишнями, а запить — компот из чернослива.

Официант ушёл.

— Кто тебя оперировал?

— Тебе его имя ничего не скажет. Профессор Циплер.

— Почему, я слышала о нём, что это один из лучших кардиохирургов.

— Он еврей. Интересно, что та клиника принадлежит евангелической церкви, а лечатся в ней и работают люди разных национальностей и вероисповеданий. Расскажу тебе забавный случай. После реанимации перевели меня в палату. Я уже с трудом, но мог сидеть на кровати.

Чувствовал себя ужасно, ничего в состоянии покоя не болело, но было какое-то безразличие. Так вот, сижу я на кровати и подходит ко мне сестричка-блондиночка с прибором для измерения кровяного давления, берёт меня за руку и меряет давление. Я наклонил голову, закрыл глаза, и так сижу в полудрёме. Потом открываю глаза и вижу вместо неё чёрную — пречерную индианку. Я не понял, как мгновенно могла почернеть блондинка. По моему взгляду она, наверное, определила удивление и проговорила, успокаивая: "Vampir hat angekommen (Вампир пришёл)" — и улыбается. Я выразил ещё большее удивление, и она мне показала инструмент для взятия крови из вены. Я пришёл в себя и начал смеяться так, что боль в распиленной груди говорила о том, что своим смехом могу свести на нет результат операции. Так что, видишь, случаются чудеса и наяву.

Марина понимала, что шеф пригласил её не для рассказов о чудесах и не для ознакомления с достопримечательностями Бад-Наухайма, но спрашивать не хотела, считая такой вопрос бестактным. Посетить больного человека всегда считается выражением уважения. Уважала ли Марина шефа? Она ему была благодарна за то, что он помог ей вылечить дочь, хотя также понимала, что он ей обязан прибавлением к своим капиталам значительной суммы денег. Не могла Марина пока знать, что эта сумма составляла лишь каплю из того потока, который лился на его счета, и не только его. Но Марина и боялась этого человека. Вот и сегодня он ей напомнил о том, что смерть, будь она проклята, ходит где-то рядом и в любую секунду может махнуть косой. Марина вздохнула, и шеф опять посмотрел на неё испытывающим взглядом, как будто понимая ход её мыслей. Они поели, рассчитались с официантом и вышли в парк.

— Давай посидим, ты ведь понимаешь, что я пригласил тебя не затем, чтобы поболтать, — и доказывая ей, что он действительно знает, о чём она думает, продолжил, — хотя ты и сама, наверное, думала посетить болезного, но без приглашения не могла, — съязвил шеф.

— Какой ответ ты от меня ждёшь? Ты знаешь, что я не люблю лицемерить с людьми так или иначе понимающими, ну как это сказать… с умными людьми. А тебя я дураком не считаю.

— Спасибо и за это. Итак, ближе к делу. Хотя и здесь я понимаю, что ты хотела бы от моих дел держаться подальше. Я прав?

Марина промолчала.

— Теперь слушай меня внимательно. После окончания Плехановского института меня отобрали, как одного из благонадёжных, (отец офицер, а мать тоже фронтовичка, врач, член партии), направили на учёбу в Кембридж, где я изучал экономику, а затем я два года стажировался в Дойче-банке, во Франкфурте на Майне. Зачем я тебе это рассказываю?

Во-первых, я уже неплохо тебя знаю, и уверен на девяносто девять процентов, что никто об этом не узнает, а во-вторых, хочу чтобы ты знала в какой переплёт ты попала, и если понадобиться, суметь сохранить себя в создавшейся ситуации. С того дня, как ты начала на меня работать, не могло быть и речи, чтобы ты вышла чистенькой, отряхнулась, как кошка, попавшая в воду и стала жить по-прежнему.

Больше того, хочу перед тобой быть откровенным, я знал, в какой ты очутилась ситуации после смерти мужа, и подослал к тебе Зойку, которая привела тебя ко мне.

Марина знала, что шеф никогда не говорит правду до конца, понимала и сейчас, что он говорит, только то, что нужно услышать именно ей, но если бы она узнала всю правду, касающуюся его в её судьбе, она вряд ли смогла бы слушать, а вернее слышать своего «наставника», настолько это было ужасно. Она самого начала понимала, что попала в западню из которой нет выхода, и надеялась на то, что если дочь подрастёт, то сможет нормально жить в любой западной стране, и даже её, Маринина, смерть не очень повлияют на Светину судьбу, но она не должна даже пытаться вырваться из лап шефа, так как Света может стать первой жертвой ему в угоду. Вот и пару часов назад шеф проговорился, а может специально сказал о смерти Соколова, наверняка пытаясь её запугать, нет не запугать, а предупредить, что… Дальше было ясно, что необходимо быть нужной шефу, иначе, если станешь ненужной, то превращаешься в нежелательного свидетеля, которого по законам жанра — ликвидируют.

— Ты меня слушаешь? Или я говорю с этим деревом? — спросил шеф, и Марина вздрогнула.

— Да, конечно. Ты только что сказал о Зойке.

— Так вот, перевели меня сначала работать во Внешторгбанк, а потом в центральный аппарат той самой организации, которую у нас считали карательным мечом революции. Но она занималась не только этим. Второй, и не мене главной её работой, являлся экономический анализ. Ещё задолго до Горбачёва наши экономисты, знающие экономику, как науку, а не как идеологию, говорили политическому руководству страны, что необходимо изменить экономическую модель государства, иначе грядёт катастрофа. Но кому можно было доказывать? Безграмотным хрущёвым и брежневым, или таким же как они министрам? Кстати, китайцы раньше поняли и стали менять командную экономику на частную.

Но они и раньше имели своих, так называемых "коммунистических капиталистов". А у нас, при наших богатейших ресурсах, всё буксовало. Вот в нашем ведомстве и созрел план спасения хотя бы части, чтобы потом, когда рухнет государство, а это было видно невооружённым глазом, восстановить утраченное. И ещё до прихода Горби начался отток капитала, валюты, ценных бумаг, золота и всего того, что можно было вывезти на запад. Это являлось колоссальным риском для исполнителей, коими мы являлись, потому что политическое руководство об этом не знало. Пыль и дым от войны в Афганистане закрыл им глаза. Их дети раньше них поняли, что наступает конец и начали потихоньку обогащаться. Ты всё понимаешь о чём я говорю?

— Конечно, но разве нельзя было избежать распада страны?

— Наверное, можно, но то что случилось в августе девяносто первого, не могут осмыслит даже мои коллеги. Там была большая игра, в которой проиграл Горби, но когда-нибудь мы все об этом узнаем подробнее. Но когда пришёл Горби мы сделали многоходовую комбинацию: через кооперативы, организованные на наших подставных лиц, брались кредиты в банке и тоже вывозились за рубеж. Подчистили мы страну так, что самое богатое по ресурсам государство стало самым бедным.

— А кто же на Западе владел или владеет этими деньгами?

— А никто. Западная экономика в очередной раз сумела использовать нашу глупость и пользуется чужими миллиардами, как своими безо всяких процентов. А мы друг друга потихоньку уничтожаем за эти деньги. Ведь не могут они всё время быть бесхозными. Дело в том, что большинство денег хранятся в швейцарских банках на безымянных номерных счетах, часть в других банках на счетах, вложенным по фальшивым паспортам, часть на людях, не имеющими права получать деньги без пароля, которого они не знают и т. д. Я положил громадные деньги в швейцарский банк на номерной счёт. Этот счёт знали кроме меня ещё только два человека. Но после того, как большие деньги оказались бесхозными, многие из нас решили прибрать их к своим рукам. Я не исключение. Двое из тех, кто знал номер счёта, уже отправились к праотцам, и я боюсь, что стану третьим, а денежки так и останутся у "ZЭricher BergmДnnchen — Цюрихских гномов"

— Я могу задать вопрос?

— Да, я хочу, чтобы ты всё поняла.

— Почему тебе не легализоваться, как это сделали многие, открыли свои фирмы, банки, ну ещё как-то?

— Все, я повторяю тебе — все владельцы банков, крупного капитала, на самом деле такими не являются. В своё время им создали условия для накопления денег, а сейчас и позже предъявят требования на их «собственность» в кавычках. Те, кто смогут договориться о доле, которой они могут располагать, будут жить, остальных «собственников» уже начали отстреливать, и это будет продолжаться очень долго. То, что сейчас происходит на Украине, в России и других новых государствах, капитализмом не является. СССР была большой зоной, которая разделилась на меньшие, и везде царят законы зоны. Иметь миллиардное состояния и жить в постоянном страхе, находясь под прицелом как со стороны власти, так и со стороны желающих завладеть твоим богатством — не для меня.