Юрий Слепухин - Джоанна Аларика
Где-то за окном завели патефон — мяукающим голосом пел Фрэнк Синатра: «Как насчет поцелуйчика, Цецилия?» В соседней комнате, судя по доносившимся восклицаниям, играли в карты. На столе жужжал туманный диск вентилятора, через каждые пятнадцать секунд обдавая ее лицо струей прохладного воздуха. Нет, Мигель, я обещала, что никогда не заставлю тебя стыдиться своей жены…
Это, наверное, будет очень страшно и, наверное, очень больно — как раз в самый последний момент. Только недолго. Хорошо, если бы сразу, чтобы вообще ничего не почувствовать. Говорят, иногда первая же пуля попадает прямо в сердце, и тогда человек ничего не чувствует…
Джоанне стало вдруг очень холодно — возможно, от вентилятора. И пересохло во рту. Встав, она налила себе стакан воды из стоящего на столе графина. Зубы ее стучали о край стакана, как в лихорадке. Обычно вода успокаивает. Нужно сделать так, чтобы капитан ничего не заметил… Хорошо, что стол — можно спрятать руки, зажать их между колен. Колени тоже дрожат, но из-за стола их не видно. Главное, чтобы капитан ничего не заметил, а потом… Наверное, это будет сразу… Не может быть, чтобы…
Вернулся капитан. Явно не в духе, он прошел мимо Джоанны и опустился в свое кресло. Джоанне хотелось стереть выступившую на лбу испарину, но она почему-то не решалась это сделать. Прошла минута. За окном в третий раз завели ту же пластинку, и Сикатра опять принялся выклянчивать поцелуйчик у своей Цецилии. В соседней комнате у картежников вспыхнула яростная ссора; Джоанна узнала голос лейтенанта: «Ты как пошел, кусок идиота? Кто ж ходит с этой карты? Погонщики мулов так ходят, осел ты этакий!» «Значит, Нарваэс здесь», — подумала она, почему-то испугавшись, как будто это имело какое-то значение, здесь он или не здесь.
— Итак, сеньора? — сухо спросил капитан.
Помертвев, Джоанна стиснула зубы и отрицательно мотнула головой. Потом она сделала над собой страшное усилие и пробормотала чужим голосом:
— Нет, я… я не могу.
— Потрудитесь давать ясные ответы! Чего вы не можете?
В этот момент к ней почему-то вернулось самообладание. Она почти спокойно подняла на следователя глаза, чуть вскинув брови.
— Вы недогадливы, капитан. Я говорю, что не могу принять ваше предложение.
— Вот как, — сказал тот. Несколько секунд он смотрел на Джоанну, словно что-то обдумывая, потом пожал плечами.
— В таком случае, сеньора, я умываю руки. Вы знаете, на что идете.
Да, она это знала. Ужас бился в ее сердце и туманил рассудок, но она сидела очень прямо, как когда-то учила ее сидеть гувернантка, и смотрела в стену, поверх головы капитана. На стене висел портрет Армаса с отпечатанным лозунгом «освободителей» «Бог — Родина — Свобода».
— Итак, вы решительно отказываетесь? — снова спросил капитан.
— Да, — сказала Джоанна.
— Ну что ж…
Капитан встал и позвонил. Вошел лейтенант Нарваэс. Джоанну опять начало трясти, с каждой секундой все сильнее. Возможно, это был минутный обморок, потому что она не слышала, о чем говорили оба офицера. Потом Нарваэс нагнулся и взял ее за локоть.
— Прошу вас, сеньорита…
Джоанна поднялась из кресла и почти спокойно пошла к двери.
Когда они уже вышли из кабинета, капитан вдруг крикнул:
— Ола, Нарваэс! На минутку…
Лейтенант передал Джоанну караульному солдату и вернулся.
— Приказывайте, мой капитан!
— Присядьте, Нарваэс. — Капитан задумчиво посмотрел на него, почесывая карандашом бровь. — Вот какое дело… Я не хотел говорить это в присутствии сеньоры… В конце концов нужно щадить человеческие чувства, не правда ли? Дело такого рода. Расстрелы у вас производятся обычным способом?
— Так точно, мой капитан, — несколько недоумевающе ответил Нарваэс.
— Я имею в виду… — капитан поиграл карандашом. — На прошлой неделе мне пришлось присутствовать при расстреле нескольких человек в Сакапа… совершенно случайно, так сказать, мимоходом… сам я не любитель подобных зрелищ. Им стреляли в затылок, разрывной пулей. Правда, там были особые причины желать, чтобы расстрелянные остались неопознанными. Так вот, я хочу предостеречь вас от чего-либо подобного… в отношении этой молодой дамы, — он указал карандашом на дверь. — Понимаете, Нарваэс? Кроме того, я попрошу вас повременить с похоронами. Расстрелянных обычно зарывают на месте, я знаю. Тело сеньоры вы оставите до завтрашнего дня. Чтобы вам было понятнее, я поделюсь своей мыслью… надеюсь, вы ее одобрите…
Капитан закурил и угостил сигаретой Нарваэса.
— Не знаю, известно ли вам, что сеньора окончила Колумбийский университет… в Нью-Йорке. Так вот, мне сейчас пришло в голову, что мы можем использовать ее смерть в наших интересах. Раз уж не удалось использовать ее таланта. Завтра утром я пришлю к вам фотографа из службы информации, и вы проследите, чтобы он сфотографировал тело. Главное, чтобы лицо осталось ясно распознаваемым. Вы меня понимаете?
— Не совсем, мой капитан.
— Нарваэс, вы ребенок! Хорошо. Представьте себе такой заголовок в газете, ну, скажем: «Диплом Колумбийского университета — достаточное основание для смертного приговора в коммунистическом трибунале Арбенса». Затем снимки, — капитан карандашом очертил в воздухе квадрат, — а ниже текст: «Новое преступление гватемальского ЧК! Джоанна Аларика Монсон, талантливая молодая журналистка, только что окончившая с отличием Колумбийский университет, — очередная жертва красного террора. Труп обнаружен при занятии частями освободительной армии населенного пункта такого-то» — выберем там какой поглуше. Теперь поняли?
Нарваэс льстиво улыбнулся.
— Вы гений, мой капитан!
— Главное, — продолжал следователь, — это лицо, Нарваэс. Чтобы ее могли опознать сами «колумбийцы». Снимки мы немедленно отошлем в Штаты. Датируем их, ну, скажем, вторым июля. А почему задержка с публикацией? Да очень просто, экспертиза, установление личности и так далее. Одним словом, завтра вы доставите мне снимки, и мы сообща подумаем над текстом. Действуйте, лейтенант.
Нарваэс козырнул и вышел в приемную.
Джоанна стояла на том же месте, где он ее оставил. Лейтенант движением руки отослал солдата, подошел к ней и, улыбаясь, взял за подбородок.
— Итак, моя маленькая, теперь я всецело к твоим услугам. Да посмотри же на меня, нехорошо быть такою букой…
Их взгляды встретились. То, что увидела Джоанна. заставило ее похолодеть. Это была не смерть — это было что-то такое, по сравнению с чем «смерть показалась ей в эту секунду самым желанным счастьем. Комната поплыла перед ее расширившимися от ужаса глазами; она отшатнулась от Нарваэса и прижалась спиной к стене.
— Я никуда с вами не пойду, — сказала она срывающимся голосом, — оставьте меня, вы не имеете права, слышите?.. Я вам ничего не сделала…
«Я им ничего не сделала! — кричало в ней все ее существо, обезумевшее от ужаса. — Они не могут меня убить, не могут убить вместе со мной моего ребенка! Я ведь хочу жить только ради него, ради ребенка Мигеля… Они не имеют права, нет, нет, нет!..»
— Нет! — вскрикнула она отчаянно, и снова встретила взгляд лейтенанта, и поняла, что теперь уже ей не помогут ни просьбы, ни слезы, ни мольбы, что короткий ее путь окончился в этой пыльной пустой комнате с выщербленными плитками пола и ей осталось лишь сделать несколько последних, самых страшных шагов. Небо, если бы только Мигель был сейчас рядом, если бы он был с нею в эту страшную минуту!..
— У вас пошаливают нервы, сеньорита, — засмеялся лейтенант. — Разрешите предложить вам руку? Прошу… Машина нас ждет. Это совсем недалеко. Тверже шаг, Джоанна!
Глава 5
Когда Педро Родригеса вызвали на допрос, уже стемнело. Это было большой, неправдоподобной удачей. Обычно на допрос водили днем; но то, что конвоиров оказалось двое, почти заставило его отказаться от мысли о побеге. Один кинжал против двух автоматов — это уж слишком. Да и потом он вообще здорово отощал и ослаб за последние дни, хотя занимался каждое утро гимнастикой и старался держать себя в форме — поскольку это возможно в таком заключении.
От тюрьмы до старых казарм около километра с лишним. Дорога идет по невысокой насыпи, по обеим сторонам которой тянутся сплошные заросли колючего кустарника. Лучшего места для побега и не придумать. Вот если бы только не этот второй конвоир…
Рук ему не связали — это была вторая удача. Впрочем, рук не связывают никому. Смешно прибегать к такой мере предосторожности, когда двое вооруженных ведут одного безоружного. Он шел впереди, за ним — шага на три — конвоиры. Они лениво шаркали ногами по каменистой дороге, лениво переговаривались.
— А меня, по правде сказать, вообще сюда не тянуло. Это меня Марикита подбила… Я ей, суке, припомню, когда вернусь. Говорит, триста долларов в месяц, жратва, все такое, да еще и грабануть можно будет при случае… Я не хотел, эти дела не по мне, я в карты, может, по двести монет за ночь зашибал, если на дурака нападешь. Это все она, стерва. В Тегусигальпе тебя, говорит, уже в каждом баре знают как облупленного… Ты, говорит, лучше смотайся пока на пару месяцев, а я тут все следы замету…
