Николай Иванов - «Операцию «Шторм» начать раньше
Веревка больно врезалась в запястья, у Тараки уже готов был вырваться стон, но он сдержался.
Он не даст, не даст Амину повода для ухмылок или злорадства, он сам будет ухмыляться, и пусть это преследует убийцу и предателя. Не стонать, а, пересилив себя, улыбаться. Улыбаться.
Обо всем этом потом расскажут Амину, пусть знает… пусть знает…
— Я закрою дверь, — пряча дрожащие руки, сказал подчиненным Рузи и быстро вышел из комнаты.
Лейтенанты, оставшись одни, тут же отскочили от связанного, словно не были причастны к происходящему. Они тоже не могли унять дрожь и смотрели только на дверь, ожидая Рузи и конца всей этой истории.
— Принесите, пожалуйста, воды, — нарушил молчание Тараки, и Экбаль, опередив Водуда, выскочил в коридор.
— Ты куда это? — преградил ему дорогу возвращающийся политработник.
— Он… просит пить.
— Некогда воду распивать. Пошли, — вернул лейтенанта Рузи.
Кажется, в минуты отсутствия он не просто закрывал входную дверь, а сбрасывал с себя последние капли нерешительности. И, войдя в комнату, с порога указал Тараки на кушетку:
— Ложитесь.
Тот посмотрел на вернувшегося пустым Экбаля, облизал пересохшие губы. Да, он пожил на этом свете, ему все равно не страшно покидать этот мир, но почему то очень хочется пить…
Руки были связаны впереди, и Тарани лег на спину. Оглядел еще раз комнату и прикрыл глаза.
Вот так умирают революционеры.
Рузи словно только этого и ждал. Стремительно подойдя к Тараки, одной рукой зажал ему рот, другой ухватил за горло. Водуд набросил на лежащего одеяло — наверное, чтобы не видеть агонии. Экбаль прижал слабо подрагивающие ноги умирающего. И последнее, что попытался в этой жизни сделать Тараки, — это сбросить с лица потную, почему то пахнущую железом руку
Рузи.
Но силы были слишком неравны.
Необходимое послесловие. Через несколько минут убийцы вынесут тело Тараки, завернутое в одеяло, и уложат в машину. Она возьмет курс на кладбище «Колас Абчикан», «Холм мучеников», как прозвали его кабульцы. Свежевырытую могилу будут охранять несколько солдат.
Когда все будет закончено и Рузи, передавая начальнику Генерального штаба вещи Тараки, посмотрит мельком на часы, они покажут 2 часа 30 минут ночи 9 октября. Это будет время, начавшее отсчет нового поворота в истории Афганистана, время, которое станет началом и для судьбы ограниченного контингента.
После 27 декабря Рузи и Водуд исчезнут из страны. Следы старшего лейтенанта отыщутся в
Иране, потом, по некоторым слухам, он возвратится в Кабул с повинной. Однако халькисты, верные Тараки, приговорят его к смерти: «Ты, поднявший руку на учителя, не должен жить на этой земле». Экбаль предстанет перед революционным судом. Не избежит своей участи и
Джандад, не говоря уже о начальнике Генштаба Якубе и самом Амине.
Уничтожить семью Тараки Амин все же побоится, отправит ее лишь в Пули Чархи. И в январе
1980 года, когда в США только ленивые корреспонденты и политики не будут убиваться по поводу смерти Амина, вдова Тараки обратится к президенту Америки Дж. Картеру:
«Господин президент. В течение последнего периода времени, до сентября 1979 года, мой муж являлся законным главой государства, председателем Революционного совета, неустанно трудился во имя создания нового, процветающего Афганистана. Однако в сентябре прошлого года заговорщик и вероотступник Амин, не брезгуя самыми коварными методами, предательски и подло захватил власть в стране. Он убил моего мужа, я повторяю — законного главу
Демократической Республики Афганистан, а всю нашу семью, в том числе и меня, бросил в свой ужасный застенок.
Господин президент. У меня и у всех честных афганцев вызывает гнев и возмущение то, что вы пытаетесь защищать убийцу и преступника Амина. Вы позволяете себе называть его законным президентом Афганистана. Ваши слова оскорбляют память моего мужа, Нура Мухаммеда Тараки, злодейски убитого Амином и его палачами…»
По решению революционного суда место вдовы Тараки в тюрьме займет вдова Амина.
Восток продолжал оставаться Востоком.
Глава 20
ИЗВЕСТИЯ ПРИНОСИТ АНДРОПОВ. — 62 ШАГА ОДИНОЧЕСТВА. — МАКАРОНЫ ПО
БРЕЖНЕВСКИ. — ОТБОЙ «МУСУЛЬМАНСКОМУ» БАТАЛЬОНУ
10 октября 1979 года. Кунцево — Заречье.
Водитель чуть притормозил за воротами, и Брежнев, зная, что он смотрит за ним в зеркало, кивнул: выйду. Когда то здесь останавливались без напоминаний, зная привычку хозяина дачи
Љ 6 пройти оставшиеся до дома двести метров пешком. Теперь же все диктуют годы и здоровье, а в дождь и ветер водитель даже не смотрит и в зеркальце, везет к самому подъезду.
Сегодня Брежнев решил пройтись: погода стояла тихая, а известия из Афганистана пришли удручающие. Принес их Юрий Андропов:
— Леонид Ильич, Тараки убит.
Брежневу вспомнилось, как он вздрогнул, и его вновь передернуло, как от озноба. Он не хотел признаваться даже самому себе, что ждал этого известия. Ждал, потому что иного выхода в той ситуации, что возникла в Кабуле, просто не было: или Тараки убирает Амина, или… наоборот.
Амин оказался хитрее, он сумел подкупить в охране Нура человека и знал каждый шаг своего… учителя, превратившегося во врага. Да, спасения для Тараки не было. О спасении надо было думать заранее. Вернее, о том, чтобы не допустить сегодняшнего.
— Ну, а что же вы? — Он с отчаянием посмотрел на Андропова.
12 сентября, какой то месяц назад, тот, как всегда, немногословно, а оттого, может, и убедительно, дал понять, что, пока Нур Мухаммед Тараки будет лететь из Москвы в Кабул, в афганской столице, по данным КГБ, должны произойти события, в результате которых Амин будет убран. Что случится, как это произойдет — руководители двух стран не стали интересоваться, в таких делах лучше вообще ничего не знать, но убежденность Андропова именно в таком раскладе событий была столь велика, что Брежнев и Тараки пошли и на другой — это сейчас ясно, что роковой, — шаг: решили не посылать в Кабул «мусульманский» батальон, специально подготовленный из таджиков и узбеков для личной охраны афганского руководителя и уже готового вылететь вместе с ним из Ташкента. Наивно подумали: если не будет Амина, то от кого защищать? Амин плетет интриги, рвется к власти. Главное — нейтрализовать его, остальное мелочи. Нейтрализовали: Амин поехал на аэродром встречать
Тараки другой дорогой, благополучно миновав устроенную ему засаду. И можно представить, что испытал Тараки, увидев на кабульском аэродроме среди встречавших своего врага. Живым и невредимым, Усмехающимся. Неужели Нур подумал, что все происходившее в Москве — предательство? Павловскому, командующему Сухопутными войсками и находившемуся в это время в Кабуле с визитом, дали указание сделать все, чтобы примирить их. Что из этого вышло, уже известно: порученец Тараки открыл огонь по Амину. Знал ли об этом Тараки или порученец действовал от других сил? О, власть на Востоке, была ли она когда нибудь без крови?
— Когда… убили? — спросил, немного придя в себя, Брежнев.
— Еще два дня назад.
— Как два? Посол только вчера, при тебе, звонил оттуда и говорил, что Амин положительно отнесся к нашей просьбе сохранить ему жизнь? Даже, по моему, сказал, что они питаются из одной кухни. Да, я не забыл, это говорилось о Тараки.
— Мы просили уже за мертвого.
— За мертвого? И Амин вот так… с нами?
Брежнев встал, начал прохаживаться вдоль стола. Он и сам не заметил, как появилась у него эта сталинская привычка — ходить вдоль стола. А скорее всего, он и не ведал, что повторяет кого то.
— Как его… убили?
— Задушили. Подушкой. Офицеры из его же охраны.
Охрана! Как же легкомысленно они оставили в Ташкенте батальон. Стоило на секунду расслабиться, поверить во что то — и вот результат. Если бы полетел батальон…
— Ты говорил, что наши десантники, ну те, которые уже в Афганистане, готовы были вылететь в Кабул на его освобождение. Что же не взлетели?
— Батальон уже сидел в самолетах, Леонид Ильич. Но… но ни один из них не взлетел бы.
Зенитчикам, которые стоят на охране аэродрома Баграм, был отдан в тот день приказ расстреливать любой самолет, взлетает он или приземляется. Мы еле успели дать отбой, предотвратить…
— Чем же тогда там занимаются наши военные советники? За что получают деньги? Кто там старший?
— Генерал лейтенант Горелов.
— Горелов? Это тот, что ли, которому мы звание присваивали на ступень выше положенного?
— Он. Но ведь то Дауд лично просил за него, еще до революции.
— Дауд, Дауд… А сейчас Амин. Он давно там?
— Горелов? Три с половиной года.
— И за это время не заиметь влияния среди каких то зенитчиков?
— Горелову особо не доверяли ни Тараки, ни Амин. И именно за то, что тот был советником при Дауде.
