Роберт Крайтон - Камероны
– Хотя так оно уже триста лет, сэр? – спросил Уолтер Боун.
– Да, хотя так оно уже триста лет.
– А как же тогда насчет угля? – вдруг услышал Гиллон свой голос. – Ведь если леди Тошманго принимает от нас уголь, значит, она признает наше право на пустошь.
Остальные углекопы, включая и мистера Боуна, согласно кивнули. Это для них было решающим доказательством.
– Нет, нет, – возразил мистер Карнеги. – Как раз наоборот. То, что вы каждый год даете ей бадью с углем, только показывает, что вы признаете за нею право собственности.
Гиллон почувствовал горечь во рту. Выходит, то, что в представлении углекопов утверждало их права, на самом деле лишь подтверждало их закабаление.
Правда, сказал мистер Карнеги, есть одна возможность прибегнуть к помощи закона. Можно подать в Суд по гражданским делам иск, основанный на презумпции, что земля эта в силу традиции, положений гражданского права и местных обычаев, а также того, что углекопы столько времени пользуются ею, перешла к ним в собственность.
Но тут возникает одна трудность: углекопы Питманго не объединены ни в какую организацию и потому, пожалуй, не имеют права подать такой иск. Если же им разрешат его подать, а они в суде проиграют – в чем, кстати, мистер Карнеги не сомневался, – их могут оштрафовать за неоправданные претензии и заставить оплатить судебные издержки; в итоге же они навлекут на свою голову еще и гнев лорда Файфа.
Единственное, что мог бы посоветовать им мистер Карнеги, – это выступить публично, устроить нечто вроде коллективной демонстрации, которая привлекла бы внимание внешнего мира и заставила бы семейство Тошманго отказаться от своих притязаний на эту землю, тем более что они давно ею не пользуются, – А как именно вы советовали бы нам выступить, сэр? – спросил Уолтер Боун.
Юрист с усмешкой, но не без удивления посмотрел на них.
– Вы что же, хотите, чтобы я посоветовал вам восстать? – заметил он и взял с них два фунта за столь ценную консультацию.
Они намеревались пройти дальше до домика на Унылой улице номер 4, где родился и вырос другой Карнеги – сам великий Эндрью,[27] но теперь даже не вспомнили об этой маленькой экскурсии. Выйдя от юриста, они зашагали назад в Питманго, до которого было 14 миль. Не одну милю прошли они молча – ни у кого не было желания говорить.
– Значит, они и закон выворачивают наизнанку, чтоб и дальше творить беззаконие, – произнес наконец Уолтер Боун.
– А мы ни черта не можем поделать.
– Поосторожней в выражениях, приятель. Сегодня ведь праздник.
– Извините, ребята, – сказал углекоп.
Последние слова адвоката прочно засели у всех в голове, ибо выход из положения оставался один. Восстать… Иными словами: совершить некую акцию, сделать такой серьезный шаг, о каком в Питманго никто никогда еще не помышлял. Это была смелая мысль, и мистер Боун отдавал себе отчет в том, к чему она приведет. Чтобы добиться элементарной справедливости, придется ему стать революционером. И, как это с ним частенько бывало, он тотчас с предельной ясностью выразил эту мысль:
– Если надо стать революционером, чтоб спасти нашу пустошь, то я им стану.
Этому никто бы не поверил еще три недели тому назад.
На митинге, который созвали за Тошманговской террасой, в саду Белой Горлицы – подальше от поселка и от чиновников компании, – Уолтер Боун отчитался перед теми, кто дал деньги на защиту пустоши. По окончании его речи всем стало ясно, что надо делать.
– Значит, вот что, – крикнул какой-то углекоп: – Давай вали этот чертов забор!
– Значит, мы должны занять пустошь в первый же день, как только они попытаются начать там работу. У нас есть кирки, и пользоваться ими мы умеем. Пусть попробуют выбить нас оттуда.
И пошло: пусть присылают королевскую гвардию, вызывают карательные отряды – углекопы не сдвинутся с места, весь мир узнает о том, что тут творится. И даже если они проиграют, то сначала крепко повоюют за пустошь. Это они могут обещать.
Но в эту пору они еще не знали того, о чем мог бы рассказать им мистер Селкёрк, если бы они спросили его. Когда закипает котел революции, надо, чтоб мешал в нем ложкой революционер. А мистер Боун не очень подходил для этого. Кроме того, существовал еще фактор времени. Забор поставили, а больше ничего не происходило.
Ничего.
Забор стоял черной стеной, а потом, – как это бывает каждые пять или шесть лет – вдруг грянула ранняя зима: дохнуло холодом с севера, и холод этот застрял в долине. Зима наступала почти на два месяца раньше срока и не желала уходить – порой начинало теплеть, появлялась надежда, что ошибка природы будет исправлена, но тут же с севера снова налетал холодный ветер. Трава на пустоши вскоре пожухла и заиндевела под холодным ветром – длинные тоненькие зеленые травинки стояли дыбом, а в октябре уже выпал снег и накрыл пустошь. Потеря ее стала ощущаться куда меньше, потому что, когда о о ней гулял ветер, дорога в Верхний поселок превращалась в пытку.
За зиму люди привыкли к забору, и в этом была вся беда. Он вошел в их жизнь. Те, кто жил в Нижнем поселке, даже обнаружили, что забор сдерживает силу ветра, гуляющего по Спортивному полю. Ну, а потом вставал, конечно, вопрос о будущем. Что, если, частенько говорили старики, какие-то из шахт выработаются? Тогда новая шахта даст дополнительный уголь и дополнительные возможности для работы. Без футбола и регби можно обойтись, это не такая уж высокая цена за то, чтоб на столе у тебя всегда были и хлеб и соль.
Словом, на людей снизошло примирительное настроение, и мысль о восстании начала улетучиваться у них из головы. Немалую роль в этом сыграло появление травы. Когда она со временем появилась, у жителей Питманго возникла почти мистическая уверенность в том, что все в порядке. Раз никто не покушается на траву, значит, и на пустошь не покушаются. Идея бунта почила под покровом сначала снега, потом зеленой травы.
Только Сэм, казалось, никак не мог примириться с забором. Он впал в такое беспросветное уныние, что это начало беспокоить его родных. Он приходил домой из шахты, мылся, пил чай, но, когда кто-нибудь обращался к нему, он словно бы и не слышал, а если и слышал, то не имел ни малейшего желания отвечать. Через некоторое время люди вообще перестали с ним разговаривать, и, казалось, это устраивало его не меньше, чем их. Он сидел у себя в комнате и смотрел в стенку и время от времени издавал какие-то странные восклицания – точно угрожал кому-то, как сказал Эндрью отцу. Потом он набросился на чтение и прочитал все книжки Роб-Роя, а затем и те, которые рекомендовал его отцу мистер Селкёрк.
– Я хочу знать, что произошло с твоими родными, – заявил он однажды Гиллону. – Я хочу знать доподлинно, как их выкурили с принадлежавшей им земли.
Гиллон рассказал ему все, что помнил: как их согнали с земли, которую они испокон веков считали своей, – согнали, чтоб было где плодиться тетеревам, и фазанам, и благородным оленям, а иной раз даже овцам; как они перебрались к морю, и сложили из камней хижину, и умерли там на берегу от голода и холода. Когда Гиллон рассказал о том, как его мать ночью отправилась собирать мидии и как у нее срезали корзинку со спины, Сэм вспылил, ожил впервые за много месяцев.
– А они боролись против этого? Пытались объединиться и дать отпор?
Гиллон понял, в каком направлении работает мозг сына, но решил продолжать рассказ, потому что уж лучше пусть Сэм будет таким, чем живым покойником, как до сих пор.
– Несколько человек пытались. Но немногие.
– Но почему же они ничего не делали, почему?
– Не знаю. Никогда не знал.
– Им же нечего было терять. Они все равно умерли.
– Не знаю.
– А что произошло с теми, кто боролся?
– Да то, что и следовало ожидать. Избили их и бросили в тюрьму. А дома их подожгли и разрушили. Нескольких убили.
Сэм слушал и кивал, глаза его горели.
– А они стойко боролись? Те, что погибли?
– Одни – да, другие – нет, – сказал Гиллон. – Как обычно бывает с людьми. Разве человек может предугадать, как он поступит?
– Я могу, – сказал Сэм.
По комнате пробежал холодок. Сэм никогда не говорил того, в чем не был уверен. И Гиллон испугался за сына. Он уже был свидетелем того, как далеко может зайти Сэм, а ни одному отцу не хочется видеть в сыне зачатки мученика.
– А есть книга, в которой все это было бы описано? Я хочу прочесть. Можешь мне достать такую книгу, папа?
Гиллон решил рискнуть. Он попросил мистера Селкёра добыть ему экземпляр книги Александра Маккензи «История очистки земель в Нагорной Шотландии», невзирая на возра-жения Мэгги по поводу стоимости книги, а потом стал молиться – наспех молиться, воем богам по очереди, – чтобы эта книга не оказалась искрой, которая воспламенит мозг Сэма.
Явился Йэн и сообщил, что Роб-Рой хочет встретиться с отцом, но не дома, а в пустой школе, где когда-то учительствовала их мать. Встретились они на следующий день после работы и, помедлив с минуту, обнялись, что было вовсе не в привычках Камеронов.
