Бен Элтон - Светская дурь
Завтра. Завтра утром, когда он созвонится со своими людьми.
– Йа уже забегала в пару социальных центров и записалась на собеседованийе насчет «общежитийа на полпути». Йа сделала это в пятницу, сразу после магазина «Оксфам». Им не понравилось, как выглядят мойи руки, но йа заверила их, что йа чистайа, и мой план – это поселиться где-нибудь и работать изо всех сил, чтобы скопить денег. У меня не будет проблем с работой, хреновой, но работой. Йа тщательно умывайусь и знайу, как привлечь взгляд управляйущего по персоналу в «Макдоналдсе». Не подумай, что йа зайду дальше невинного флирта, правда, Том. В первом пункте мойего списка, насчет того, чтобы оставаться чистой, также значится никогда больше не зарабатывать своим телом.
– Хороший план.
– Когда у меня пойавится работа, йа смогу снимать комнату, йа буду работать днями, вечерами и по выходным, а в перерывах спать в собственной комнате, одна. Это пункт второй. Поселиться в общежитии, получить работу, снять комнату, работать все больше и больше и каждую минуту, когда йа не буду работать и откладывать деньги, спать одной. Честно, йа не могу представить себе ничего лучше второго пункта… за исключенийем третьего.
– Да что же может быть лучше того, чтобы жить одной в собственной комнате и вкалывать день и ночь?
– Ты что, издеваешься?
– Извини.
– Когда йа была маленькой девочкой и жила дома, у меня была свойа комната, пока папочка не свалил, а отчим не решил, что это и йего комната тоже. После того как йа сбежала, была только улица, и йа старалась не спать там в одиночку, потому что изнасилованийе у входа в «Маркс-энд-Спаркс» – не предел мечтаний. После того как в меня вцепился Франсуа, йа проводила ночь на улице или в машинах всяких мерзавцев. После этого йа жила в борделе, в комнате с девятью койками, с кучей девок с Балкан, которыйе не говорили по-английски. Так что не смей, йа тебе говорю, не смей смейаться, когда йа говорю, что у меня такайа же мечта, как у Элизы Дулитл, мать ейе, ясно? Особенно йесли йа тебе йеще и кофе покупайу!
– Ясно. Ты права. Я же сказал, извини.
– Извиненийа приняты. Ты придурок.
Томми улыбнулся девушке. Щенячий взгляд все еще не потерял своей силы, даже под синяками. Джесси улыбнулась в ответ.
– Ну и какой же тогда третий пункт? – спросил Томми.
– Каникулы! Вот он, третий пункт. Каникулы… – Улыбка Джесси стала шире от одной только мысли об этом. – И солнце… Солнце! Господи боже мой, как же йа мечтайу о солнце. Не просто об одном лучике. А о бесконечном, бесконечном сийанийи, с утра до вечера, о солнце везде! Чтобы оно отражалось от земли, ласкало одежду, путалось в волосах… чтобы купаться в нем…
Сила фантазии Джесси была так велика, что Томми словно увидел это солнце внутри нее, как оно сияет через темные, затравленные глаза, сверкает под бледной кожей на ее шее.
– И пляж! Длинный, длинный, длинный пустынный пляж белого сверкайущего песка, настолько белого, что глазам больно. Настолько мелкого, что чувствуйешь песчинки… песок словно тальк… и океан с бирюзовыми всплесками на поверхности. Теплый океан, но прохладнейе песка, чтобы кожа оживала от воды… И никого, совершенно никого, чтобы меня не беспокоили. Ни йединой души, ни одного вопроса в мой адрес, если только йа не скажу им: «Валяйте, мне этого хочется». Вот мой третий пункт, малыш Томми. Йа буду работать без устали, пока не смогу себе это позволить, и потом йа пошлю маме письмо через адвоката и потребуйу свое свидетельство о рожденийи или другое доказательство своего существованийа, чтобы получить паспорт, как любой нормальный человек, мать йего, и йа улечу на три недели или на сколько смогу себе позволить, но не меньше чем на две, этточно. А после этого йа возвращусь в нормальный мир, которому принадлежу. А потом йа начну подумывать о четвертом пункте, а именно – получить навык в каком-нибудь деле, может быть, пойти учиться, чтобы была нормальнайа работа, дом, и придумать, как совершить правосудийе над придурком, которого мама привела в наш дом и впустила в мойу комнату и который раз и навсегда засрал мне жизнь.
– То есть ты хочешь сообщить в полицию?
– Йесли мне именно так захочется йего наказать, сообщу, но только йесли у меня будет чья-нибудь поддержка, потому что иначе получится йего слово против мойего, а йа бывшайа шлюха и наркоманка, не забывай.
– Ну и что ты будешь делать?
– Не знайу. В своих фантазийах йа втыкайу йему спицы в глаза, но йа не сделайу этого, он и так отнял у меня пять лет жизни, и йа не собираюсь из-за него в тюрьму. Сейчас мне хочется каждое утро стоять около йего дома, провожать йего на работу и кричать, что он трахайет маленьких девочек, пока те спят.
Не обязательно, подумал Томми. Потому что он на следующее же утро предоставит в распоряжение Джесси самых здоровенных, самых лучших, баснословно дорогих, жестоких, беспринципных, непобедимых, хищных юридических зверюг в стране. Каждый юрист в Шотландии будет моментально перекуплен от текущих дел и направлен исключительно на то, чтобы вершить правосудие над этим похотливым маленьким куском дерьма.
Завтра утром. Завтра утром все будет в порядке.
Они сидели в «Кентакки фрайд чикен» сколько могли. Было так тепло и ярко. Джесси сняла свое длинное пальто. На ней по-прежнему был обтягивающий крошечный топик, в котором она сбежала. Томми снова отметил утонченную линию ее плеч, маленькие, изысканные косточки на шее, тонкие белые израненные руки, изгиб груди, и снова подумал, что Джесси просто красавица.
Как бы она рассмеялась, если бы прочитала его мысли и узнала, что он, Томми Хансен, который славится интрижками с модными супермоделями Лондона, считает ее красивой. Конечно, просто прочитать мысли было бы недостаточно. Она бы все равно им не поверила.
Общество Фэллоуфилд, Манчестер
– Джесси была такая… даже не знаю… Другая. Она была честная, забавная, и ей было на все наплевать, только бы ее оставили в покое. Это… что я могу сказать?… Послушайте, я знаю, что мне показалось, что всего за день до этого я влюбился в эту лживую сучку Джемму, но мне плевать. Мужчина может в один и тот же день понять, что он ошибался, и то, что оказался прав, так ведь? Со мной такое случалось множество раз. Чесслово. Джесси была… притягательная. Я не мог от нее взгляд отвести, и чем больше я смотрел на нее и слушал ее, тем красивее она становилась. Даже старые следы на руках казались мне красивыми, особенно потому, что я решил, что эти следы будут последними отметинами на прекрасной коже Джесси; к тому же я знал, что, как только оплаченный мною пластический хирург сделает свою работу, эта мягкая алебастровая поверхность снова будет идеальной.
Это не произойдет до понедельника. Все будет в порядке в понедельник.
«Булл-Ринг», Бирмингем
– Боже мой! – в притворном шоке вдруг воскликнула Джесси. – Это ты, на первой странице, малыш Том! Так вот чем ты занимался, противный, гадкий мальчишка!
И действительно, это был он, на первой полосе газеты, которую оставил какой-то посетитель, уже узнавший все новости спорта и скандалы. Еще одна эксклюзивная первая полоса Томми Хансена. Просто сенсация.
«Я спал с судьей «Народного героя», чтобы победить… Измученный Томми плачет, признаваясь в гомосексуальной связи с боссом звукозаписи».
– Черт возьми. – Томми схватил газету, на обложке которой он красовался с довольно удивленным лицом, в объятиях отважной предприимчивой журналистки.
Он и представить себе не мог, что Джемма станет действовать так быстро, но, разумеется, в наши дни отослать по электронной почте фотографии – это дело минутное, и для такого невероятного эксклюзива, видимо, были задействованы все силы. Издателя, который, перед тем как лечь спать, отправил номер в печать, разбудили поздно ночью, и он немедленно понял, что первую полосу нужно переделать. Крупные заголовки о призыве министра внутренних дел восстать на борьбу с наркотиками нужно отодвинуть на восьмую или девятую страницу, так же как и связанные с этим известия, что, по данным врачей, анализы наркомана Роберта Нанна по-прежнему отрицательны. Эксклюзиву с Томми Хансеном нужно посвятить по крайней мере восемь первых полос, и немедленно. Издатель слишком хорошо знал, что, если эта история полежит с недельку, сотрудники Томми быстро сделают свою грязную работу, подбросив в другие газеты бесчисленные противоречивые и путаные истории о звезде, бросая завуалированные намеки насчет подстав и заговоров, так что никто уже не будет знать, во что и верить.
Томми отложил газету. Он всегда старался не читать того, что о нем пишут. Статьи его только расстраивали, а эта выглядела особенно угнетающей. К тому же с чего ему интересоваться? В газете говорилось о последней ночи его старой жизни. Теперь он стал другим человеком. Тот Томми – вчерашние новости. Но только не для Джесси, которая с жадностью углубилась в статью, подобно другим восьми миллионам людей тем утром.
