Юрий Вяземский - Бэстолочь (сборник)
– Ты моего настроения не трогай! – оборвала ее Ольга с той же зловещей улыбкой на неподвижном лице. – Они у нас с тобой разные, наши настроения. Ты вон с жиру бесишься. Над мужем бедным издеваешься. Вот погоди, будут у тебя свои дети…
– Не надо, Ольга, – виновато попросила Ленка.
– Будут у тебя свои дети, – настаивала та, – вот тогда ты поймешь! Когда ткнет тебя жизнь во все это дерьмо, в эти пеленки, в плиту, в очередь за кефиром и молоком, тогда ты поймешь, что и детей своих можно иногда ненавидеть. И думать: Господи, как было хорошо, когда их у меня не было! Есть же такие счастливые женщины, у которых нет и не может быть…
– Ольга, ведь это жестоко.
– Жестоко! А жизнь, по-твоему, не жестокая? Видно, мало тебе пока досталось! Мало тебя твой ненаглядный Колька хлестал по физиономии. Ну и все! Хватит на эту тему!
Ленка заплакала. Она стояла перед Ольгой, высокая, стройная, загорелая, и плакала.
– Леночка! Боже мой! Леночка, дорогая! Перестань сейчас же! – Зловещая Ольгина улыбка вдруг исчезла, а лицо ожило, черты его дрогнули, глаза забегали. Ольга вскочила, кинулась к Ленке, хотела обнять ее, но остановилась, уронила руки и, заглядывая Ленке в глаза, продолжала страстно и беспомощно: – Леночка! Боже мой! Что я тут тебе наговорила! Я не хотела! Я сама не соображала! Прости меня! Я не хотела, честное слово!
Теперь и она заплакала.
Они стояли друг против друга на тропинке и плакали, глядя друг другу в глаза.
– Да вовсе я на тебя не обиделась! – первой отвернулась Ленка; она села на табуретку, боком к Ольге, вытащила из заднего кармана джинсов скомканную пачку сигарет. – Ты думаешь, это я из-за твоей проповеди расчувствовалась? Ничего подобного! Мне березы вдруг стало жалко. Они-то, бедные, в чем виноваты?
Ольга пошла к крыльцу, села на ступеньку и закрыла лицо руками.
– Брось ты, Моржухина! Чепуха все это, – закурив, часто затягивалась Ленка. – Я уже привыкла. Я и на мать свою не обижаюсь, когда она разозлится на меня и кричит: никогда ты никого не родишь, потому что ты стерва!.. Ну скажи, неужели я действительно так похожа на стерву?
– Ненавижу! – простонала Ольга.
Ленка удивленно покосилась на нее:
– Кого это ты ненавидишь?
– Ездунов ненавижу!
– Ездюков?.. А они-то при чем…
– Не-на-ви-жу! – с жаром повторила Ольга и открыла лицо. Она уже не плакала и действительно ненавидела.
«Ездунами» – или грубее: «ездюками» в дачностроительном кооперативе «Красный энергетик» презрительно называли новых членов-пайщиков, тех, которые обосновались в поселке за последние десять – двенадцать лет. Точно учитывая недоброжелательное отношение старожилов к новеньким, правление кооператива выделяло последним участки под застройку на краю поселка, возле поля, так что со временем дачи ездунов образовали собой целый квартал, отделенный от старой части поселка асфальтовой дорогой.
Что же касается этимологии самого понятия «ездуны» – на этот счет не было единого мнения. Одни объясняли прозвище, данное новоселам, тем, дескать, что все они разъезжают на машинах, в то время как среди коренных обитателей поселка, людей, как правило, простых и незажиточных, личный транспорт был редкостью. Сторонники этой концепции также активно обвиняли новоселов в том, что они своими машинами обезобразили поселковые дороги и аллеи, испортили выхлопными газами воздух и загнали на участки детей, которых раньше, до появления ездунов, родители отправляли гонять в футбол и прыгать через веревочку за заборы своих дач.
Другие выводили прозвище новоселов из того факта, что те слишком часто якобы ездят за границу, а из этого обстоятельства, в свою очередь, выводили их материальное благополучие, казавшееся старожилам чрезмерным, тем более что, по их мнению, оно всячески ездунами выпячивалось: те же самые автомобили; досаждающие простому, неискушенному глазу одежды, а также вызывающая манера прогуливаться в этих явно недачных одеждах по дачной округе; дети, избалованные и разнаряженные, жующие заграничную резинку и выдувающие изо рта тягучие белые пузыри.
Впрочем, было у этой второй точки зрения одно логическое несоответствие, а именно: едва ли ездуны столь часто, как это им приписывалось, ездили за границу, так как большинство из них принадлежало к «маловыездным» профессиям и занимало весьма скромные должности работников торговли низшего и среднего уровней, парикмахеров, скорняков, автомобильных механиков. Изредка попадались среди ездунов ученые, артисты и даже дипломаты, но те вели себя значительно скромнее, заметно проще одевались в дачных условиях, и их дети, как правило, не выдували изо рта неприличных пузырей.
Как бы то ни было, старожилы новоселов недолюбливали, а те платили им высокомерием или демонстративным безразличием.
– Ты помнишь, Ленка, какая у нас тут раньше была красота! – Ольга встала с крыльца и принялась ходить взад и вперед по тропинке перед сидевшей на табуретке Ленкой. – У нас же все было! У кооператива был чудный сад, в котором любой член-пайщик мог со скидкой купить фрукты, овощи, ягоды. Теперь в это даже не верится!
– «Любой член-пайщик» – вспомнила бабушка свой девичник! – тотчас же поддержала тему Ленка, и глаза у нее вдохновенно заблестели. – Тут недавно моя мать пришла в правление, заказ себе хотела выхлопотать. Так ее обсмеяли: что вы, милочка, мы выделяем их только активистам правления и особо заслуженным членам-пайщикам: персональным пенсионерам, героям войны и тэпэ. А ты пойди посмотри, кто эти заказы получает. Одни ездюки! Да черт с ним! Меня другое бесит – беспардонство их! Как будто только они здесь – люди, а все остальные – так, мелкие людишки, которые лишь под ногами мешаются… Тут однажды еду я на велосипеде по Хвойной в сторону Первомайки, и вдруг из-за поворота вылетает «Жигуль» и, не сбавляя скорости, прет прямо на меня. Я, конечно, с перепугу въехала в канаву и тут же рухнула… Так эта скотина даже не остановилась! До сих пор помню эту рожу! Жирная такая, самодовольная ряха. Молодая!
– И с материалами не было никаких проблем, – заговорила Ольга, когда Ленка замолчала. – Все можно было достать в правлении: и доски, и кирпич, и цемент. Я же помню! Еще когда отец был жив… А теперь ничего не дают, ни в чем не помогают, а только требуют, угрожают: «Если к следующей весне не приведете в порядок забор, то мы вынуждены будем поставить на правлении вопрос о вашем исключении из кооператива. У нас желающих знаете сколько!» А как, интересно, я приведу его в порядок, когда ни плотника, ни материалов!
– Это только для таких, как мы с тобой, у них ничего нет, а для ездюков – все что хочешь! От обыкновенного песка до разборного финского домика! – Ленка вскочила с табуретки и принялась нервно вышагивать взад и вперед, но не по тропинке от крыльца к калитке, а перпендикулярно направлению, в котором вышагивала Ольга – от табуретки к лавке и обратно. – И главное, как все это по-скотски делается! Наш сосед – не Голыбин, а Курдин, у которого участок на асфальт выходит, – просыпается однажды утром и видит, что у него забор повален. А потом выяснилось, что ночью к одному ездюку приезжала целая автоколонна: здоровенный грузовик – знаешь, наподобие тех, в которых мясо возят, длинный такой – и автокран. Привезли ему финский домик, выгрузили его краном и тут же, за одну ночь, смонтировали. А так как места для грузовика оказалось мало, то, не задумываясь, повалили у Курдина забор и укатили как ни в чем не бывало. Курдин собрался было заявить на этого ездуна в правление, но потом махнул рукой – а стоит ли связываться! В общем, сам починил забор и на этом успокоился.
– Вот и плохо, что успокоился! – заявила Ольга. – Надо было связываться.
Ленка удивилась и остановилась напротив Ольги.
– Нам в душу плюют, а мы только обличительные речи произносим! Друг перед другом! – гневно продолжала Ольга. Глаза у нее сузились, губы дрожали, кулаки сжались. – Выговоримся, утремся и успокоимся. Ругаться и обличать – все мы умеем, а как до дела дойдет, когда не на мужа орать надо, а пойти и заявить во всеуслышание, доказать свою правоту, справедливости добиться, так сразу начинается – стоит ли связываться!
– Да что ты на меня-то кричишь, Моржухина! – рассердилась Ленка.
– А я на тебя не кричу, Лена! Я просто хочу тебе объяснить, – наклонив голову вперед, Ольга поворачивала ей из стороны в сторону, точно собиралась боднуть Ленку. – Я просто пытаюсь тебе объяснить! Ведь пойми ты: мы сами во всем виноваты. Сами же их и распустили!
– Да брось ты, Моржухина! Что ты с ними сделаешь! Что ты такое, скажи на милость, по сравнению с ними. У них деньги! На их стороне правление! Еще обвинят тебя в том, что ты не в состоянии содержать дачу в приличном виде, что третий год забор не можешь починить, и исключат из кооператива. А на твое место поселят какого-нибудь ездюка.
