Григорий Ряжский - Люди ПЕРЕХОДного периода
Не знаю точно, какую цель при этом я имела в виду, вогнав себя в этот гипнотический раж, но только туман вдруг заметно ослаб, густота его спала, темнота явно отодвинулась, уступив дорогу начинающемуся просвету, и я снова пошла вперёд, уже начиная различать впереди себя неясные очертания чего-то отдалённо знакомого. То ли это были слабые возвышенности, непривычные глазу для столь пустынных территорий, то ли просто некую причудливую игру света и тьмы затеял с моим уже успевшим притупиться зрением этот необычно волнистый горизонт. В любом случае, что-то изменилось, и от этого моей оболочке стало почти хорошо.
Дальше пошло ещё веселей. Через какое-то время ходьбы, так же не определяемое разумом, я достигла края последней туманности и вошла в зону полного света. Песок, точней сказать, слежавшаяся пыль, что всё это время была у меня под ногами, плавно перешла в довольно мягкую, без намёков на любую растительность, почву неизвестного мне состава, и уже по ней я продолжила своё движение в сторону холмов. Да, это были именно они, холмы, возвышенности, чем-то напоминающие наши дальневосточные сопки, но только совершенно лысые: будто насыпана была не земля, а разложена огромными порциями грунтового колера филейная мякоть, которую Герка называл «взрывной говядиной», потому что зашивал внутрь её чернослив, и тот взбухал в духовке, приподнимая куски изнутри и делая их похожими на земные возвышения в миниатюре. Дальше же…
А дальше я узнала эти места: по ним мы с Геркой, теряя рассудок, неслись когда-то вскачь, и наш скакун вышибал своими копытами взрывчики песчаной пыли, в ту самую первую нашу ночь в Плотниковом переулке…
Я придала скорости своему перемещению и вновь подумала о хорошем, добавив в эту мысль ещё пуще прежнего надежды, явно сверх той меры, которой требовало моё промежуточное положение. Мне было уже всё равно, о чём конкретно хорошем и приятном размышлять, главное было — проверить себя на эту мысль. И вновь сработало: конечности мои будто приподняли мою же оболочку над грунтом и ещё энергичней повлекли за собой в сторону холмистых образований.
И вот уже полная панорама раскинулась передо мной. Теперь я и сама уже стояла на небольшой возвышенности, куда взобралась не случайно: хотелось ещё раз увидеть то, что виделось мне с крупа скакуна, тогда ещё, в нашем с Геркой общем сне. Я и увидела, и даже больше. Холмы, вытянувшись в двойную цепь, как бы образовывали собой ущелье, по центру которого тянулась вполне заметная глазу тропа, явно натоптанная и ведущая к последнему холму, замыкавшему этот гористый строй. Чистая декорация, подумалось мне, жаль, нельзя сфоткать и разместить в Сети, народ бы умер просто, кто понимает, разумеется, в какой-никакой красоте. Быть может, это было именно так. А возможно, и по-другому. Не исключаю, что очарование этого сказочного места настолько поразило меня из-за того, что я провела часть времени своего первого оборота в местах совершенно иных, так непохожих на эту внезапно открывшуюся моему зрению пастораль. Венерка, с её правдорубным устройством головной оболочки, наверняка сказала бы, что заманивают, не верь, вот только не ответила бы, кто. И была бы, скорее всего, права. И снова я поймала себя на мысли, что думаю о ней лучше, чем в самом начале, когда меня ещё не отпускала от себя прежняя память о том, чем я была связана в той жизни с этой почти незнакомой мне, вульгарной и малоприятной в целом женщиной.
Подул ветер — оказывается, здесь есть ветер! Тогда отчего же нас загоняют в полутёмное туманное стойло и выдерживают там, вынуждая перебираться с оборота на оборот, набирая по пути обязательную выслугу и отгораживая себя от любого нарушения устава местного обитания, во имя чего? Внезапно ветер прекратился, я обнаружила возникшие изменения ландшафта. Теперь тропа, что прежде была пустой, таковой уже не являлась. По ней, медленно перетаптываясь одна за другой, продвигались вперёд оболочки. Их было огромное множество, женские и мужские, вперемешку, все они были почти неотличимы друг от друга — по крайней мере, так мне казалось, поскольку все они были обращены ко мне спиной. По мере своего продвижения цепочка эта становилась всё объёмнее и шире: в неё вливались и другие, бравшие начало от боковых пространств, что образовывались промеж левой и правой холмистой гряды. Никто не толпился и не произносил громких звуков, — слух мой едва-едва улавливал нечто равномерно гудящее, сливающееся в единый монотонный шум, будто одновременно негромко переговаривались вполголоса сотни, если не тысячи приглушённых голосовых источников. Всё это множество очередников втекало в самый последний холм, центральный, вход в который был выполнен в виде невысокой фронтальной арки, имевшей, скорее всего, естественное происхождение, обвитой по краям сухими лианами с белёсыми сушёными ростками по всей высоте.
«Получается, есть растительность, хоть и сухая, — подумала я, — или была когда-то. Почему же никто не сажает здесь семена? Неужели всё у них утрачено? Или нам чего-то недоговаривают?»
Я спустилась со своего пригорка и бодрым шагом двинулась по направлению к центральной колонне этого шествия, прикинув, что наверняка выиграю против тех, которые втекают в неё с боковых ответвлений. По моим расчётам, боковые были малолюднее, зато продвигались не так скоро, как основной поток. Подумала об этом и тут же сообразила, что не зря. Выходит, и здесь, в этой непредсказуемой надземке, ровно так же, как и в нашем суровом поднебесье, кое в чём возможен расчёт: хотя бы в этом малом деле, даже если оно и не приведёт к искомому результату. На какое-то время твоя оболочка всё равно переиграет другую, и этого было уже не отнять. Получается, вся эта сакральная конфигурация вполне могла быть подвержена моей же персональной ревизии, что — уверена — никак не входило изначально ни в мои, ни, тем более, в хозяйские планы. И это был первый петушок, неуверенный пока ещё, но вполне реальный, если о таком вообще уместно рассуждать на территории чужого, не подвластного тебе разума.
Достигнув хвоста цепи, я осмотрелась и заняла очередь с края. Передо мной были две спины. Очередь, чтобы не обратиться в вытянутую бесконечность, продвигалась парами, что как минимум вдвое укорачивало её визуальную протяжённость. Вскоре слева от меня возникла ещё одна оболочка, которая деликатно держалась от меня на дистанции личного пространства. Я повернула голову и сухо кивнула ей. Она ответила тем же. Дальше мы просто синхронно продвигались очередной парой, не делая попытки завязать какое-либо общение. Но на всякий случай я вновь покосилась на новообретённого соседа. Это был лысый, невысокого росточка дядька, средних по земным меркам лет, в сандалиях, похожих на мои, но с подмёткой потолще, из чего я сделала вывод, что не всё в этих краях так уж унифицировано и подогнано под жёсткие стандарты. А если хорошенько прикинуть и всмотреться в остальных параллельных, то нет сомнений, что обнаружится ещё масса интересных подробностей. И решилась спросить первой:
— Вы с какого оборота, прости?..
— С восемнадцатого! — грубо оборвал меня дядька и отвернулся. Затем обернулся и добавил, дав уже недвусмысленно понять, что эти его слова будут последними, обращёнными ко мне: — Unë nuk flas gjuhën tuaj egra![14]
— Извините, — пробормотала я, уязвлённая нежеланием его вступить в диалог с женщиной. И тоже отвернулась, делая вид, что разглядываю боковые красоты.
Так и продвигалась, молча обозревая округу и выискивая для себя новые краски внутри этого незнакомого моей оболочке региона обитания. Но очередной вывод для себя, тем не менее, я приплюсовала-таки к ранее сделанным. Похоже, в том, о чём говорила Венера, и на самом деле присутствует элемент самой неподдельной правды жизни. Или правды обитания, как угодно. Каждый за себя, и никого не мутит чужое горе.
По земным прикидкам, до арки Овала оставалось не так уж далеко. Или не столь уж и долго — в зависимости от того, какое событие наступит раньше. Оно и наступило, хотя по тем же меркам не прошло и полутора-двух земных часов. Просто всё оставшееся время я тупо считала про себя от нуля и вверх, и так продолжалось до того момента, когда меня втянуло скопившейся у входа оболочковой толпой внутрь арки. В Овал. В святая святых переговорного процесса с собственным параллельным. С самим собой, если сказать совсем уж понятно. Так вот, если считать примерно по разу в секунду, на основе прежней ритмики и темперамента, то время ожидания в очереди составило у меня около 6300 разосекунд. И это стало ещё одним маленьким открытием — местные явно не предусмотрели эту возможность параллельных задавать временны́е характеристики. Иными словами, если что, то просто начинай считать несбивчиво, а потом набранное тобой дели на 60 и так далее и переводи в понятные категории. Если кому надо, разумеется.
