Джон Ле Карре - Песня для зебры
— Ну хорошо, Сальвадор, давайте-ка первым делом избавимся от этой штуковины.
Лорд Бринкли забрал у меня магнитофон, убедился, что пленки в нем нет, и вернул его; помнится, это и заменило нам рукопожатие.
Он отпер ключом пузатенький секретер, уселся перед ним боком и принялся изучать свое письмо ко мне, с постскриптумом от руки, где он выражал надежду когда-нибудь со мной встретиться и сожаление, что я не проживаю в его избирательном округе (он тогда был членом палаты общин). В конце стояли два восклицательных знака, что меня особенно умиляло. Лорд Бринкли читал письмо с таким добродушным выражением лица, словно сам получил его и несказанно этому рад. Дочитав, он, по-прежнему улыбаясь, положил его на стол перед собой, как бы давая мне понять, что намерен еще вернуться к нему позже.
— Так что же у вас за проблема, Сальвадор?
— Прошу прощения, сэр, но это скорее ваша проблема. Я всего лишь переводил.
— Правда? А что переводили?
— Да все, что требовалось, сэр. Для Макси, само собой. Он ведь ни одного языка не знает, ну, кроме английского. А у Филипа суахили слабенький. Так что я угодил, так сказать, под перекрестный огонь. Изворачивался как мог. И над ватерлинией, и под ней.
Тут я виновато улыбнулся. Признаться, я рассчитывал, что лорду уже доложили о моих подвигах в его честь, каковые в целом безусловно заслуживали внимания, пусть и вышло так, что я совершал их не по ту сторону баррикад. Это я и собирался объяснить ему, чтобы хоть отчасти восстановить свое доброе имя в его глазах.
— Ватерлиния? Какая еще ватерлиния?
— Вообще-то это выражение Макси, сэр, не мое. “Под ватерлинией” я сидел в бойлерной. Прослушивал разговоры делегатов во время перерывов. У Макси есть один подчиненный по кличке Паук… — Тут я сделал паузу, чтобы проверить реакцию собеседника, но, похоже, он слышал об этом впервые. — Паук — профессиональный слухач. У него куча допотопного оборудования, которое он наспех смонтировал перед отъездом. Прямо набор “Сделай сам”. Но вы, полагаю, и об этом ничего не знали.
— О чем конкретно?
Пришлось начать заново. Утаивать что-либо было бессмысленно. Дело обстояло куда хуже, чем я опасался. Филип скрыл от лорда Бринкли все что только можно.
— Сэр, весь остров был утыкан жучками. Даже беседка на холме. Когда, по расчетам Филипа, переговоры достигали переломного момента, он объявлял перерыв, и я мчался в бойлерную подслушивать, а потом пересказывал основное Сэм, чтобы Филип и Макси держали ситуацию под контролем к началу нового заседания. По мере необходимости они консультировались по спутниковому телефону с Синдикатом и с друзьями Филипа. Вот почему мы в результате занялись Хаджем. То есть не мы, а Филип. С помощью Табизи, надо думать. А я невольно послужил орудием…
— А кто такой Хадж, позвольте спросить?
Невероятно, но факт! Как я и предполагал, даже будучи единственным человеком, уполномоченным сказать роковое “да”, лорд Бринкли не имел ни малейшего представления о том, что творилось под его эгидой.
— Хадж — один из делегатов, сэр, — объяснил я как можно мягче. — Всего их было трое. Два командира вооруженных формирований — полководцы, если угодно — и Хадж. Это он вытянул из вас еще три миллиона долларов, — напомнил я с сочувственной улыбкой, причем Бринкли, кажется, понимающе улыбнулся в ответ, что неудивительно — ведь по телефону он так возмущался.
— И что же за командиры такие? — пожелал уточнить он, все еще недоумевая.
— Франко, представитель маи-маи, и Дьедонне из племени баньямуленге. У Хаджа вооруженных отрядов как таковых нет, однако он способен в любой момент собрать хоть целую армию. В Букаву он владеет конторой, продающей минеральное сырье, еще ему принадлежит пивной завод, несколько гостиниц и ночных клубов, а его отец, Люк, — крупный предприниматель в Гоме. Ну, это-то вам и без меня известно, правда?
Бринкли с улыбкой кивал, давая понять, что мы наконец говорим на одном языке. По-хорошему он должен был бы уже нажать кнопку связи и вызывать к себе того незадачливого исполнителя, по чьей вине произошло все это безобразие, но поскольку он явно ничего подобного делать не собирался, а, наоборот, оперся подбородком о сложенные ладони, настроившись выслушать долгую историю, я рассказал все с самого начала, как Ханне, только гораздо более сжато, да и чувства высокопоставленного слушателя беспокоили меня куда меньше. А зря, с ужасом понял я, когда мы подошли к болезненному моменту истины, то есть к применению пытки.
— Ну и что же, по-вашему, следует предпринять? — спросил Бринкли, все так же доверительно улыбаясь. — Каковы ваши выводы, Сальвадор? Обратимся лично к премьер-министру? Или к президенту США? Или к членам Африканского союза? Или ко всем сразу?
Я позволил себе утешительную улыбку.
— Нет, сэр, не думаю, что это необходимо. Честно говоря, мне кажется, нам вообще не нужно куда-либо обращаться.
— Ну что ж, вы меня успокоили.
— По-моему, достаточно немедленно скомандовать отбой и на сто процентов удостовериться, что операция не состоится. У нас еще есть полных двенадцать дней, прежде чем исполнители приступят к делу. Хватит времени и отменить военные действия, и отказать в поддержке Мвангазе, пока он не найдет себе добросовестных, честных союзников, — таких, как вы, сэр, — и аннулировать договор…
— А что, разве есть и договор?
— И еще какой! Весьма темный, если можно так выразиться, сэр. Составил его месье Джаспер Альбен из Безансона — вы ведь в прошлом пользовались его услугами, и ваши люди, видимо, решили привлечь его снова, — а на суахили перевел не кто иной, как ваш покорный слуга.
Меня уже немного заносило на поворотах. Наверное, предвкушение нормальной, без игры в прятки, жизни с Ханной вскружило голову.
— А у вас, случайно, нет экземпляра этого договора?
— Нет, но я его, разумеется, видел. И целые пассажи запомнил наизусть, у меня это… вроде безусловного рефлекса, если честно.
— А почему вы решили, что договор “темный”?
— Он фиктивный. Видите ли, я худо-бедно в договорах разбираюсь. Он гипотетический. Как бы о сельском хозяйстве, а на самом деле о поставках оружия и боеприпасов для развязывания локальной войны. Но когда это в Конго бывали локальные войны? Это все равно что немножко забеременеть, — отважился я процитировать Хаджа и был вознагражден поощрительной улыбкой собеседника. — А доходы от рудников, так называемая Доля Народа, вообще чистая липа, — продолжал я. — Мошенничество, прямо скажем. Населению не достанется ни гроша. Не будет ни Доли Народа, ни прибылей — ни для кого, кроме вашего Синдиката, Мвангазы и его прихлебателей.
— Какой ужас, — пробормотал лорд Бринкли, скорбно качая головой.
— Только поймите меня правильно, сэр. Мвангаза — во многих отношениях великий человек. Но он уже стар. То есть стар для такого поста, прошу прощения. Он уже сейчас похож на марионетку. И до такой степени себя скомпрометировал, что лично я не понимаю, как ему удастся выйти сухим из воды. Мне очень жаль, сэр, но это правда.
— Да уж, обычное дело, издавна повелось…
Мы вспомнили еще нескольких африканских лидеров, которые поначалу казались даром божьим, но всего через несколько лет превращались в черт знает что, хотя мне, например, не очень-то верится, что Мобуту, чей портрет красовался на секретере, когда-либо вообще подавал надежды. Зато у меня мелькнула мысль, что если лорд Бринкли сочтет уместным вознаградить меня за своевременное вмешательство, а заодно, раз уж на то пошло, и оставить меня при себе, предложение о работе в его организации как нельзя лучше устроило бы нас обоих: должен же кто-то, видит бог, вычищать для них авгиевы конюшни!
Поэтому его следующий вопрос совершенно огорошил меня:
— И вы вполне уверены, что видели меня в тот вечер?
— В какой вечер, сэр?
— Ну как вы там говорили… В пятницу вечером, не так ли? Я что-то запутался. Вы видели меня в пятницу вечером в каком-то доме на Беркли-сквер.
— Да.
— А не помните, во что я был одет?
— Элегантно, но без претензий: бежевые брюки, замшевый пиджак и легкие кожаные туфли.
— А дом помните — что-нибудь, кроме номера, который вы не то не заметили, не то забыли?
— Конечно. Все помню.
— Опишите, пожалуйста. Своими словами.
Я приступил к описанию, но голова шла кругом, и трудно было выбрать наиболее характерные детали.
— Там был огромный вестибюль, с раздвоенной лестницей…
— Раздвоенной?
— …и орлы над дверями…
— Живые орлы?
— И множество других людей, кроме вас. Прошу, не делайте вид, будто вас там не было, сэр! Я ведь подходил к вам. Благодарил за вашу позицию в отношении Африки.
— Можете назвать какие-либо имена?
И я назвал, пусть и без свойственной мне самоуверенности. Я уже закипал, а когда я закипаю, то плохо владею собой. Извольте: корпоративный рейдер, прозванный Адмиралом Нельсоном за черную повязку на глазу. Знаменитый телеведущий. Молодой пэр, скупивший кучу недвижимости в аристократическом Вест-Энде. Живущий в изгнании бывший министр финансов одной из африканских стран. Индиец-мультимиллиардер. Владелец крупной сети супермаркетов, который недавно приобрел одну из наших великих общенациональных ежедневных газет “в качестве хобби”. У меня уже не хватало сил на все это, но я держался до последнего.
