Кетиль Бьёрнстад - Пианисты
— Поехали с нами, Аксель! Повеселимся!
Я хватаю коричневую брезентовую куртку и сажусь в автобус через заднюю дверь. Внутри праздник в полном разгаре. Плохое сладкое шампанское. Херес и портвейн. Маргрете Ирене, едва не ломая сиденья, перебирается назад, где празднуют студенты. Я машу водителю, единственному трезвому человеку. Раньше я его никогда не видел, но это неважно. Ребекка и Маргрете Ирене по очереди целуют меня в губы. Фердинанд обнимает.
— Поздравляю! Молодцы, ребята! — говорю я.
— И ты нам совсем не завидуешь? — поддразнивает меня Ребекка. — Нет, конечно. Ты наверняка станешь лучшим пианистом, чем мы.
— Мне бы тоже хотелось сдать этот экзамен, — говорю я.
Маргрете Ирене обнимает меня за плечи, как будто у нас с нею все по-прежнему.
— Мне тебя не хватало, — шепчет она мне на ухо.
— Мне тоже, — лгу я. — Вы уже знаете свои отметки?
— Узнаем через несколько дней, но нам на них наплевать. Мы все сдали, это главное.
Автобус трогается с места.
— Едем к Ане! — неожиданно предлагает Ребекка.
— Вы что-нибудь про нее знаете? — спрашиваю я, чувствуя подступающую тошноту.
— Кое-кто в школе ее знает, они говорят, что она тоже сдала экзамен.
— Тогда, значит, она уже вернулась домой! — Ребекка толкает водителя в спину. — Эльвефарет. Прямо и вниз.
— Нет, так не годится, — говорю я.
— Почему?
— Думаю, она к такому не готова.
Все с удивлением смотрят на меня. Только Ребекка понимает, насколько это серьезно.
— Слушайтесь Акселя. Он лучше всех ее знает.
Сначала мне надо с нею поговорить, думаю я. Только Богу известно, как мне хочется поговорить с нею, обнять и уже не отпускать. Узнать, что произошло. Но при этом никто не должен присутствовать.
Мы на большой скорости мчимся в город. Изумительно теплый майский вечер. Березы уже распустились, вот-вот расцветет сирень.
— Давайте заедем в Студентерлюнден и выпьем пива! — предлагает Фердинанд.
— Моя сестра работает официанткой в «Палатке Сары», — говорю я.
— Значит, едем туда! Может, она сделает нам скидку!
— Едва ли. К тому же у большинства из вас денег достаточно.
Да, думаю я, едва успев произнести эти слова. Ребекка сказочно богата, у Фердинада и Маргрете Ирене состоятельные родители. Только я один живу на жалкие подачки отца. Мы называем это займом, ему тоже приходится занимать эти деньги. Я клянусь, что все верну ему после дебюта. В. Гуде сказал, что за концерты мне будут платить. Если дебют окажется удачным, он организует мне выступления с симфоническим оркестром в Бергене и Ставангере, в частных обществах и даже во Дворце. Он держится так, словно владеет всем миром. Только мне в это трудно поверить.
Мы закатываемся в «Палатку Сары». Там уже полно новоиспеченных студентов. Катрине сразу замечает нас, многозначительно улыбается и весело со всеми здоровается. Она не привыкла видеть своего брата в таких веселых компаниях. К нам присоединяются несколько друзей Ребекки, Маргрете Ирене и Фердинанда. Мы занимаем длинный крайний стол. На столе появляется пенистое пиво, вспыхивают сигареты. Маргрете Ирене обнимает и уже не отпускает меня.
Ребекка видит, что я о чем-то думаю и что мне неприятно, и поднимает бокал:
— Забудь о Шуберте, Аксель. Это Летний Осло. Это жизнь.
Я тоже поднимаю бокал. Ее слова попали в цель. Я смотрю вокруг. Даже Катрине выглядит счастливой, принося поднос за подносом с пивом измученным от жажды выпускникам этого года. Она весело разговаривает с посетителями, приносит бутерброды, счета, прячет чаевые в свой кошелек. Солнце падает ей на лицо. Она дружески ему щурится. Она в гуще жизни, думаю я, только мы сидим здесь со своими амбициями, хотя как раз на сегодня новоиспеченные студенты забыли, что их ждет, забыли об учебных заведениях, которые они должны себе выбрать, о ждущей их взрослой жизни. Можно подумать, будто только мы с Катрине не хотим становиться взрослыми, думаю я. Мне скоро девятнадцать, Катрине двадцать один. Она уже испытала много такого, о чем я даже понятия не имею. Знает, что жизнь — это не только удовольствия. И все-таки она свободна и самостоятельна. Ее самые большие заботы — любовные огорчения. Но у кого их нет, этих любовных огорчений, думаю я в то время, как Маргрете Ирене целует меня в губы.
Мы говорим обо всем, что отныне нас ждет. Маргрете Ирене собирается уехать в Вену к Сейдльхоферу. Фердинанд отказался от Лондона и думает поехать к Лейграфу в Ганновер. Времени у них в избытке, потому что денежных проблем у них нет. Могут не спешить и дебютировать хоть через пять лет, когда созреют и будут совершенно в себе уверены. Когда поймут, чего они стоят. Только Ребекка все бросила и не собирается менять свое решение.
— Музыка для меня слишком важна, и я не хочу допустить, чтобы она стала для меня мучением, — говорит она. — Я радуюсь, что когда-нибудь в будущем расскажу своим детям, как их мама на сцене запуталась в подоле платья, упала и ее жизнь поменяла направление.
— А что ты будешь делать? — спрашиваю я. — Просто будешь счастливой, как сказала, когда мы встречали Новый год?
Ребекка становится серьезной.
— Пойду учиться на врача, — говорит она. — Думаете, если я богата, так мне не надо работать? Но мой отец иначе на это смотрит, и мама тоже.
— Каким врачом ты хочешь быть? — с любопытством спрашивает Фердинанд.
— Может быть, психиатром, — смеется Ребекка. — Тогда я буду лечить вас, бедных моих неврастеников, одного за другим.
Вечер затягивается. С ночью приходит прозрачный синий свет. Все рестораны уже закрыты, но люди не спешат расходиться по домам. На улице полно народу. Я с Маргрете Ирене иду по направлению к Бишлету. В ресторане мы простились со всеми и с Катрине. У Маргрете Ирене всегда, когда она выпьет, рождается много планов. Но сегодня вечером я должен сказать ей правду: наша любовь кончилась.
— Ты идешь ко мне, — заявляет она.
Сердце у меня падает — все безнадежно. Эта трусость у меня от отца. Как я теперь скажу ей правду?
— Я устал, — говорю я. — Мне хочется вернуться домой и лечь спать.
— Поспишь у меня. Нам надо поговорить, неужели ты этого не понимаешь?
Я не отвечаю. Мы молча идем до ее квартиры, той, которая, несмотря ни на что, так мне нравится. Маргрете Ирене всегда хорошо ко мне относилась, думаю я. Была доброй и внимательной. Как расстаются с такими людьми? Почему я должен ранить ее? Я никогда не говорил ей о неприязни, которую иногда к ней испытывал. Что-то во мне ей противилось, и все-таки я уступил, потому что этого хотело мое тело. Однако винить его сейчас уже поздно.
Мы лежим в ее кровати.
— Ты весь вечер был какой-то чужой, — говорит она. От нее пахнет пивом.
— Мне в эти дни пришлось много думать. Через месяц мне будет негде жить.
— Можешь жить у меня. По правде сказать, я этого жду. Жду, что ты переедешь ко мне.
Во время этого разговора мы занимаемся любовью. Все, что для меня так трудно, для нее легко и просто.
— Но ведь ты уезжаешь в Австрию, — напоминаю я ей.
— Да, на несколько лет. А когда ты убедишься, какой этот Бруно Сейдльхофер фантастический педагог, ты тоже поедешь со мной.
— Об этом не может быть и речи.
— Почему? Ты предпочитаешь спать с Сельмой Люнге?
— Я не сплю с Сельмой Люнге!
— А все считают, что спишь. В том числе и Ребекка. А почему ты с ней не спишь?
— Я сплю с тобой.
— В данную минуту — да.
Она стонет. Мы перестаем разговаривать. Мы пьяные, и все-таки головы у нас ясные. Я не хочу ее, однако не могу удержаться. Какая жалкая трусость, думаю я. Но никто не знает меня так, как она. Она точно знает, что должна делать. И когда. На этот раз мы кончаем одновременно.
Я лежу и думаю об Ане. У нее тоже был опыт. Откуда он у нее? Но Маргрете Ирене не дает мне времени на размышления.
— Нам надо чаще этим заниматься, Аксель.
— У тебя не было времени.
— У меня всегда есть время. И я не верю, что у тебя болела спина.
Больше уже нельзя тянуть.
— Маргрете Ирене, я должен кое-что тебе сказать…
— Если это то, о чем я догадываюсь и чего боюсь больше всего, я не разрешаю тебе говорить об этом.
Она прижимается ко мне. Мне неприятно говорить ей о разрыве, когда мы оба лежим голые. Но сейчас у меня появляется мужество.
— Не знаю, чего ты боишься, только знаю, что так больше продолжаться не может.
— Я не разрешила тебе говорить об этом!
— Но, Маргрете Ирене!
— Нет!
Она с рыданием цепляется за меня. Я не мешаю ей рыдать. Осторожно провожу рукой по ее волосам.
— Ты не можешь уйти от меня. Я покончу с собой.
— Ты не должна этого делать.
— Я не шучу. Я это сделаю.
— Моя мама тоже всегда так говорила. Но даже не пыталась. Она хотела покончить с собой не от любви. А от обманутых надежд. Она требовала, чтобы отец сделал ее счастливой. А он этого не мог. Теперь ты требуешь от меня того же, а я не могу.
