Вся синева неба - да Коста Мелисса
— Она спросила меня, хотим ли мы уехать, сказала, что, наверно, нам надоела.
Жоанна говорит это в явном замешательстве.
— Я сказала ей, что нет, но она, кажется, мне не поверила.
Она выдерживает короткую паузу и утирает лоб.
— Ты бы с ней поговорил.
Он кивает.
— Уже иду.
Он застает Миртиль спящей в кресле, фоном работает телевизор. Каналья, свернувшись у нее на коленях, охраняет хозяйку. Она уставилась на него недобрым взглядом. Очевидно, постановила для себя, что он враг дома, что причинил зло Миртиль и Жоанне. Кашлянув, Эмиль колеблется, будить ли старушку, но этого тихого звука достаточно, чтобы прервать ее легкий сон. Она выпрямляется, стряхнув с колен Каналью, которая возмущенно мяукает.
— Я задремала… — бормочет она, украдкой вытирая ниточку слюны в уголке рта.
Эмиль стоит перед ней, ерзая от смущения. Он не знает, с чего начать, но думает, что проще всего будет сказать ей почти всю правду.
— Миртиль, извините меня за сегодняшнее утро. Я знаю, вы только хотели доставить нам удовольствие, но дело в том, что…
Он вытирает взмокшие ладони о шорты. Миртиль и бровью не ведет. Она явно ждала объяснений. Она готова их выслушать. И внимательно слушает. Он сглатывает.
— Никакого ребенка нет, Миртиль… Мы поженились так поспешно только для того, чтобы Жоанна могла позаботиться обо мне, потому что я болен.
Ярко-голубые глаза старушки округляются. Такого объяснения она не ожидала.
— Ранний Альцгеймер… Очень редкая болезнь… Так что этот брак — не более чем формальность… теперь я буду уверен, что Жоанна сможет принимать все решения, касающиеся состояния моего здоровья.
Голубые глаза Миртиль подернулись грустью. Он этого не хотел. Он только хотел объяснить ей, что она здесь ни при чем, что они вовсе не хотят уезжать от нее. Не сразу, во всяком случае. Она открывает рот, и он слышит голос глубокой старухи, сломленной возрастом:
— Мне жаль, Эмиль… Я не знала…
Он качает головой.
— Ничего, все нормально…
Но грусть продолжает разливаться по лицу Миртиль. Теперь она выглядит старше.
— Сколько я глупостей натворила в последнее время. С этим свадебным платьем… Вот было безумие…
— Нет, вовсе нет.
— Да.
— Нет, уверяю вас. Жоанна была очень красива в свадебном платье.
Она печально улыбается.
— Это правда?
Он кивает.
— Да, правда. И эта коса, которую вы ей заплели, тоже была очень красивая.
Миртиль с грустью опускает глаза.
— Я хотела немного оживить ее лицо. Она все время прячется под черным. Теперь я понимаю почему…
Эмиль сглатывает. Он не хочет еще сильнее огорчать Миртиль. Он не скажет ей, что не в нем причина траура, который она постоянно носит. Не скажет даже, что они с Жоанной вовсе не любят друг друга, что они познакомились два месяца назад по объявлению. Есть вещи, которых усталым старушкам знать не надо.
Она шмыгает носом. Пролила слезу? Он не может различить ее лица в полумраке гостиной. Она закрыла все ставни, чтобы сохранить прохладу.
— Ты не выкарабкаешься, да? — спрашивает она странно далеким голосом.
Он знает, что она имеет в виду его болезнь. Хочет было ей солгать, но нет сил.
— Да… Действительно.
Миртиль снова шмыгает носом.
— Что же станется с ней?
Он сглатывает, борясь со стоящим в горле комом. Миртиль вконец испортила ему настроение. И что она плачет?
— Я не знаю, — признается он неуверенным голосом.
— Надо об этом подумать… Ты подумаешь?
— Да. Я подумаю.
Миртиль смотрит, как Каналья забирается к маленькому Поку в корзинку у телевизора и, свернувшись, прижимается к нему.
— Потому-то вы и отправились в это путешествие?
— Да.
Оба молчат. Телевизор по-прежнему работает фоном.
— Значит, вы уедете?
Она поднимает голову, и он видит ее голубые, странно влажные глаза.
— Да. Мы уедем… Не сразу, но на днях.
Она кивает. Ее сморщенные пальцы играют с высунувшейся из платья ниткой, тянут ее, накручивают.
— Вы можете вернуться на зиму… Когда будет слишком холодно, чтобы ночевать в кемпинг-каре или в палатке, вы можете вернуться сюда.
Эта перспектива ему, пожалуй, бальзам на сердце. Он кивает.
— Это отличная идея.
— Поговори об этом с Жоанной…
— Я уверен, что она будет в восторге.
— Я тоже буду в восторге.
Они улыбаются друг другу. По телевизору начинается вечерняя передача. Можно выиграть десять тысяч евро, ответив на десять вопросов. Миртиль ненадолго отвлекается, потом снова поворачивается к нему.
— Вы поужинаете с нами сегодня? — спрашивает Эмиль.
Он не дает ей времени отказаться:
— Я сам все приготовлю. И приглашаю вас поужинать в студии. Я спущусь за вами в половине восьмого. Будьте готовы.
Улыбка Миртиль стоит всех на свете слез.
Эмиль поставил на плиту лазанью с говядиной. Жоанна сказала, что она последит, а он может пойти принять душ. Для нее он приготовил специальное блюдо без мяса, мини-лазанью с овощами и песто. Она явно была довольна.
— Ступай в душ, уже семь часов, — сказала она. — Я послежу за твоими лазаньями.
— О… Надо же, Миртиль, вы извлекли на свет губную помаду и шаль!
Она ждет его у лестницы в настоящем вечернем туалете. Черное платье, лиловая шаль, золотые серьги. Губы она накрасила карминно-красной помадой. Она чертовски элегантна. Не оставаясь в долгу, она отвечает:
— Куда девалась твоя борода?
Жоанна реагировала так же, когда он вышел из ванной. Только более умеренно. Она обронила только:
— О, ты… ты сбрил бороду.
Эмиль сам толком не знает, почему это сделал. Он начал отращивать ее год назад. После ухода Лоры. Как будто хотел спрятаться, скрыть свое лицо, защититься. Но сегодня вечером он посмотрелся в зеркало и понял, что в последнее время из-за их походов он ее запустил. Борода поглотила добрую часть его лица, и это было слишком. Он начал ее подстригать. По идее, он хотел просто освежить ее, но не смог остановиться. Все сбрил и открыл лицо. Сразу почувствовал себя голым и беззащитным, но и куда более молодым. Менее печальным. Вид у него совсем новенький, искрящийся весельем. Глаза Жоанны расширились, когда она его увидела.
— Тебе нравится? — спросил он.
Она кивнула, и он различил что-то лестное в ее взгляде, отчего даже покраснел.
— Да, Миртиль, я все сбрил, — отвечает он, спускаясь к ней по последним ступенькам. — Я совсем новый человек.
— Женатый человек, — отзывается она с улыбкой.
Он спускается к ней и протягивает ей руку:
— Вы позволите?
Миртиль смеется, как молодая девушка.
— У вас прекрасные манеры, молодой человек.
— Всегда!
Он чувствует, как она опирается на его руку. Ей трудно подниматься по ступенькам. Что бы она ни говорила, что бы ни выказывала, — это старушка, уставшая от жизни. Они останавливаются на середине лестницы, потому что она запыхалась.
— Плохо стареть, — говорит она, тяжело дыша.
— Представляю.
— Я хотя бы в полном разуме. Больше всего на свете я боялась потерять рассудок.
Она осекается, пришибленная, поняв, что сказала. Он волевым решением прерывает этот неловкий момент:
— Совершенно с вами согласен!
Они продолжают подниматься по лестнице.
Эмиль накрыл на стол, Жоанна включила радио. Студию наполнил джаз. Каналья и Пок гоняются друг за другом между диваном и кухонным столом, путаясь в ногах у Эмиля. Миртиль сидит на диване, с шалью на плечах, с бокалом шампанского в руке (остаток вчерашнего). Она явно рада быть здесь. То и дело хихикает как девчонка. Жоанна сидит рядом с ней. Она, по обыкновению, в черном, но Миртиль одолжила ей старинный гребень, позолоченный, украшенный фиолетовым аметистом, и она заколола им свои спутанные волосы. Вещица допотопная, но Жоанне очень идет, она ведь женщина вне времени и могла бы с тем же успехом явиться из тридцатых годов прошлого века. Эмиль думает, что Миртиль сделала это нарочно, чтобы вернуть немного красок и света на лицо Жоанны. Она заметила вечный черный цвет. Она сказала это накануне, когда зашла речь о свадебном платье и косе. Я хотела немного оживить ее лицо. Она все время прячется под черным.
