Джоанн Харрис - Кошка, шляпа и кусок веревки (сборник)

Мы прикидывали так и сяк, но ни одной стоящей идеи в голову не приходило. Приближалась Пасха. Лоррен устроила небольшую вечеринку, чтобы отпраздновать свое повышение по службе: ее назначили на должность помощника инспектора. После этой вечеринки любые передвижения обитателей дома престарелых она практически свела на нет — для любой отлучки, даже самой незначительной, требовалось заполнять длиннющие бланки и писать заявление, были также введены особые часы для посещений и запрещены все наши любимые телепередачи на основании «полного несоответствия режиму».

И тут меня наконец осенило. Вообще-то, сказать по совести, эта мысль зародилась у меня уже давно, но я и представить себе не осмеливалась, что ее можно как-то воплотить в жизнь. Теперь вся надежда была только на Хоуп с ее умом и спокойствием, с ее дикцией, как у диктора Би-би-си, с ее свирепым чувством независимости. Но в последнее время моя Хоуп стала как-то увядать. Не так, конечно, как бедная миссис МакАлистер, и не так, чтобы это заметили все остальные, но я-то замечала. Она, конечно, по-прежнему держалась в высшей степени достойно, по-прежнему спокойно разговаривала с миссис МакАлистер, которая все называла ее Мод и плакала у нее на плече. Хоуп всегда заботилась о своем внешнем виде, никогда не слонялась днем в халате, как делают очень многие здешние обитатели, и сейчас вела себя точно так же, но я-то видела, что ей, моей старой подруге, чего-то не хватает — возможно, прежней искорки, веселого бунтарского проблеска в душе.

А потом это случилось. В тот день я смотрела, как Крис монтирует новую противопожарную защиту (Лоррен в очередной раз застигла мистера Баннермана за курением в туалете). Морин была на месте, так что Лоррен вела себя лучше некуда, зато Крис совсем притих: работал молча, на меня не глядел и даже не насвистывал. Обычно за работой он что-нибудь рассказывает — о футболе, о какой-нибудь интересной телепередаче, о своей маленькой дочке Джемме, о своей теще, о бывшей жене, о своем садике и о том, как проводит вечера с другими парнями. Но сегодня над ним прямо-таки нависла тень Лоррен, и он виновато вздрогнул, когда я предложила:

— Выпейте чаю, Крис, вы ведь за весь день даже не передохнули ни разу.

— Извините, Буч. — Прозвучало, почти как прежде, но я хорошо его знала и понимала, что это далеко не так. — Работы полно. Надо еще эту штуковину проверить, когда закончу.

— Это что, определитель уровня задымления?

— Именно.

— Отлично! И обязательно проверьте комнату отдыха для персонала, — подсказала я ему.

Он только усмехнулся, и я поняла: обязательно проверит. Лоррен обожала сигареты «Silk Cuts», и можно было спорить на что угодно — сколько бы ограничений начальство ни вводило, она от этого удовольствия ни за что не откажется. Что же касается нас, обитателей дома престарелых, то если бы Лоррен могла установить некие детекторы удовольствия в каждой комнате, она, несомненно, давно бы уже их установила и мгновенно пресекала бы любую попытку «резидентов» получить хотя бы самое маленькое удовольствие. Примерно так я и сказала Крису, и улыбка у него на лице сразу стала шире.

— Вам-то хорошо, Буч, — сказал он. — А я и пикнуть не смею. — И именно тогда, в ту самую минуту, когда он произнес «не смею», меня и осенило.

Наши попечители (большие любители всяких правил и предосторожностей) требовали, чтобы по крайней мере два раза в год в «Медоубэнк Хоум» проводились занятия по противопожарной безопасности и люди учились соблюдать дисциплину. Как в школе, ей-богу! Воет сирена, мы выходим и строимся на лужайке, а кто-то из персонала вводит специальный код в систему оповещения, чтобы к нам и впрямь не пожаловала пожарная бригада, затем двое дежурных обегают весь дом, проверяя каждую комнату, — не остался ли там кто-нибудь, и все это время Морин стоит рядом с нами и таким тоном всех «ободряет» («Ну-ну, дорогуша, не надо паниковать. Это же просто учения, вы что, не помните? Я же сказала: ЭТО ПРОСТО УЧЕНИЯ!»), что смятение вокруг нее растет, как груда опилок возле работающей циркулярной пилы.

Нет, это же действительно просто смешно! Сколько бы она ни предупреждала, кто-нибудь обязательно что-нибудь забудет, или просто не наденет вовремя слуховой аппарат и ничего не услышит, или ему понадобится в туалет (а в нашем возрасте, моя милая, на это требуется время!), или просто не захочет выходить на улицу, потому что смотрит телевизор. В прошлом году, например, потребовалось почти полчаса, чтобы полностью очистить помещение — и это при максимальных усилиях всего персонала. А потом выяснилось, что дежурный забыл ввести нужный код, и к нам, естественно, прибыла не только полиция, но и пожарная бригада, а потом нам еще пришлось выслушать целую лекцию из уст разъяренной, но продолжавшей сюсюкать Морин, которая без обиняков заявила, что, если бы это был настоящий пожар, все мы непременно сгорели бы заживо.

Теперь, после установления новых противопожарных детекторов, Морин наверняка должна была устроить очередную учебную тревогу. И я предполагала, что Лоррен будет даже настаивать на этом — еще бы, для нее это отличная возможность продемонстрировать Морин, каким авторитетом она пользуется у резидентов, а заодно и причинить несчастным резидентам как можно больше всяческих неприятностей и неудобств. В таких обстоятельствах мы могли бы действовать именно прилюдно, думала я, а когда вокруг воцарятся шум и суматоха, нам с Хоуп, возможно — всего лишь возможно, — удастся использовать наш последний и единственный шанс…

Тем же вечером я подробно изложила Хоуп свой план. Она весь день пробыла с миссис МакАлистер, которая чувствовала себя как-то особенно плохо; я заметила, что постоянное напряжение уже начинает сказываться на Хоуп, хотя она по-прежнему была спокойной и терпеливой. К счастью, Лоррен в тот вечер не дежурила, за конторкой сидела эта невнятная Клэр, которая неустанно жевала жвачку и с увлечением читала журнал «Гудбай!», так что мы провели время максимально приятно, изучив целую пачку рекламных проспектов (всю ту неделю, прикладывая максимум воображения, мы рассматривали возможность путешествия по Италии) и закусив парочкой бисквитов, тайком вынесенных с кухни.

— Ну, куда сегодня отправимся? — спросила Хоуп, потягиваясь так, что спина хрустнула.

— По-моему, неплохо было бы в Рим?

Она покачала головой и сухо заметила:

— Нет, старины мне сегодня и так хватило с избытком. Давай лучше что-нибудь… пасторальное. — И я была вынуждена предложить иной маршрут: Лондон — Париж — Милан — Неаполь, а оттуда на корабле к островам: Сицилии, Устике, Пантеллерии с их апельсиновыми рощами, с их ярким утренним туманом, просвеченным солнцем, с их сочными маслинами и солеными лимонами, вкусными тостами с анчоусами и чудесным пьянящим вином, с их стройными гибкими молодыми мужчинами, обладающими поистине героической красотой, с их снежно-белыми цаплями, летящими по сказочно прекрасному небу… Да, именно так мы с ней обычно и путешествуем, и я уже достигла такого мастерства в описании различных мест, что Хоуп говорит, будто видит все это столь же отчетливо, как и я. Вряд ли мы когда-нибудь действительно отправимся в эти далекие страны, но мечтаем о них. Да, мечтаем!

Хоуп лежала на кровати, прикрыв глаза, и наслаждалась одним из лучших моих описаний сицилийского заката, а также воображаемым бокалом чудесного красного вина.

— Вот это жизнь, — сказала она, но таким усталым голосом, что я встревожилась. Обычно она с большим энтузиазмом и отменным чувством юмора включается в нашу маленькую игру, изобретая самые невероятные подробности, чтобы меня повеселить (молодых людей, купающихся голышом, на каком-нибудь пустынном пляже; толстую женщину, парящую на акваплане под звуки духового оркестра, исполняющего марш Сузы[102]). Но сейчас Хоуп лежала какая-то безучастная, напряженная, без улыбки, словно ей очень хотелось бы оказаться там, но я знала: она думает о Присцилле и о коробке с открытками от нее — об этой последней разорванной ниточке, которая связывала ее с дочерью, исчезнувшей в далекой стране.

— По крайней мере, теперь я знаю, что с ней все более-менее в порядке, — говорила Хоуп, получая от Присциллы очередную открытку, хотя приходили они, к сожалению, не слишком часто. — Только представь себе: а если бы я вообще ничего о ней не знала? Если бы я потеряла ее, как миссис МакАлистер — своего Питера…

Да ты и так ее уже почти потеряла, думала я. Эту эгоистичную, глупую Присциллу, слишком поглощенную собой и своими делишками, чтобы подумать о ком-то еще.

— А знаешь, ей ведь становится все хуже, — сказала Хоуп, имея в виду миссис МакАлистер. — Сегодня это было как-то особенно заметно. Она постепенно сдает, бедняжка.