Януш Леон Вишневский - Гранд
Когда слух о том, что Убожка «остепенился», перестал пить и стал «в “Гранде” знаменитым садовником», разнесся по Сопоту, могильщик с кладбища, на котором находилась могила его дочери, предложил ему полставки должности «помощника по уходу за могилами». И Убожка теперь делит свое время между садом перед «Грандом» и кладбищем, на которое столько лет ходил каждый день…
Максимилиан фон Древнитц, немецкий евангелистский пастор, дед которого во время войны отвечал за доставку газа «Циклон Б» в концлагерь Штутгоф, влюбился в польскую журналистку, случайно встреченную в коридоре отеля. Не оставляя своего прихода в Лейпциге, он регулярно приезжал и прилетал в Варшаву, чтобы быть как можно ближе к Юстине. Через несколько месяцев такой жизни на две страны его польский друг, краковский иезуит Яцек, познакомил его с епископом Евангелистской Церкви в Польше. После встречи с Максимилианом епископ подписал приказ о выделении ему финансовых средств на курсы польского языка в языковой школе для иностранцев в Лидском университете. Ему также назначили стипендию. И вот уже полгода фон Древнитц живет в маленькой комнатке студенческого общежития в центре Лодзи. Максимилиан теперь изучает польский язык и дает уроки немецкого в частной языковой школе. Выходные он проводит с Юстиной. Иногда они приезжают в Сопот. Останавливаются они всегда в «Гранде». Очень вероятно, что их ребенок был зачат именно там. Они уже знают, что это будет девочка…
Любовь Александровна Янкелевич, русская горничная, осенью, после окончания сезона, взяла положенный ей отпуск и уехала в родной Новосибирск. С собой она увезла все книги Бродского и Ахматовой. Она сменила номер телефона и цвет волос. Очень похудела. Все дни отпуска проводила в Академгородке с Никитой, который успел за это время жениться. А вечера – с матерью. Два раза она летала в Санкт-Петербург. В Эрмитаже провела два полных дня. Все это время она тосковала по итальянцу, но всегда находила что-то, что ее увлекало и позволяло избавиться от мыслей.
До осени она держалась благодаря Патрику. При нем плакать было нельзя. Как только она начинала – он тут же оставлял ее одну. И тогда она плакала еще сильнее. Он почти всегда сразу возвращался и крепко ее обнимал. Иногда плакал вместе с ней. Потом она плакала уже только тогда, когда была совсем одна.
В конце осени она вернулась в Сопот. Как-то раз она встретила в коридоре отеля того кадровика, который нанимал ее на работу. Он ее с трудом узнал. Она объяснила, что «похудела, потому что у нее нет аппетита и личные проблемы». Он спросил, как зовут ее «личную проблему», и она расплакалась. Через неделю он вызвал ее в свой кабинет. Сообщил, что «Софитель» открывает «новый, очень престижный объект» в Лондоне и там как раз требуется человек с «вашим образованием, вашим опытом и вашим знанием восточного менталитета». В ноябре она поселилась в комнате для персонала в Лондоне. Больше половины этого самого персонала составляли молодые эмигранты из Польши, России и Украины. Она поняла, что сопотский кадровик имел в виду, говоря «восточный менталитет». Убираться ей уже было не надо. От нее требовалось организовывать уборщиц и контролировать их. У нее даже был теперь официальный титул, выгравированный на позолоченной табличке, пришпиленной к кармашку коричневого форменного пиджака. Но когда кто-нибудь из девушек заболевал и не мог работать – она никогда не отказывалась ее заменить. Переодевалась в униформу горничной и сама толкала по коридорам отеля тележку, втаскивала в комнаты пылесос, мыла ванны и умывальники, меняла постельное белье, заглядывала в мусорные корзины и под кровати. Она знала секреты, которые может знать только горничная в отеле. Вскоре она поняла, что лондонские секреты подобного рода ничем не отличаются от сопотских секретов. Разве что чуть чаще она находила в мусорных корзинах маленькие пластиковые коробочки с остатками белого порошка. Дирекция считала ее «очень ценным для отеля приобретением» и постоянно награждала премиями, подчиненные ее уважали и считали «своей», а она делала это все исключительно для себя. Из чистого любопытства.
Однажды на станции в Сохо к ней подошел пожилой мужчина с фотоаппаратом. Кроме фотографии, он занимался поиском привлекательных хостесс. Некий российский олигарх, говорят, хозяин английского футбольного клуба, организовывал важный прием на своей яхте, пришвартованной в Брайтоне. «У вас настоящая славянская красота, я думаю, что вы бы там отлично смотрелись», – заявил уверенно мужчина с фотоаппаратом, вручая ей визитку. Гонорар за два дня, в которые она должна была только улыбаться и носить подносы с напитками, обещали просто ошеломительный. Она согласилась. В Брайтон приехала в пятницу вечером. Ночевала в каюте на яхте, которая оказалась – по крайней мере по ее ощущениям – огромным кораблем, какие она видела в одесском порту, когда была там на каникулах с матерью. На следующий день она остановилась с подносом, полным бокалов, перед стоящим в стороне от всех пожилым мужчиной с длинными, с сединой волосами. Он взял бокал, улыбнулся и поблагодарил ее по-польски. Она ответила ему также по-польски. Вечером он подсел к ней на лавочку около спасательных шлюпок. Они начали разговаривать. Он владел галереей, покупал и продавал картины. А еще он был известным экспертом по подлинности произведений искусства. Иногда читал лекции в польских, немецких и английских университетах. Российский олигарх всегда на протяжении уже многих лет приглашал его при покупке какого-нибудь произведения искусства. Доверял ему полностью.
Они говорили о картинах, литературе и о России, в которой он часто бывал и которую считал совершенно сказочной.
Назавтра он пришел к ней в отель. С букетом цветов. Через неделю появился снова. И еще через неделю. В какой-то момент она поняла, что он прилетает в Лондон только ради нее. Она чувствовала себя с ним хорошо и спокойно. Он ничего от нее не требовал. Ни разу не возникло мало-мальски двусмысленной ситуации. Только один раз в кино в Сохо он взял ее за руку и деликатно коснулся губами ладони. Они ходили в театры, музеи, в библиотеки. Когда он был занят по работе и не мог прилететь к ней – она скучала по нему. Впервые после долгого перерыва она скучала по мужчине. Она позвонила и сказала ему об этом – и в понедельник утром он уже стоял около ее отеля…
Он пригласил ее на Рождество к себе домой «в заброшенную деревню под Люблином». Она долго колебалась, потом согласилась. В Польше Рождество – это семейный праздник. Она это знала. И это была большая семья. За столом на старинной вилле, похожей на дворянский замок, она сидела рядом с его двумя дочерьми. Они были ненамного младше ее. Во время деления облатки старшая дочь шепнула:
– Мой отец любит вас. Если вы хотите сделать ему больно – сделайте это как можно скорее и оставьте его в покое…
Она вовсе не собиралась делать ему больно. Она ничего не обещала, но хотела все же убедиться, что он не просто «затыкает дыру в ее сердце». В марте они полетели в Австрию. В пансионе в Ишгль поселились в одной комнате. В октябре они вместе едут в Польшу. А в свадебное путешествие отправятся в Венецию. Это была ее идея. Она всегда хотела увидеть Венецию Бродского…
Вероника Засува-Петля исправно, хотя и с неохотой, поначалу каждый месяц переводила на «известный ей счет» Анджея Выспяньского, ее бывшего любовника, две с половиной тысячи злотых. Ее муж заметил, что с сентября расходы жены существенно сократились, и порадовался ее сознательности и семейной солидарности. Так продолжалось до декабря, когда Вероника нашла себе очередного нищего интеллектуала, на этот раз из Познани, с которым начала трахаться в разных дорогих отелях, избегая только как черт ладана «Гранд-отеля» в Сопоте, с которым ее связывало слишком много воспоминаний. Инцидент с Паулиной Мартой – «девушкой Выспяньского», как она ее называла, – закончившийся в постели и частично на полу комнаты номер 305, имел продолжение. Ощущения, связанные с губами, руками и вообще с телом Паулины, оказались незабываемыми. И четыре месяца, до первого секса с Марцином, своим новым «мальчиком», Вероника регулярно навещала Паулину. Тем более что от Мокотова до Жолибожа совсем рукой подать.
Радикальные перемены начались после Нового года, в середине января, когда однажды поздним вечером Здислав Петля вернулся домой вусмерть пьяный, что с ним случалось нечасто, и заявил Веронике, что «влюбился в Мартину». Вероника не знала ни одной женщины с таким именем. Поначалу она даже подумала, что ее муж платонически влюбился в Мартину Войцеховскую, путешественницу, которая сто лет назад, где-то в две тысячи первом году, пока еще не потеряла привлекательности, разделась для «Плейбоя» и на которую Здих всегда «пускал слюни», когда ее показывали по телевизору. Однако оказалось, что это совсем другая Мартина. Гораздо более молодая, чем Войцеховская, гораздо более привлекательная и гораздо более реальная – новая ассистентка в фирме Здиха. Ассистирует его заместителю, а трахается с ним. «Я люблю Мартину, а она любит меня», – сообщил Веронике невнятно за столом в кухне муж. Под утро, после долгих и трудных переговоров, выяснилось, что ассистентка Мартина к тому же еще и в положении и что «она родит мне ребенка, моего, черт возьми, моего ребенка, ты понимаешь?! Ребенка, о котором я всегда мечтал!»
