Дмитрий Быков - Эвакуатор

— Не волнуйтесь, — вступила Любовь Сергеевна. — Это же совершенно безопасно!

— Дело не в том, опасно или безопасно. Дело в принципе. На этой планете оружие запрещено.

Тылык переводил Полу и Стефани, они сдержанно кивали.

— Но позвольте, — сказал Пол, дослушав перевод. — У нас, например, разрешение на оружие вполне можно было получить, при условии психической адекватности… Мне кажется, что вы сейчас пытаетесь ограничить права Стефани. Ведь она не предполагает наносить вред живым существам… В конце концов, это podarok! Не исключено, кроме того, нападение агрессора, и мы должны встретить его во всеоружии.

— Нам все равно придется думать об армии, капитан, — веско заметил Велехов. — Я давно об этом говорил, писал докладные… Никто не хотел слушать, вы же помните. В результате мы оказались совершенно беззащитны перед нападением. Бежали, как зайцы, неизвестно куда. Я предпринимаю усилия, чтобы запеленговать наше новое местожительство, но пока тщетно. Они прячутся даже от своих. Есть шанс, что мы никогда больше их не увидим.

Игорь сел, потом встал снова. Катька еще никогда не видела его в таком смятении — даже в первые минуты на Альфе.

— Я хочу только сказать, что мы не имеем права… нарушать закон планеты, на которой живем.

— Да чего не имеем-то! — воскликнула тетка портниха Колпашева, которая в силу особенностей русской жизни начала XXI века одинаково уместно выглядела бы и на великосветском рауте, и в торговом ряду. — Чего не имеем, когда ничего уже не имеем! Нас тут ждали, можно подумать! Нас, можно подумать, прилично приняли! Сами позвали на свою планету и сами ничего не обеспечили, вообще! И будут еще учить!

— А ты помалкивай, — строго сказала ей бабушка. — Наела мясов и трясешь.

— Что я наела, то никого не касается, — ответила портниха. — Вы мне рот не можете затыкать. Вам надо о душе думать, а вы рот затыкаете еще.

Катька сжала кулаки.

— Мы, к сожалению, действительно не сумели обеспечить вам встречу, — медленно сказал Игорь. — Но обеспечить соблюдение законов мы пока еще можем. Я очень прошу вас… нас всех… не портить друг другу наш первый праздник.

Тылык переводил, Стефани кивала.

— Да чего праздник! — воскликнула портниха. — Какой праздник, когда тут все привести в порядок — надо лет десять впахивать, как после войны! Я все понимаю, конечно, на Земле, может, мы вообще бы уже не были живы, но вы просто не надо устанавливать свои законы! Не мочь быть так! — От волнения она заговорила по-инопланетному.

— Игорь, — мягко сказал ветеринар. — Я хорошо понимаю ваши чувства. Мне кажется, вы просто должны осознать, что это уже не ваша планета.

— Я догадался, — сказал Игорь.

— Догадаться мало, — мягко сказал ветеринар. — Надо осознать.

— Вы напрасно тратите слова, — вступила Любовь Сергеевна. — Есть люди, для которых понятие о совести — вообще пустой звук, абсолютно! Вы тоже, Андрей Петрович, давно уже могли бы понять, что эти колонизаторы ворвались к нам, сами все устроили, а потом отправили нас сюда как бесплатную рабсилу! Это воюющая цивилизация, они постоянно воюют, и теперь нас прислали сюда разгребать, а сами улетели домой! Совершенно же понятно, что их настоящая планета там, а здесь они что-то захватили и нашими руками таскают каштаны из огня! Причем обратите внимание, что они лишают нас возможности защищаться. Мы порабощены полностью!

Любовь Сергеевна обладала фантастической способностью выстраивать и убедительно обосновывать худшую версию чужого поведения.

— Простите меня, — тихо сказал Игорь. — Мне не следовало эвакуировать вас. Правда, я вас и не эвакуировал…

— Кис, это ты хватила, — неуверенно сказал полковник. — Мы все-таки…

— Я не о тебе говорю, Володя, ты пешка! Прости, но ты пешка! Я давно поняла, кто тут главный. Кто тут ходит и пытается устанавливать свои законы. И кто пособник, я тоже давно поняла. Не думайте, пожалуйста, что если вы спелись, то мы в свое время не будем вас судить за предательство. Будет время, и вы ответите за свое предательство. Вы по земным законам ответите и по небесным.

Она смотрела на Катьку в упор. Глаза ее метали молнии.

— А вот мы сейчас спросим, — сказал дядя Боря и встал со своего места. — Мы молчали, но мы спросим. Мы спросим сейчас, как оно все было и как сговорились.

Он решительно направился к Игорю, но замер на месте, как вкопанный.

— Система дубль пятнадцать, — одними губами сказал Игорь. — Не бойся, Катя, это я умею.

— А я не понимаю, Сережа, почему ты молчишь! — воскликнула Любовь Сергеевна. — Я понимаю, что, может быть, твое мужское самолюбие…

— Да что мужское самолюбие, — тихо сказал наш Сереженька, как он это умел. Таким образом он обычно разгонялся перед тем, как заорать. — Что же, я давно понимаю. Я простой человек, а она художник. Мне каждый день давалось это понять. Что вот у нас творческие запросы, а ты давай как знаешь. Нам не привыкать, мы свое место понимаем. Нам надо плевать на свои, может быть, творческие запросы, которые мы тоже умеем, и обеспечивать творческий труд высшего существа. — Голос его уже набухал слезами, и Катька предчувствовала следующую стадию — в пьяном виде обычно следовал рассказ про любимого друга Петьку, трагически погибшего в горах при неописуемых обстоятельствах, а в трезвом начиналось самоуничижение; с барласкуна, конечно, было как следует не запьянеть. — Да, я понимаю, ты выше меня… ты лучше меня… но зачем было все пять лет самоутверждаться на мне?! Ты думаешь, я не видел… не понимаю ничего?! Ты знаешь, сколько у меня было всего за эти пять лет?! Я мог, я должен был… она была чистая, удивительная… я должен был уйти! Но как же я мог! Художница, высшее существо… дочь… семья… И вот теперь я здесь, и на моих глазах!

— А вот мы сейчас спросим кое с кого, — грозно повторил дядя Боря. Повисла гнетущая пауза. Дядя Боря мучительно боролся с системой дубль пятнадцать. Неожиданно раздался резкий, отрывистый смех Майнат.

— Русские свиньи! — закричала она. — И здесь передрались! Сейчас совсем друг друга поубивают! Давайте, давайте! Русские свиньи!

— Хенде хох! — неожиданно вскрикнула Стефани на чистейшем немецком, подняла свое ружье и стала переводить его с Игоря на Майнат и обратно. — Вы все тут быть заговор, но мы сейчас будем выводить чистая вода! Мы будем сейчас здесь тут шнель шнель стройть айне кляйне арбайтен новый мировой порядок!

— Мы будем сейчас немножко спрашивать, — повторял дядя Боря.

Так осуществилась наконец антитеррористическая коалиция, для успешного функционирования которой оказалось достаточно всего лишь перелететь на Альфу Козерога. Следует, однако, отметить, что и на Альфе Козерога усилия коалиции обратились прежде всего не на то, чтобы нейтрализовать чеченку Майнат, а на то, чтобы подвергнуть остракизму одну малозначительную художницу и одного ощипанного ангела.

Браво!

И тогда Катька вскочила, сжала кулаки, затрясла головой и завела свою любовную песнь, которую мы тут воспроизводим практически без купюр.

— Игорь, заводи лейку! Заводи лейку!Игорь, солнце мое, возлюбленный мой, душа души моей, полетели отсюда!Игорь, нам больше нечего тут делать!Это больше не наша планета.

Мы не спасемся ни на одной из ее сторон,Ни на северной, ни на западной, ни на южной, ни на восточной,Ни на одной из тех десяти, которые не входят в земную розу ветров!Ведь она была такая многогранная, такая многоугольная,И всякой твари находилось на ней место,И каждому был приют, и каждому убежище,Но теперь на ней нигде, никогда, никому нельзя будет укрытьсяОт добродетельных слесарей, осторожных ветеринаров,Прозорливых шоферов, патриотично настроенных безработных,Девочек с пластинками на зубах, военных летчиков с повадками джентльменов,Всех, кто заслужил свою участь и так понапрасну спасся!Игорь, заводи лейку, заводи лейку,Игорь, заводи свою шарманку, полетели отсюда,Включай мультизатор, нагревай культиватор,Трансглюкируй свой трансглюкатор — и ключ на старт!

И всюду, куда мы с тобой прилетим на лейке,Нас встретят руины, огни, воды, покореженные медные трубы,И везде, на какой бы перрон мы с тобою ни приземлились,Круша ветки, вертясь волчком, поднимая пыль, опрокидывая табуретки,В лепешку расплющивая копулятор, столько уже претерпевший, —Толпы будут ползти, задыхаться, спешить к последней ракете,Вот-вот готовящейся стартовать туда, куда нас не пустят.Везде, где бы мы с тобою ни очутились,Будет глад, и мор, и чума, и огненный ветер,И расплата за все и сразу,Потому что любовь — это ровно такая эвакуация,Которая только в такие места и эвакуирует.

Потому что — и я знала, знала, знала с самого начала, —Любовь — это огни, воды, покореженные трубы,Перевязанные во избежание последствий,Это идти вдвоем по стерне, хрустящей первым морозом,Тащить чемодан ненужных вещей, раскрывающийся ежеминутно,Это прятаться по ночам в стогах, в погребах пережидать облавы,Умолять, чтоб пустили из милости, дали воды, швырнули горбушку.Потому что любовь — это выход из всех договоров, из всех раскладов,Выпаденье из всяких рамок, отказ от любых конвенций,Это взрывы, воронки, шлагбаумы, холодные ночи,Танцы на битом стекле, пиры нищеты и роскошь ночлежек,Нескончаемая тоска полустанков и перегонов,Неописуемый ужас мира, понимаемый по контрасту.И уж если мне попался эвакуатор —Отрывай меня от ребенка, эвакуируй меня отсюда,Забери меня в путь, у которого нет конца и начала,Только станции и полустанки — Тарасовка, Столбовая,Альфа Центавра, Свиблово, далее непонятно,Вывеска обгорела, буквы не прочитаешь,Только и видно, что кромешная тьма да искры.

Игорь, заводи лейку, заводи лейку,Сердце души моей, полетели отсюда,Это эвакуация, это эвакуация,Вы слушали группу «Эвакуатор», покажите мне ваши ручки,Мы полетели туда, где глад и мор и скрежет зубовный,Прощайте все, поминайте лихом, приятного аппетита,Ад, марш за нами, и даже с опереженьем,Ты должен нас встретить там, куда мы прибудем.

Катька остановилась и перевела дух. Все молчали. Она стояла, прижимаясь к Игорю и спрятав лицо у него на груди.