Александр Руджа - Бесконечное лето: Город в заливе
Я перестал чувствовать, перестал отделять плохое от хорошего. И даже сейчас - даже сейчас! - с холодным любопытством исследователя анализировал собственные ощущения. Не пугался происшедшего, не ужасался тому, в кого превратился, а трезво вычислял потенциальную выгоду, которую можно извлечь из нынешней ситуации.
Я медленно кивнул. Слишком много факторов, все подсчитать не получалось.
И все-таки я плохо понимал женщин. Алиса как-то жалобно шмыгнула носом и быстрым жестом вытерла глаза. Ветер мгновенно стих, море успокоилось. Солнце, ощутимо продвинувшись по небу вниз, уже окуналось в море краешком острого пылающего диска.
- Бедный... - прошептала она. - Что ж у тебя за привычка такая - постоянно попадать во всякую гадость? А кто вытаскивать будет, опять я? Всегда я, получается - повезло мне с тобой, страшное дело...
Облака проносились по небу, как линкоры, заходящие в бухту. Солнце рухнуло в море, как идущий ко дну броненосец. Катер снова набрал ход и с мерным рокотом быстро разрезал успокоившиеся волны. Восприятие замедлялось - я внезапно понял, что лежу на палубе, а голова моя - на коленях у Алисы. Я хотел было прикинуть, какую стратегию здесь будет использовать выигрышней всего, но не смог. Сквозь прикрытые веки проникал красный закатный свет. Мне было хорошо, впервые за последние несколько дней.
- Лежи, - шепнул на ухо знакомый голос. Прохладная ладонь опустилась на лоб. - Дорога впереди недолгая, но тебе все равно лучше пока полежать.
В далеком гаснущем небе, медленно, по одной, зажигались звезды.
- На Млечный Путь сворачивай, ездок, других по округу дорог нет, - ответил я. Слова звучали странно, но были верными - я это чувствовал. Как и непонятную тягучую боль и обиду внутри, но и это было нормально - это были человеческие эмоции, и они возвращались. Чувства - именно они, а не чудовищные сверхспособности делают нас людьми.
- Саш? - по-прежнему Алиса была рядом. Лежать у нее на коленях было одно удовольствие. Я наслаждался этими новообретенными ощущениями - а ведь последнее время как-то без них обходился, даже удивительно. - Прочитай мне что-нибудь.
- Стихи? - удивился я. - Да я ведь больше по песням специализируюсь.
- Песни - это те же стихи, только закутанные в мелодию, - туманно пояснила Алиса. - А мне сейчас нужен человек внутри.
Я чуточку повернул голову и взглянул на ее лицо, раскрашенное последними отблесками вечера. Обычная девчонка, где-то добрая и нежная, где-то грубая и дерзкая, красивая - но ведь таких миллионы. Почему же именно от нее - заполошно, неровно - бьется мое сердце? Почему рядом с ней, а не с другими я становлюсь таким, которого не нужно стыдиться? Почему ее огненная ярость и мое равнодушное, ледяное безумие так хорошо уравновешивались, оставляя после себя лишь чистое безмятежное небо?
Мы подходили друг другу, сочетались, как два соседних кусочка огромной мозаики. Такое случалось в этом мире редко, очень редко. Но все же случалось.
Я закрыл глаза, еще не зная, что скажу, но с уверенностью, что нужные слова придут - они всегда приходили. Не подвели и на этот раз: как волны, как дрожь железнодорожного локомотива на скоростном перегоне, пришли неровные, рваные строки - они погружали меня в свой ритм, давали новую жизнь старым, стершимся словам.
Я слышу твой голос -
голос ветров,
высокий и горловой,
Дребезг манерок,
клёкот штыков,
ливни над головой.
Именем песни,
предсмертным стихом,
которого не обойти,
Я заклинаю тебя стоять
всегда на моём пути.
Много я лгал, мало любил,
сердце не уберёг,
Легкое счастье пленяло меня
и лёгкая пыль дорог.
Но холод руки твоей не оторву
и слову не изменю.
Неси мою жизнь,
а когда умру -
тело предай огню.
Куда-то пропал ровный шум двигателей, хотя "Черная лагуна" неслась по волнам, кажется, едва их касаясь, исчез плеск волн и крики чаек. Вселенная опустела, в нем остались только мы, и огромное небо, и еще четкий речитатив мыслей и чувств человека, умершего задолго до нашего рождения - его надежд, его разочарований, его веры и боли. Алиса не шевелилась, ее лицо, обращенное вверх, было бесстрастно.
Словно в полёте,
резок и твёрд
воздух моей страны.
Ночью,
покоя не принося,
дымные снятся сны.
Ты приходила меня ласкать,
сумрак входил с тобой,
Шорох и шум приносила ты,
листьев ночной прибой.
Видишь - опять мои дни коротки,
ночи идут без сна,
Медные бронхи гудят в груди
под рёбрами бегуна.
Смуглые груди твои,
как холмы
над обнажённой рекой.
Юность моя - ярость моя -
ты ведь была такой!
Нет, не любил я цветов,
нет,- я не любил цветов,
Знаю на картах, среди широт
лёгкую розу ветров.
Листик кленовый - ладонь твоя.
Влажен и ал и чист
Этот осенний, немолодой,
сорванный ветром лист.
- Красиво, - тихо сказала Алиса. Ее глаза, карие, огромные, были совсем не похожи на звезды - но они тихо мерцали сейчас, и они были близко от меня, куда ближе, чем огромные шары радиоактивной плазмы, рассеивающие вокруг себя ослепительный смертельный свет. Ее слова растопили еще что-то внутри меня, и в сердце тоненькой талой струйкой закапало то, о чем я давно забыл и думать. Понимание того, что потерял, и раскаяние, и бессильная злость на себя - глупого, самодовольного болвана. И еще пришли слова. Это не было религиозным откровением, слова не предлагали решений и не открывали выхода, но они давали надежду на то, что еще не слишком поздно. Иногда все, что нам требуется - это надежда.
Быть может, мы с тобой грубы.
Быть может, это детский пыл...
Я понимал -- нельзя забыть,
И, видишь, все-таки забыл.
Но слов презрительных чуть-чуть,
Но зло закушенной губы,
Как ни твердил себе -- "забудь!",
Как видишь, я не смог забыть.
Так все и было, я читал ей стихи, и мы сидели, глядя на небо с разноцветными облаками, белыми, и красными, и желтыми; и звезды, скрытые за ними, пели свою всегдашнюю песню, паря в невозможно высокой, вечной тьме.
***
Примечание к части
В главе использованы стихи Владимира Луговского и Павла Когана.
Глава 24, где на сцене появляются все актеры
В условиях современного бизнеса честной, надежной и респектабельной выглядит та компания, которая реже других кидает своих клиентов. Транспортная компания "Лагуна" считалась почти безупречно честной, все грузы доставлялись в срок контракта, а пожелания заказчика выполнялись безоговорочно. И если последний, ну, скажем, "Бугенвильская торговая компания", настоятельно просит по выполнении заказа швартоваться именно в их портовом доке, закрытом и охраняемом от чужих любопытных глаз и загребущих рук, ребята с "Лагуны" поступят именно так. Желание клиента - закон и гарантия дальнейших взаимовыгодных отношений.
Ну, а то, что под вывеской "Бугенвильской торговой компании" маскировал свои операции "Отель Москва", широкой публике было знать не обязательно.
Такой подход - с фиксированной точкой входа - имел свои преимущества и недостатки. Преимуществом была уже упоминавшаяся безопасность - никто посторонний приблизиться к доку без соответствующего разрешения не мог, угрюмые парни в гавайках, веселеньких кепарях и с автоматами наперевес сразу отбивали охоту у пронырливых граждан. А недостатком было то, что, если знать, что искомое судно рано или поздно зайдет именно в этот конкретный док, это экономило кучу усилий и нервов. Ждать можно было долго, конечно, но ожидание вознаграждалось.
Болтливые языки, выдавшие нужную информацию насчет будущей дислокации "Черной лагуны", тоже были вознаграждены, кстати. А наблюдатели засели неподалеку от дока уже в день отбытия катера. Группа захвата располагалась поблизости, они играли в карты и пили ледяное пиво; под спортивными костюмами скрывались короткоствольные автоматы.
Тхирасак Поу не забыл унижения и не собирался его спускать. Роанапур не прощал слабаков. И когда под вечер третьего дня наблюдатели донесли, что из ворот "Бугенвиля" вырулил красный "плимут" 1968 года, на котором всегда перемещался Датч и прочая шваль из "Лагуны", а за ним - тупорылый микроавтобус с зашторенными окнами, он колебался недолго. Лишь на секунду взглянул на бумажку с номером, по которому, как оговорено, нужно было позвонить, и тут же рявкнул тонким, яростным голосом: