Виль Липатов - Повесть без начала, сюжета и конца...
Член комиссии старшина катера Симкин поднялся около восьми утра здоровый и бодрый, так как полтора месяца назад его вдруг вызвал к себе главный механик сплавконторы Ларин, ничего не объясняя, властно распорядился: «Будете работать с Альбертом Яновичем Юрисоном! С моторами вы знакомы, а чего не знаете – есть Альберт Янович. Приступайте, пожалуйста, к работе». Так было покончено с зимней спячкой, одолевавшей старшину Симкина… В это утро он быстренько расправился с обычным завтраком – яичница с салом – и побежал в мехмастерские, где Альберт Янович молча показал ему на головку блока цилиндров, что означало: притирай клапаны! Работа была занудная и долгая, но Симкин ретиво взялся за дело – так надоело быть неприкаянным. Однако не прошло и получаса, как старшину Симкина окликнула курьерша из конторы, которая потребовала, чтобы он срочно явился к директору. Оказалось, что с помощью опытного навигатора Симкина директор хочет уточнить некоторые детали нового фарватера на заштатной речонке; они еще беседовали, когда в кабинет ворвался главный инженер и тоже обратился к Симкину за советом – этого интересовала еще одна река, похитрее. Симкин ответил на все вопросы, разъясняя обстановку на реках, понял, что директор и главный инженер не ожидали такого подробного знания, почувствовал, естественно, приподнятое настроение, с которым и покинул кабинет. Выйдя на крыльцо, старшина Симкин насвистывал непонятное и думал о том, есть ли в чайной местное, пашевское пиво. Он так и не решил, идти ли в чайную, как на «газике» подъехал главный механик Ларин, увидев Симкина, весело поздоровался с ним и мгновенно скрылся в здании. И Симкин твердо решил сам не зная почему, все-таки разведать насчет пива. В чайной оно было, и Симкин медленно, наслаждаясь, выпил кружку, после чего неторопливо пошел в поселковый Совет и теперь сидел за столом особняком, чтобы не дышать на соседей. По Симкину было видно, что ему все нравится на заседании.
Член комиссии киномеханик Василий Шубин право заседать в ней получил только по той причине, что его склонность к демагогии, «правдоискательству», умение говорить принимались людьми за благо; многим казалось: именно такие люди и должны сидеть на заседаниях в самой большой комнате поселкового Совета… В день заседания комиссии Василий Шубин проснулся в постели – шел десятый час – своей новой подружки, квартирующей у глухонемой старухи на самой окраине поселка. Подружка работала в орсовской столовой, и ее, конечно, дома не было, зато на спинке стула висел выглаженный и вычищенный костюм Василия Васильевича. На левом же плече пиджака лежала записка, составленная из круглых букв: «Васичек, я в тебя влюбленная по гроб жизни. Я всю ноченьку проплакала возле тебя, какой ты у меня красивенький и хорошенький, что твою жену всю испрокляла. Завтрачек я тебе накрыла на кухоньке, ты поешь, Васичек, колбаски сервилад! Сильно в тебя влюбленная Галенька. Приходи поскорее, Василь Васильич. Обратно твоя Галя». Недовольно пощурившись на записку, Василий Васильевич неохотно поднялся с постели, влез в халат, специально купленный для него, умылся, затем, не снимая халата, на глазах у глухонемой домохозяйки позавтракал. Шел он от дома любовницы открыто, всем показывая, как он доволен жизнью, и на лице Василия Васильевича было написано дерзкое: мы свободные люди! На заседании он сидел тоже особняком, положив ногу на ногу.
Член комиссии врач-терапевт Альбина Семеновна Боярышникова не успела надеть хрустящий от крахмала халат и причесаться, как из приемного покоя больницы прибежала молоденькая сестра, не привыкшая еще к болезням и смертям, скороговоркой сообщила о поступлении в больницу Григория Викторовича Счастного. Фамилия больного у Альбины Семеновны была на слуху, он попадал в больницу второй раз, и можно было опасаться инфаркта. Григорий Викторович Счастный лежал на спине, прижав обе руки к груди, лицо было испуганно-жалким, лоб покрывал рясный пот, от боли он громко стонал – это были признаки стенокардии, но и инфаркт миокарда не исключался. По распоряжению Альбины Семеновны молодая сестра ввела больному внутривенно смесь дибазола, папаверина и морфия. Примерно минут через пятнадцать Григорий Викторович почувствовал облегчение, его на медицинской каталке осторожно отвезли в палату, сделали срочную кардиограмму, которая не показала признаков инфаркта, но это вовсе не значило, что опасность позади,– приступ мог повториться в самой опасной форме. Когда больной уснул, Альбина Семеновна назначила возле него индивидуальный пост наблюдения, сделала дальнейшие лекарственные назначения и оформила историю болезни. Перед тем как уйти на заседание комиссии, она еще раз навестила больного – ухудшения не было, больной продолжал спать, но и это не успокоило Альбину Семеновну. На заседании комиссии она сидела на том конце стола, где был телефон…
…Секретарь поселкового Совета, прочитав все о Булгакове и по семье, захлопнула папку-скоросшиватель, облегченно вздохнув, села на свое место подле Белобородова-Карпова, который наоборот, поднялся и постучал карандашом по пустому графину:
– Прошу высказываться, товарищи!
И наступило великое молчание. Облизывала губы острым кончиком языка домохозяйка Пелагея Петровна Петрова, загадочно усмехалась согревшаяся Валентина Сосина, с надменно задранным подбородком сидел помощник киномеханика Шубин, блаженствовал старшина катера Симкин, ничего не выражало и без того непроницаемое лицо слесаря Альберта Яновича, посматривала на телефон врач-терапевт Альбина Семеновна – никто не хотел выступать первым, ведь перед членами комиссии сидели такие люди, как главный механик сплавной конторы Ларин, бывший механик Булгаков и пришедшая вместе с мужем преподавательница математики и физики Савицкая. Итак, все молчали, а председательствующий Белобородов-Карпов, еще раз порывшись для виду в каких-то бумагах, начал заниматься любимым делом в президиумах: шептаться оживленно-важно с соседом, слесарем Альбертом Яновичем, который, само собой понятно, молчал.
– Так кто будет выступать, товарищи?
Нина Александровна и Сергей Вадимович сидели в первом ряду, как на скамье подсудимых, а предусмотрительный Булгаков, умеющий садиться именно там, где надо, устроился выгодно – сидел спиной к окну, то есть так, что его крупное лицо было в тени. Сергей Вадимович вел себя обычно – несерьезно улыбался, незаметно толкал жену локтем в бок и в несерьезности доходил до того, что напевал сквозь зубы любимое: «Загудели, заиграли провода, мы такого не видали никогда!» Нина Александровна улыбалась сдержанно, пожалуй даже суховато; новая прическа, специально придуманная для заседания парикмахером Михаилом Никитичем, была ей к лицу, а главное – делала Нину Александровну внешне мягкой, покладистой, домашней.
Закончив одностороннюю многозначительную беседу со слесарем Альбертом Яновичем, председательствующий Белобородов-Карпов опять поднялся, постучав без нужды карандашом по пустому графину, спросил:
– Долго будем отмалчиваться, товарищи? Ну хорошо! Придется воспользоваться опытом прошлых заседаний… Я думаю, что товарищ Шубин, как всегда, откроет прения… Прошу вас, Василий Васильевич!
Похожий на бронзовую статую помощник киномеханика повернулся к Нине Александровне, осмотрел ее с головы до ног, сделал такое лицо, на котором опять читалось: мы свободные люди!
– Хорошо, товарищи! – густым басом сказал крохотный Шубин.– Возьму я слово… Только прошу разрешить резервировать две-три минутки для обдумывания формулировок. Шубин слов на ветер не бросает!
Никто не отозвался, и Нина Александровна подавила нервную зевоту, так как заметила, что члены комиссии не только отделены друг от друга непонятной неконтактностью, но не имеют никакой связи с председательствующим и теми людьми, заявления которых разбирают. Сидели разные люди, независимые друг от друга, и неторопливо думали о том, как поступить с новым трехкомнатным домом,– наверное, это было естественно и правильно.
– Я имею вопрос номер один,– неожиданно для всех глухим и невыразительным голосом заявил Альберт Янович.– Сколько лет жена товарища Ларина работает в нашем поселке?
– Восьмой год,– ответила Нина Александровна. Слесарь удовлетворенно кивнул.
– Вопрос номер два я буду задавать несколько позже.
И опять наступила тишина, тревожная, шелестящая, толстая, словно комната для заседаний была до отказа нафарширована ожиданием и тревогой. Бывший главный механик сплавной конторы Булгаков поправил узел галстука, затем вытащил из рукавов манжеты праздничной рубашки.
– У меня вопрос,– хрипло произнесла Сосина.– В поселке говорят, что домработница ушла от Савицкой… Это правда?
– Она уже вернулась! – ответила Нина Александровна.– Она вернулась, так как прописана на моей жилплощади…
– Это мы знаем! – усмехнулась Валентина.– По блату прописали, через начальника милиции…
