Марен Мод - Сальто ангела
— Да.
— Можешь не говорить, где ты будешь. Позвони только, чтобы сказать, что выбралась оттуда. Но про Париж забудь надолго. Договорились?
— Завтра воскресенье. Я боюсь… Всем девушкам известно, что разборки происходят именно по воскресеньям.
— Не выходи. Не показывайся у окна. Врываться они не станут. А в понедельник утром уезжай, их там больше не будет. Я об этом позабочусь.
— Но…
— Да поверь же мне, черт возьми! Все пройдет нормально. У тебя не будет неприятностей.
Поверить полицейскому… Я словно попала в другой мир… в прежний. Он повесил трубку. Что произошло во Франции? Неужели мне повезет и я смогу убежать? Мне никогда не везло. Вся банда Дипломата должна исчезнуть, чтобы мне повезло. А для того чтобы исчезли мальтийцы, дружба Жан-Ива и ее сила должны дойти до Англии. Просто так, просто для меня, для того чтобы один друг детства стал снова нормальным человеком, выбрался с панели.
— Мама!
— Ты знаешь, который час? Пять утра!
— Мама, это очень важно: я могу вернуться домой?
— Когда?
— Я не знаю. Может быть, вечером в понедельник. — Что случилось? Ты больна?
— Я хочу все бросить. Это очень опасно. Я хочу вернуться домой.
Я слышу в трубке ее дыхание. Вряд ли она понимает. Она думала, что мне нравится «такая жизнь», как она говорила. Я тоже так думала.
— Я боюсь за свою жизнь. Я зашла слишком далеко, я не знала, что это так опасно…
— Приезжай.
Я кладу трубку. Я не хочу ей рассказывать никакие подробности. Она не знает, что такое разборки. Но чутьем поняла, что мне действительно грозит опасность. Я ее дитя. И она сказала мне: «Приезжай». У меня есть мать.
Какое длинное это «мальтийское» воскресенье! Я его никогда не забуду. Как узница сижу я наверху, над шестьюдесятью девятью ступеньками. Никаких клиентов в этот день. Я считаю минуты, прислушиваюсь к любому шороху, собираю вещи, стараюсь не подходить к окну. Сердце прыгает при малейшем шорохе на лестнице. Нервы мои на пределе. Маргарита выходная по воскресеньям, английская горничная — тоже. Ничего или почти ничего не происходит в Англии по воскресеньям.
Я одна на четвертом этаже, в этой красной спальне, где зеркала десятикратно возвращают мне мое отражение. Лицо как у покойника, круги под глазами, нервно дергается рот — я жалкое, съежившееся, согнутое в три погибели от страха существо. Я думаю о смерти. Может быть, мне хватит мужества самой прийти к ней каким-нибудь не очень страшным способом. Но умереть в муках, от чужой руки…
В который раз я задаю себе тот же вопрос: как ты дошла до такой жизни? Ты же неглупа, училась, могла бы стать адвокатом. Не у каждой проститутки такое прошлое. Ты хотела любви? Все, что ты получила, — убогая история, хрупкие воспоминания, несколько писем, фотография и неистраченная стодолларовая бумажка. Несколько вечеров, когда ты воображала себя кинозвездой, потому что твой любовник открывал тебе дверцы «мерседеса» или «альфа-ромео», и, проходя по залу роскошного ресторана, ты чувствовала себя красивой и желанной под взглядами мужчин.
Мишура, фальшивый блеск, дешевка, любовь на один вечер… Истина совсем в другом. В том, что твоя сексуальность очень уязвима. Чтобы принять десять клиентов в день, твое сокровище надо постоянно смазывать, увлажнять, лелеять. Ты заливаешь себе глаза алкоголем, приступы анемии мучат тебя по ночам, а сейчас ты испытываешь животный страх, сидя ночью в Лондоне перед собранным чемоданом. Истина в этой ночи, которая окончится смертью или бегством.
Как мне хочется хоть с кем-то поговорить! Но я боюсь дотрагиваться до телефона. Я не решаюсь разбудить кого-нибудь во Франции. И полицейский, и моя мать сказали уже то, что могли мне сказать. Наверное, они думают, что я сошла с ума? Им же не видно оттуда тех, кто бродит внизу. Моя мать даже не представляет, что может означать слово «мальтиец». А комиссар не верит, что они убивают таких, как я. Он считает, что меня шантажируют, запугивают и что надо бежать. Если бы это было так! Я молюсь, чтобы скорее наступил рассвет и я увидела бы внизу пустой тротуар. Чтобы в последний раз я могла спуститься по шестидесяти девяти ступенькам. И чтобы меня не схватили за горло, не затолкали в машину… И Мод не исчезла бы навсегда.
Я просыпаюсь внезапно от прихода Маргариты. Несмотря на страх, я все же заснула — одетая, с чемоданом у ног, как на вокзале в зале ожидания.
— Вы можете выходить, никого нет.
— Вы уверены?
— Да. Поторопитесь.
Она протягивает морщинистую руку за деньгами. Это плата за последнюю неделю. Она улыбается мне, благодарит, и я понимаю, что другие на моем месте могли бы слинять, не заплатив.
Теперь мой черед считать ступени. Их двадцать три на каждом этаже. Дом погружен в молчание, безлюден. Нигде ни души, только мое прерывистое дыхание и стук моих каблуков.
Вот я уже у выхода. Улица почти пуста. Проходит какая-то женщина с кошелкой, проезжает велосипедист.
В такси до станции Виктория напряжение не отпускает меня. В купе поезда я немножко расслабляюсь и вспоминаю, что двое суток я только пила, но ничего не ела.
Таможенник в Дувре похож на коккера. — Доброго пути, миссис Беркли!..
Солнце заливает море и скалы, и голова у меня немножко кружится. На пароходе я просмотрела последние французские газеты. Об этом уже не пишут на первых страницах, но я нашла то, о чем говорил комиссар.
Некий месье Пьеро убит в паркинге. Стреляли двое в масках. Одна из пуль попала ему в ухо. Он не успел достать свой пистолет. Он возвращался после отдыха со своей «женой». Она в коме. В багажнике их машины полицейские обнаружили взрывчатку — штук тридцать бомб и пятнадцать взрывателей.
Пьеро был главарем, который мог не опасаться наемных убийц. Но на него заключили сделку. И война еще не окончена. Война со взрывчаткой, что для них необычно…
Две группировки сталкиваются, и в результате появляется новый главарь. Делят Париж на зоны влияния, и моему Дипломату не до дипломатии. Вместе с другими он должен сейчас искать убежище, связи, союзников. Вот почему я какое-то время могу остаться незамеченной. Это удача. Наконец-то она хоть раз выпала и мне. Драгоценное время, когда они все слишком заняты собой и полицией, чтобы заниматься еще и жалкой сбежавшей проституткой.
Меня спасло только чудо. Вот почему комиссар мне помог. Вот почему он ни о чем меня не спросил. Потому что все это пронеслось у меня над головой.
Странно. Когда я дрожала от страха, мне казалось, что я много значу, что я веду авантюрную, полную опасностей жизнь. В действительности же я ничто.
Мне казалось, что я, взбунтовавшаяся проститутка, чудом избежала геройской смерти, а на самом деле все не так. Во всяком случае, Дипломату было не до меня. Наоборот. Как можно меньше шума. И я никогда не узнаю, сами ли мальтийцы оставили меня в покое по какой-то причине или вынуждены были это сделать из-за вмешательства других сил.
В Кале семь часов вечера.
На Аустерлицком вокзале — половина одиннадцатого. Еле успела на ночной поезд.
Зябким утром в шесть часов утра я на вокзале Брив в Руане. В голове у меня полная сумятица, я не спала, от тяжести чемодана болит плечо.
— Мама!
Как потерянный ребенок, я стучу в дверь и зову маму. Плачу и твержу только одно:
— Они чуть не убили меня, мама…
Она это видит. Понимает по моему лицу, безумно усталому и испуганному взгляду. Я принимаю таблетки и засыпаю — как проваливаюсь в бездну. Здесь от простыней веет спокойствием, чистотой, все как прежде, в детстве. Настоящие простыни, можно спать, без кошмаров. Хотя бы какое-то время.
Днем я позвонила комиссару.
— Ты очень необдуманно вела себя с ними. Ты им угрожала. Поэтому они и решили тебя проучить.
— Неужели я спаслась?
— Конечно. А сейчас затихни. Не показывайся в Париже, никому не пиши, ни с кем не встречайся. Исчезни месяца на два по крайней мере. Поняла?
Несколько недель слез, головокружения, кошмаров, успокоительных таблеток. Мод очень трудно прийти в себя. Я боюсь, что у меня не все в порядке с головой, во всяком случае, я стала другой. Раньше я жила какой-то параллельной жизнью, скользя по поверхности, бездумно, как робот. Здесь, рядом с матерью, в родных стенах, в своей кровати, я не могу себя найти.
Мама же совершенно успокоилась. Через несколько дней после моего возвращения она пытается прояснить. Как бывшая банковская служащая.
— Это все твои деньги? Я-то думала, что с такой профессией…
— В этой профессии, мама, всегда находятся люди, которые могут все у тебя отобрать.
— Была бы я на твоем месте, я знала бы, что делать.
В любой профессии моя мама действовала бы как Банк Франции… У меня же мало что осталось после пяти месяцев работы и экономии. Я растеряла свои перышки в Нейи, где я больше не могу показаться, меня ощипали в Лондоне, где пришлось многое бросить.
