Владимир Кунин - Толчок восемь баллов
Машина тронулась. Пьяный сразу же повернулся к Волкову и Гречинскому и стал осыпать их отборной руганью. Он кричал, что потерял ногу вот за таких стиляг и пижонов, что он, если захочет, выбросит их из такси и ему за это ничего не будет, потому что он кровь проливал в то время, когда они где-то отсиживались. Он кричал, что на все имеет право — он воевал вот этими руками. Москву спасал…
— Заткнись, — сказал ему Волков.
И тогда пьяный стал уже совсем отвратительно грязно ругать Волкова и Гречинского. Молоденький шофер такси пугливо посматривал на инвалида.
— Остановите машину, — не выдержал Волков.
— Дима, выкини его к чертовой матери, — спокойно сказал Гречинский.
Шофер притормозил.
— Вы что, с ума сошли?! — закричал пьяный. — Я же на протезе! Куда я пойду? Не трогайте меня!..
Волкова трясло от омерзения и злости. Он вышел из машины и рывком открыл переднюю дверцу.
— Вылезай, — хрипло сказал Волков.
— Да что вы, ребята!.. Ну нажрался я… Нажрался! Что, думаешь, с радости? — И пьяный заплакал.
Волков захлопнул дверцу, сел рядом с Гречинским и сказал пьяному:
— Еще одно слово — и вылетишь. Понял? Пьяный промолчал.
— Поехали, — сказал Волков.
Как только машина тронулась, пьяный нагло расхохотался.
— Что, съели?! Кто меня тронет, тот два часа не проживет!.. Я ногу потерял, я за Россию кровь пролил, а ты, ты что видел?! — И он повернулся к Гречинскому.
Володя рванулся к пьяному, сгреб его за воротник и бешено крикнул ему в лицо:
— Заткнись, сволочь! Ты один всю Россию спас?! Кроме тебя, никого там не было?! Двадцати миллионов мертвых не было? Гад!!!
Гречинский выпустил пьяного, откинулся на сиденье и пробормотал:
— Ах сука какая!.. Ах сука…
— Попался бы ты мне подо Ржевом, — плаксиво сказал пьяный.
— Подо Ржевом я бы с тобой вообще не разговаривал, — сказал Гречинский. — Да и ты бы там помалкивал…
Уже потом, дома, под утро, Володя посмотрел на Волкова красными от бессонницы глазами и сказал:
— Димка, а я ведь руку-то потерял подо Ржевом…
***В этот день после вечернего обхода Гервасий Васильевич ненадолго сходил домой. Он вернулся, держа в руках большую тарелку с виноградом, а под мышкой старый потрепанный томик.
Он поставил перед Волковым виноград и сказал:
— Тебе Кенжетай кланяется. Помнишь, я тебе про него рассказывал? Он говорит, что видел тебя в цирке и ему очень понравилось, как ты танцевал на канате…
— Это был не я, — улыбнулся Волков. — Это Артемьев…
— Я знаю, — сказал Гервасий Васильевич. — Мне просто не хотелось его огорчать. Мне кажется, что он запомнил только танцы на канате, атак как я ему про тебя поведал, то он хочет, чтобы это был обязательно ты… Ничего не имеешь против?
— Пожалуйста, — ответил Волков.
Он попытался осторожно повернуться на бок и вдруг почувствовал, как в больной руке что-то булькнуло. Словно в пустой наполовину бутылке плеснулась жидкость. Он легонько шевельнул левой рукой и вместе с острой болью. опять услышал бульканье.
— Лопай виноград, — сказал Гервасий Васильевич. — Это глюкоза, а в твоем состоянии она сурово необходима.
— Мне уже сегодня делали ее внутривенно…
— Очень хорошо. От глюкозы еще никто не умер. Волков опять шевельнул рукой, прислушался к бульканью под локтем и спросил:
— Я не открою новую страницу медицины, если все-таки умру от глюкозы?
Гервасий Васильевич поморщился. Он стоял у окна и перелистывал томик.
— Не болтай, ради Бога. Лучше послушай, брат Дима, грандиозные строки:
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели,
Молчали желтые и синие,
В зеленых плакали и пели.
Гервасий Васильевич глубоко вздохнул, снял очки и положил книгу на подоконник.
— Вот как, Дима… «Молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели…» Черт знает какая силища!
Волков облизнул пересохшие губы и продолжил:
Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блеклыми,
Ее, жандарма с нею рядом…
Гервасий Васильевич посмотрел на Волкова, взял книгу и снова стал листать страницы, приговаривая:
— «Молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели…» Женись, Дима… Обязательно женись. И заведи кучу детей…
— Поздно мне, — сказал Волков.
— Ерунда, — отмахнулся Гервасий Васильевич. — Нарожаешь детей, привезешь их сюда, я тебе их тут пасти буду…
— Поздно мне, — повторил Волков.
— Глупости! — возмутился Гервасий Васильевич. — Жить никогда не поздно. Знать, что ты кому-то необходим, никогда не поздно… Одиночество — это эгоизм. Чистейшей воды эгоизм… Ты, Волков, эгоист…
— А вы?
— И я. Я тоже эгоист. Мне даже об этом на днях сказали. Некто мой друг Хамраев. Правда, он воспользовался дневниками Жюля Ренара, но от этого я не почувствовал себя лучше…
— Кто такой Жюль Ренар?
— Удивительного мужества человек. Современник Ростана, Гонкуров, Золя… Писатель. Ты не читал «Рыжика»?
— Нет. — Волков снова шевельнул левой рукой и снова услышал, как в локте плеснулась жидкость.
Гервасий Васильевич увидел движение Волкова и спросил:
— Ты зачем шевелишь левой рукой? Не нужно этого делать…
— Гервасий Васильевич, — сказал Волков, — вы знаете, у меня в руке что-то булькает.
— Ну да?
— Точно. Что-то булькает и переливается. Такое впечатление, будто у меня к локтю грелка привязана.
Гервасий Васильевич отложил книгу и подошел к Волкову.
— Давай посмотрим, что там у тебя булькает и переливается. — Он долго и осторожно осматривал левую руку Волкова и наконец сказал: — Вот что, брат Дима, давай-ка мы с тобой завтра прооперируемся… Возьмем и прооперируемся.
Волкова охватила страшная слабость. В первую секунду он даже — не мог понять, что с ним произошло. А потом вздохнул судорожно, проглотил комок и понял: испугался.
— Уже завтра?.. — тихо спросил он.
Ему хотелось закричать, что он не может завтра оперироваться, что он еще не придумал для себя — однорукого — ничего, он ищет, ищет мучительно, ежедневно и еженощно, но ему не двадцать, ему уже тридцать шесть, и в таком возрасте начинать жить заново очень трудно… Ну неужели нельзя подождать с операцией? Он придумает… Вот только придумает, как жить с одной рукой, так, пожалуйста, оперируйте, отнимайте руку, если без этого нельзя обойтись!
К тому, что он останется без руки, он уже приучил себя. Ему бы теперь только придумать, как жить дальше…
Но Волков ничего не сказал Гервасию Васильевичу, а только тихо спросил:
— Уже завтра?..
Ты чего это вдруг разволновался? Ты небось подумал, что я тебе завтра руку отрежу? Да? А я и не собираюсь этого делать. Я тебе завтра этот гнойный мешок вскрою, дрянь всю выпущу, чтобы она у тебя там не булькала и не переливалась, и буду продолжать тебя лечить. Тебя и твою руку… А ты уже черт знает что подумал!
Волков затаил дыхание, уставился в потолок. Из уголка его правого глаза выкатилась маленькая светлая слезинка и неровной дорожкой поползла к уху. Волков повернул голову направо, потерся щекой о подушку и уже случайно шевельнул левой рукой.
— Вот, пожалуйста… — виновато проговорил он. — Опять булькает…
Утром, когда Волков еще спал, Гервасий Васильевич пригласил в ординаторскую двух врачей своего отделения и весь Последний курс городской школы медсестер. Одиннадцать семнадцатилетних девочек проходили хирургическую практику в больнице у Гервасия Васильевича и, непонятно почему, боялись его до дрожи в коленях.
Гервасий Васильевич подождал, пока все рассядутся, отдал свой стул маленькой испуганной Рашидовой, а сам присел на краешек стола.
— Вас, Нина Ивановна, и вас, Сафар Алиевич, я пригласил для того, чтобы просить ассистировать мне сегодня при вскрытии флегмоны у Волкова, — обратился Гервасий Васильевич к врачам.
— У него еще и флегмона?
— Ну и букет!
— Букет роскошный, — сказал Гервасий Васильевич. — Что и говорить…
Он обвел взглядом студенток и продолжил:
— А вас я обязываю присутствовать при операции. Это вам будет крайне полезно… В свое время, если вы помните, мы много говорили об анатомо-физиологических особенностях гнойных процессов. Еще несколько дней назад я просил вас самым внимательнейшим образом ознакомиться с историей болезни больного Волкова Дмитрия Сергеевича… Все ознакомились?
Девочки задвигались и зашелестели:
— Я ознакомилась.
— Я тоже.
— И я…
— Прекрасно, — прервал их Гервасий Васильевич. — Тогда я позволю себе повторить кое-что из того, что мы проходили с вами еще зимой. Я не собираюсь задавать вам какие-либо вопросы и проверять ваши знания. Я еще раз повторю вам, что уже говорил однажды. Но в данном случае я ограничусь только одним заболеванием — флегмоной… Исмаилова! Колпакова!.. Перестаньте шептаться… Тяжелое состояние больного Волкова вызвано в первую очередь неумелыми действиями медицинской сестры, ее растерянностью и торопливостью. И если вы действительно изучили историю болезни Волкова, то должны были бы об этом помнить… Именно поэтому я сегодня и собрал вас. Извольте слушать…
